Тайный грех императрицы - Арсеньева Елена (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗

– Государь, – едва слышно произнесла Елизавета. – Простите меня... Я сказала, что люблю отца своего ребенка, но это – не вы!

Константин искоса поглядывал на сестру. Ему стоило немалого труда сохранять спокойствие. Он никогда не видел Катрин такой... Она примчалась к нему в Мраморный дворец, потребовала встречи, велела закрыть двери в кабинет и приказала дать ей вина.

Вид у нее был какой-то... сумасшедший.

Константин так удивился, что не посмел отказать. Предложил шампанского, но Катрин брезгливо дернула головой:

– Принесите рому.

Константин всегда держал поблизости несколько бутылок. Налил на донышко – Катрин осушила залпом и посмотрела презрительно:

– Еще.

Он налил полстакана. То же самое.

Константина взяло любопытство. Он с интересом смотрел, как Катрин пытается справиться со стаканом рома. Силы были, конечно, не равны, и оставалось только гадать, кто грохнется раньше: сама Катрин или стакан из ее рук.

Стакан упал первый и глухо стукнулся о ковер. Константин нарочно наклонился и посмотрел: мокрого пятна не было. Все выдула! Вот чертова девка!

– Брат, – пробормотала Катрин коснеющим языком, – немедля отправляйтесь к императору и все ему расскажите. Имя человека, который осквернил его честь, честь нашей семьи, – кавалергардский ротмистр Алексей Охотников. От него беременна Елизавета. Я не успокоюсь, пока не увижу Охотникова в крепости, а белую мышь – высланной.

И она упала на ковер рядом со стаканом.

Константин посмотрел на сестру. Катрин была не в обмороке – просто-напросто очень крепко спала.

Он налил себе рому, выпил стакан и другой. Однако потребовалась бы не одна бутылка для того, чтобы Константин утратил над собой власть. Два стакана – это малость! Он такого количества выпитого Константина даже в сон не клонило – только тоска брала. И сейчас его взяла ужасная тоска от того, что он услышал от сестры.

Охотников! Алексей Охотников, ротмистр! Константин его знал. Да... красавец, молодец. Таких женщины любят. Небось если берется штурмовать крепость, то ворота перед ним открывают еще до того, как он пойдет на приступ.

Бедный Сашка... бедный брат... бедная Елизавета... Нет! Она не бедная! Ишь кого нашла себе... Не какого-нибудь безобидного графа или князя – а кавалергадского ротмистра.

Это неспроста. С умыслом!

Это чтобы против Сашки!

Они всегда так поступают – бабы, которые хотят добиться престола. Они берут себе в любовники военных!

Двоюродная прабабка Елизавета Петровна взяла государственную власть с помощью военного переворота. Это было давненько, в 1741 году, однако история имеет свойство повторяться, сие даже Константин знал. Что, если Елизавета Алексеевна пожелает пойти по пути, проторенному Елизаветой Петровной? Охотников поддержит императрицу во всем. Он отважный человек, его любят в полку, а Александра там как раз не слишком жалуют... Кавалергарды все отъявленные бабники, они с удовольствием пойдут за бабой, как пошли некогда за Елизаветой Петровной бабники-гвардейцы, многие из которых были ее любовниками...

Константин осушил еще стакан. В голове вроде бы прояснилось. Или это ему лишь казалось?

Так или иначе, великий князь Константин рассуждал сообразно собственной логике – логике человека глубоко порочного и в чем-то даже не совсем нормального. Впрочем, всем потомкам Павла Петровича было за что упрекнуть батюшку, дурная наследственность «чухонца» [12] имела свойство проявляться в самые неожиданные моменты жизни! Константин Павлович оказался истинным сыном своего отца с его болезненной подозрительностью. Причем, чем больше он размышлял над выдуманными им же самим злонамерениями Охотникова, тем сильнее верил в них. Они уже облекались страшными подробностями. Например, Константин не сомневался, что одним из первых действий новой узурпаторши Елизаветы Алексеевны станет расправа над ним, великим князем Константином. Она его всегда недолюбливала – ведь Анна, то есть Юлиана, жена великого князя, была ее единственной подругой! Уж она даст волю своей ненависти!

