Потери - Константинов Андрей Дмитриевич (читать книги полностью txt) 📗
– Да-да! – Мадам прижалась к Барону, желая продлить томную расслабленность тела. – Именно! Я хочу еще! Во второй раз, в третий, десятый!
– Извини, Аллочка, мне, к сожалению, пора. Надо ехать… командировку отметить.
– Это далеко? Я могу вызвать такси.
– Недалеко, на Таганке. Так что, спасибо, не стоит.
– Стоит-стоит, – блаженно замурлыкала Мадам и, еще крепче прижавшись, потерлась мокрым от пота лицом о мужское плечо. – А что там, на Таганке? Ты ведь, Юрочка, так и не рассказал, кем ты работаешь.
– Я журналист. Специальный корреспондент.
– Что-то подобное я и предполагала. Ну, конечно! Ведь ты такой… такой…
– Какой?
– Умный и романтичный. А на какие темы ты пишешь?
– На разные, – усмехнулся Барон, ощущая прилив редкого благодушия и веселья. – В основном, об искусстве.
– Ах, вот почему тебя было не вытащить из кабинета мужа!
– Да, коллекция у вас замечательная. Скажи, а вот там картина у него висит, это что же – подлинный Айвазовский?
– Вроде бы. Хотя… почему вроде? Учитывая, какую сумму Аркадий Григорьевич за нее заплатил, – безусловно, да!
Некстати вспомнив о сумме, Мадам возмущенно фыркнула и пожаловалась:
– Честно говоря, устала с ним бороться.
– В каком смысле?
– Ты бы знал, Юрочка, сколько денег муж тратит на это своё, будь оно неладно, собирательство! Как подумаешь, просто с ума можно сойти!
– Думаю, не стоит сердиться на супруга. Когда в семье водятся лишние деньги, то почему бы и нет? Тем более, вкладывать в искусство в наши дни не только модно, но и выгодно. Правда, существуют такие неприятные риски, как квартирная кража, грабеж.
– Ах, да разве бывают они липшими? В дачу – вложи, в машину – вложи. А в отпуск съездить? А домработница, с ее аппетитами непомерными? Начиная с прошлого месяца мы платим ей уже пятьдесят рублей! Можешь себе представить?
– Да что ты говоришь? – Барон сочувственно поцокал языком. – Пятьдесят?
– Вот именно.
– Это за ежедневную работу?
– Если бы! Вытребовала себе, засранка такая, день через день. Вот сегодня вечером заявится, приберет, наготовит и – до среды. А мой Аркадий Григорьевич любит чтоб с пылу-жару свежеприготовленное.
– В таком случае соглашусь: пятьдесят рублей – да, почитай, тот же грабеж. Только узаконенный. По соглашению сторон.
– Ах, Юрочка, какой ты у меня остроумный. А в какой газете тебя можно почитать?
– Я для разных газет пишу, – уклончиво ответил Барон и скосил глаза на запястье. – Всё, Аллочка, побегу. Боюсь, бухгалтерия в редакции закроется.
– А сколько сейчас?
– Начало второго.
– Как?! – вскинулась Мадам. – Второй час? Уже? Ко мне же в три маникюрша должна прийти! – Она спрыгнула с кровати, томно прогнулась в пояснице и подняла с полу сброшенный «перед началом матча» халатик. – А ведь надо еще успеть покормить тебя, мой львёныш!
– Это как раз необязательно.
– Ничего не хочу слышать! Мужчина не может уйти от женщины голодным. Тем более после того как… как он насытил женщину… Ах, Юрочка, какой ты сладкий! – Мадам с видимым усилием взяла себя в руки, гася очередное, волной накатившее желание. – Всё! Я в душ, а потом на кухню. Полчасика твоя бухгалтерия подождет, никуда не денется.
Алла с завидной резвостью выпорхнула из спальни. Проводив ее взглядом с легкой примесью отвращения, Барон затушил сигарету и выбрался из-под одеяла.
Одевшись, он подошел к трюмо, наугад вытянул несколько ящичков и наткнулся на палехскую шкатулку, под завязку набитую ювелирными украшениями. Порывшись в коих, он удовлетворенно крякнул, убрал на место, вернулся к кровати и приподнял матрас.
М-да… Как же это все неоригинально! Ладно рядовые, замороченные работой и бытом граждане – у тех физически не остается времени для фантазий. Но вот ответственные партийные работники могли бы изобрести и более нестандартные места для хранения личных сбережений, облигаций госзайма и сберегательных книжек на предъявителя.
