Потери - Константинов Андрей Дмитриевич (читать книги полностью txt) 📗

Но не та, не зимняя ночная встреча 1954 года припомнилась сейчас Гилю. В памяти его отчетливо, до мельчайших подробностей, всплыли ленинградские события поздней весны 1941-го. Всплыли совсем некстати, поскольку, вспоминая те роковые дни, Степан Казимирович ощущал, как его снова и снова захлестывало мучительное чувство скорби и сожаления, заставляющее до боли сжиматься его и без того натруженное, бесконечно-усталое сердце. Которое, при всем при том, на поверку оказалось много крепче некоторых других – юных, любимых и любящих.

Ленинград, май 1941 года

– …Что значит Гиль внизу? Где внизу?!

Петр Семенович удивленно уставился на Синюгина, с утра заступившего ответственным дежурным по управлению от руководства.

– Внизу в бюро пропусков! – возбужденно затараторил Ван Ваныч. – Да, когда мне дежурный позвонил, я сам обалдел! Дежурный ему: запишитесь на прием. А он ни в какую. Дескать, желаю прямо сейчас говорить с вашим начальством. Я, мол, заслуженный большевик, самого Ленина возил, всего на сутки из кремлевского гаража отпустили, туда-сюда, бараньи яйца…

Томашевский задумался, нервно постучал пальцами по столешнице.

– Интересно, с чем это он к нам пожаловал? И лубянские, скоты такие, могли бы хоть звоночек сделать. Предупредить. О визите гостя дорогого.

– А может, он того? С повинной решил? – осторожно предположил Синюгин.

– Что ты городишь? С какой повинной? – поморщился Томашевский. Впрочем, тут же попытался просчитать в уме даже и такой, совершенно невероятный, вариант развития событий. – Хм… А почему в таком разе к нам, а не?..

– Может, почуял чего? Вот и решил… действовать на опережение?

– Ты, Синюгин, конечно, сотрудник исполнительный, но… кхм…

– Петр Семенович! Я… если где-то, по вашему мнению, недорабатываю… Вы мне со всей пролетарской прямотой…

– Сказал бы я тебе, с пролетарской!.. – раздраженно процедил Томашевский. – Про то, как ты инженера Алексеева «доработал».

Синюгин виновато опустил глаза:

– Я ж не знал, что этот инженеришка изнутри таким хлипким окажется. С виду-то мужиком крепким казался, даром что без руки…

– Угу. Я его, понимаешь, колю, а он мягкий… Ладно, веди этого старого большевика ко мне. Затем срочно снаряди группу наружки: пусть они Гиля по выходе принимают и поводят по городу. Адреса, связи – все как полагается. Только аккуратно! Этот товарищ с головой, в отличие от… кхм… дружит.

– Слушаюсь!

Синюгин пулей вылетел из начальственного кабинета, а Томашевский потянулся за папиросой, пытаясь сосредоточиться и настроиться на предстоящую беседу.

Которая, во всех смыслах, обещала быть непростой…

Ведомый Синюгиным по лабиринтам коридоров и лестничных пролетов Большого дома, Степан Казимирович направлялся на свидание с представителем руководства ленинградского НКВД, полный решимости «добиться правды» в отношении мужа крестницы. Готовясь к приему, он до мельчайших деталей продумал, как и о чем будет говорить. Причем, не питая иллюзий в отношении работников сего мрачного ведомства, накануне, в Москве, в последний момент смог заручиться устной поддержкой своего нынешнего «царственного пассажира» – Микояна. Небезосновательно рассчитывая, что магия имени наркома внешней торговли СССР станет весомым приложением к его, Гиля, частной просьбе. Опять же, учитывая, что и сам Степан Казимирович тоже не пальцем деланный, какие-никакие заслуги и регалии имеются.

Проходя мимо одного из многочисленных кабинетов, дверь в который оказалась распахнута, Гиль вздрогнул, среагировав на вспышку мужского хохота, и невольно поворотил голову на источник происхождения нетипичного для этих стен звука.

Проходом он успел разглядеть в кабинетике двух гогочущих мужчин в штатском – один, можно сказать, в летах, другой много моложе. А также мазнул взглядом по молчащему третьему, в форме сотрудника госбезопасности. И вот в этом самом третьем Гиль опознал… Кудрявцева.