Плаха виделась Константину, плаха, обагренная кровью; собственная мертвая, отрубленная голова скалила зубы в судорожной страдальческой ухмылке...

Тошнота подкатила к горлу, и он сделал огромный глоток прямо из горлышка.

Скорее к Александру! Иначе будет поздно!

Ему уже мерещились полки заговорщиков, которые идут к Таврическому дворцу...

– Коня мне! – завопил он так, что дежурный офицер, ожидавший в приемной, чуть не упал со стула. – Коня! Сейчас!

Вопль был так ужасен, что услышавшие его начали креститься.

И только Катрин не шевельнулась. Она спала крепко... Так может спать человек, который сделал все, что мог, и которому не в чем себя упрекнуть.

Спустя каких-то полчаса Константин, взмыленный и загнанный, словно его собственный конь, предстал перед братом. От скачки великий князь слегка протрезвел и выпалил все, что узнал от Катрин, вполне связно и членораздельно.

И едва не онемел, потому что Александр даже бровью не повел в ответ на запальчивую речь Константина. И уж конечно, не бросился грязной метлой выгонять изменницу из дворца. Он явно не желал обсуждать ее поведение ни с кем, даже с братом.

Константин тупо смотрел на императора, а тот хмурился и отводил глаза.

– Ваше величество... – промычал, наконец, Константин. – Вы благор... блыгар... вы благородный дурак!

Александр бледно усмехнулся:

– Ладно, хоть благородный!

У этого благородства оказалось много причин, о которых Константин и не подозревал. Во-первых, Александр был настолько счастлив с Марией Нарышкиной, что это счастье смягчило его сердце. Во-вторых, он не мог не чувствовать своей вины перед Елизаветой. В нем вообще всегда, всю жизнь, во многих поступках, весьма причудливо сочеталось острое осознание своей вины и желание снять ее с себя во что бы то ни стало. Это особенно ярко проявилось в ночь переворота 11 марта 1801 года, когда Александр фактически дал согласие на убийство отца, но потом впал из-за свершившегося в ужасную депрессию. Как ни странно, только Елизавете удалось поддержать его бодрость и напомнить, что нужно не рыдать и трястись от страха, а управлять страной. Именно Елизавета отговорила его от решения казнить всех участников переворота, чтобы не осталось свидетелей постыдного поведения нового императора. За эту силу духа Александр всегда был благодарен жене и в то же время испытывал стыд перед ней. И перед собой. Да-да, Александр стыдился себя – того, что унижает Елизавету, изменяет ей, что не способен оценить ее по достоинству. Потому закрыть глаза на ее измену – это самое малое, что он мог для нее сделать.

Константин был не просто изумлен терпимостью Александра – сражен наповал! Он решил, что брат чего-то не понял, и снова повторил ему всю историю, на сей раз изрядно приукрашенную. Что-что, а сочинять гнусные подробности он умел.

Александр, впрочем, знал своего братца и остался прохладен к его измышлениям. Лицо императора даже не дрогнуло.

Где Константину было знать, что брат уже осведомлен о случившемся. И не от постороннего злопыхателя – от самой жены.

У Александра в ушах еще звучал ее голос. Он слышал, как Елизавета говорит, что срок для аборта пропущен, но она счастлива от этого. Она умоляет императора сохранить жизнь ее ребенку. Конечно, она понимает, что император должен наказать ее. Она согласна и на ссылку, и на тюремное заключение. Только бы не был наказан Охотников. Он не виноват, она сама его искусила. Он просто подчинился приказу императрицы. Он не виноват.

Если даже и ударило Александра болью и ревностью при виде этого величавого покаяния, он сумел скрыть отголоски прежних, уже почти забытых чувств. И только сказал жене, что никуда ее не отпустит, что она останется во дворце и никто не посмеет ее упрекать, если не упрекает он, муж, повелитель, император.