Зафиксировав до кучи наличие в гардеробе меховых изделий, Барон покинул спальню и широким коридором прошел в прихожую, секундно задержавшись у двери ванной комнаты. Убедившись, что вода продолжает шуметь, он добрел до оставленного под вешалкой чемоданчика, достал из него брусок пластилина, пузырек с машинным маслом и небольшую металлическую пластину. («Все свое ношу с собой!») Раскатав по металлу ровным тонким слоем пластилин, Барон обильно смазал его маслом, подхватил небрежно оставленные на тумбочке ключи от квартиры и аккуратно сделал оттиски. Негромко сам себе приговаривая при этом: «Всё пригодится – что к делу сгодится».
– Ю-уу-рочка! – перекрикивая шум воды, зазывно заголосила из ванной Мадам. – Ты не мог бы потереть мне спинку?
Барон собрал и уложил свои кустарные причиндалы, тщательно обтерев, вернул на место ключи и, усмехнувшись, поспешил на помощь даме…
Степан Казимирович открыл глаза и обнаружил себя лежащим: все там же в кабинете, все на том же диване. Правда, теперь укутанным шерстяным пледом, с заботливо подоткнутой под голову подушкой. На стоящем у изголовья табурете, помимо пузырьков с лекарствами и использованных ампул, сыскался графин с водой. Гиль осторожно приподнялся, прямо из горлышка напился и надтреснутым голосом позвал:
– Ма-а-арфа!
В кабинет заглянула встревоженная домработница, вопросительно посмотрела на – что и говорить? – хреново выглядевшего сейчас хозяина.
– И не надейся, Марфа, – слабо улыбнулся Гиль, считав ее тревогу– Живой ищо.
– Тьфу! Типун вам на язык! И не совестно болтать такое?
– Да шучу я, шучу.
– Дурацкие у вас шутки, – веско заключила Марфа, подходя и поправляя подушку– Надо лекарство принять. Да-да! И нечего головой мотать. Семьдесят четыре года стукнуло, а ведет себя как дитё малое! – Она наполнила стакан и всучила Гилю вместе с таблетками, которые тот покорно заглотнул. – Ну как? После уколов и сна получше стало?
Степан Казимирович прислушался к ощущениям:
– Восхитительно.
– Что ж за человек такой? Никогда серьезно не ответит! Может, позвонить в энтот ДеКа, сказать, чтоб перенесли? Встречу?
– Ну что ты, Марфа! Неудобно.
– Неудобно на потолке спать. И штаны через голову надевать, – проворчала домработница. – А вот всё остальное… Сколько раз говорила: хватит уже этих малолетних архаровцев тута приваживать!
– Марфа! Что ты такое говоришь? Это же дети. Наше будущее.
– Угу, такое вот будущее у нас на лестнице газеты в почтовых ящиках вчера подожгло… Все, пошла я обед готовить, а вы тут лежите и не вздумайте подниматься.
– Мне звонил кто-нибудь?
– Из ДеКа звонили. Сказали, что машину пришлют к половине шестого.
– Хорошо.
– Еще звонил… щас… – Домработница достала из кармашка передника обрывок газеты и зачитала собственноручно записанное: – Кудрявцев.
– Кто?!
– Кудрявцев. Владимир Николаевич. Сказал, что вы, мол, в курсе.
– Да, я в курсе, – помедлив, подтвердил Гиль. – И чего хотел?
– Просил передать, что приедет на Лесную. К началу встречи не успеет, но постарается быть обязательно.
– Спасибо, Марфа. Ступай.
Домработница направилась к дверям, сварливо причитая:
– А натоптали-то пионеры, у-уу! Предупреждала ведь ихнюю пионерскую атаманшу, чтоб обувь в прихожей снимали!..
Перспектива предстоящей вечерней встречи с Кудрявцевым не на шутку взволновала Степана Казимировича. Неожиданно пересекшись восемь лет назад, они с Володей обстоятельно, хотя поначалу и притирочно непросто, проговорили почти всю ночь и расстались если не друзьями, то, как минимум, более не врагами.
Все точки над «i» были тогда расставлены, все вопросы и взаимные претензии сняты. Оно и понятно: время и война зарубцевали былые обиды и раны.
С той поры они с Володей не встречались. Не то чтобы избегали общения, скорее – просто не сложилось. И вот теперь…