– Ну, Вовка! – развел руками тот, который постарше. – Я даже не знаю, какой еще анекдот рассказать, дабы тебя развеселить?

– В о-во, Михалыч! – подхватил сотрудник помладше. – Мочи нет третьи сутки кряду глядеть на его постную физиономию.

Кабинет остался позади, и мгновенно покрывшийся испариной Гиль не услышал ответной реакции Кудрявцева.

Впрочем, теперь это не имело ни малейшего значения.

Равно как более не имел никакого смысла предстоящий разговор, до которого оставались считаные шаги и секунды: вскрывшаяся принадлежность Володи к племени чекистов расставила разрозненные события последних дней по местам. Выведя в сухом остатке совсем неутешительные выводы. Как то:

A. Он, Гиль, – старый дурак, которого обвели вокруг пальца.

Б. История с арестом Всеволода – заранее просчитанный эпизод некоей большой игры.

B. И игра эта, похоже, ведется персонально против него, Гиля…

– Вы у нас, Степан Казимирович, прямо не человек, а ходячая история, – Томашевский благодушно улыбнулся. – Живой краткий курс истории ВКП(б). Скажите, а в жизни Ильич, он… он действительно был такой… как бы это сформулировать? Простецкий?

– Очень верная формулировка, – согласился Гиль, отрабатывая на ходу сочиненный образ безобидного «балагура в летах». – Вот помню, повез я его однажды на охоту, в Фирсановку И встретился нам старик-грибник. Слово за слово, разговорились. Владимир Ильич заинтересовался, присел рядышком, прямо на траву, и в итоге прообщался с ним почти час.

– Ого!

– Самое забавное – слова, которые старик произнес, прощаясь с вождем.

– И что же он такого забавного сказал?

– Дословно следующее: «Говорят, Ленин какой-то у нас управляет. Вот кабы он, тот Ленин, такой, как ты, был, как хорошо бы было!»

– Вот прямо так и?.. – расхохотался Томашевский.

В свою очередь, Петр Семенович сейчас точно так же играл роль – роль радушного хозяина, для которого большая честь уважить человека, работавшего бок о бок с самим Лениным, а ныне служащего в ГОНе [32]!. Будучи в своем деле докой, Томашевский сразу отметил (и пометил) для себя необычайное волнение Гиля, хотя пока и не мог решить, чем оно вызвано.

– Степан Казимирович, как насчет чайку? А то можем и чего покрепче сообразить?

– Нет-нет, благодарю.

– Ну на нет, как говорится… К слову, а как Ильич относился к этому делу? – Томашевский шутливо изобразил характерный щелчок по горлу. – Если не секрет, конечно?

– Нет, не уважал. Помню, приехали мы как-то в Кашино и остановились в избе у одного крестьянина, заночевать. Народу из местных, разумеется, тут же набилось – будь здоров. И вот председатель сельхозартели подносит Ильичу стакан браги. «Не хмельное ли?» – спрашивает Владимир Ильич. Председатель открестился, но как-то не очень убедительно. Тогда Ильич из уважения чокнулся с ним, пригубил слегка, отставил и кусочком студня закусил. А более – ни-ни… Нет, спиртного не уважал.

– Да-а, – как бы с досадой протянул Томашевский. – Безумно интересно было бы с вами, Степан Казимирыч, посидеть, пообщаться. Тоже подольше, «по-ленински», но… к сожалению, сами понимаете, служба.

– Я понимаю.

– Так что за дело привело вас из самой столицы? Чем можем помочь?

– Я хотел попросить вас… э-эээ… по возможности… Видите ли, я считаю, произошло страшное недоразумение, и ваши… э-эээ… сотрудники арестовали человека. Который… я уверен… он абсолютно не виноват… потому что…

– Я понял. Как зовут… человека?

– Всеволод Юрьевич Алексеев. Год рождения – тысяча восемьсот…

– Минуточку, – Томашевский снял трубку– Литвин! Посмотри, у кого в производстве находится дело, где задержанным проходит Алексеев Всеволод Юрьевич? Да. Жду… Что?.. А когда случилось?.. А медики?.. Я понимаю, но хотя бы предварительно?.. Понятно…