Северная Пальмира. Первые дни Санкт-Петербурга. - Марсден Кристофер (читать книги онлайн .txt) 📗
А вот рецепт кваса.
«Возьми 35 фунтов высушенных ростков ячменя, 3 пригоршни ржи, также высушенной, немного муки непросеянной ржи.
Положи все в большой горшок, добавь холодной воды и разомни все большой деревянной ложкой до образования легкой пасты. Горшок следует наполнять примерно до шести-семи дюймов ниже края. Положи сверху слой овсяной муки, овесной мякины, примерно в фут толщиной. Поставь горшок в горячую печь и подбрось в нее углей. Закрой печь. Через двадцать четыре часа вынь горшок, долей в него доверху холодной воды и перемешай. Вылей содержимое горшка в большой по объему деревянный сосуд, у которого есть затычка, с соломой на дне. Затем добавь теплой воды в соответствии с тем, насколько сильный ты хочешь получить квас. Подожди час, затем вылей жидкость в котелок и добавь большой кусок хлеба, чтобы началось брожение. Летом котелок должен храниться на чердаке, а зимой его следует оставлять на ночь в теплой комнате. В противном случае жидкость не начнет бродить. Если использовать указанные выше количества, это должно дать две большие бочки кваса».
Императрица Елизавета питалась неразумно, однако не сохранилось ни одного осуждения ее неумеренности в еде. Помимо вышеупомянутого безвредного кваса, она обычно пила немного пива и столь же немного венгерского вина, хотя с избранными из своей гвардии она употребляла и стаканчик крепкого спиртного напитка.
Было бы ошибкой доверять некоторым русским и иностранным критикам русского двора того времени, которые обвиняли русский двор в массовых алкогольных излишествах. Несомненно, манеры двора были еще во многом грубоваты и при дворе употреблялось много спиртных напитков, однако шумные традиции начала века, когда Петр пил с трубкой во рту, проливая вино на скатерть, и когда каждое мероприятие завершалось попойкой, ушли в прошлое. Как Анна Иоанновна, так и Елизавета были трезвыми женщинами. Они сохранили в памяти немало неприятных сцен, происходивших во время оргий Петра. Если Анне Иоанновне требовалось свидетельство губительного влияния алкоголя, то ей достаточно было мысленно вернуться в 1710 год, когда Петр выдал ее замуж за Фридриха-Вильгельма, герцога Курляндского.
Эта свадьба была типичным примером неумеренности Петра. Был устроен роскошный пир, который пришлось проводить в доме Меншикова, где Петр часто устраивал свои вечеринки, поскольку его собственное жилье было слишком мало. Главным украшением этого веселого собрания были два громадных пирога, поставленные перед невестой и женихом. Когда царь разрезал пирог, из него выбрались — что характерно для мрачноватого нрава Петра — два богато разодетых карлика, которые станцевали на столе менуэт. Но это было не все. Любимый карлик Петра Ефим Волков получил указание самому в этот день венчаться, а для создания свадебной процессии со всей страны было собрано не менее семидесяти двух карликов, чтобы позабавить этим зрелищем гостей Анны Иоанновны. Пир перешел, как и обычно, в дикую пьянку, которая надолго затянулась. Щедрость Петра, как всегда, была безграничной — настолько, что несчастный жених, герцог Курляндский, чье физическое здоровье было не столь олимпийским, как у гостеприимного хозяина, скончался в начале свадебного путешествия, отъехав от Петербурга всего на тридцать миль. Молодой вдове пришлось продолжить путь в Митаву, чтобы принять на себя управление Курляндией при сочувственной помощи российского представителя Петра Бестужева.
Потому нет ничего удивительного в том, что Анна не любила пьянства и что во времена ее правления пьянки были редкими. Единственным днем в году, когда двор мог не отказывать себе в этом, была годовщина восшествия императрицы на престол, которая отмечалась в январе. В этот день все иностранные министры и дворянство обычно появлялись при дворе в лучших своих нарядах, а после обеда императрица своею собственной рукой обычно жаловала каждому из них большой стакан, в котором могло бы уместиться содержимое бутылки венгерского вина. Этот стакан требовалось осушить — так же, как и множество других, меньшего размера.
Вечером при дворе устраивался бал. Но поскольку большая часть компании к этому времени была уже очень пьяна, он длился недолго. Те придворные, что пили в этот день мало, попадали в немилость, и потому некоторые из русских дворян, стремясь показать свое усердие, набирались до такой степени, что их приходилось уносить из императорского дворца гренадерам.
Эти январские дни, однако, были исключением, в другое время место грубой водки занимали тонкие французские вина — недавно появившиеся при дворе бургундское и шампанское, которых становилось все больше и больше на столах придворных. «Марго» приобрело особенную популярность, и в правление Елизаветы место токайского в качестве напитка для официальных тостов заняло шампанское. Портвейн — возможно, к счастью — еще не проник в Россию. По сравнению с прочими расходами дворянства в правление Елизаветы самые большие расходы приходились на импорт вин из дорогих погребов. Кирилл Разумовский однажды заказал себе 100 тысяч бутылок французского вина, включая 16 800 бутылок лучшего шампанского, которое в те времена еще было новостью в России. В дворянских кругах изысканное вино определенно вытесняло грубые старые российские напитки — отвратительное пиво и смешанный с простым спиртом мед, в которых Петр Великий находил большое удовольствие. К слову, Петр, похоже, не считал французское вино привлекательным, поскольку писал в 1717 году Екатерине I: «Спасибо за венгерское вино, которое здесь встречается очень редко. Осталась только одна бутылка водки. Не знаю, что и делать». С другой стороны, придворные Екатерины потребляли, как утверждают, французских, рейнских и мозельских вин более чем на 100 тысяч рублей.
Можно с уверенностью сказать, что на блистательных банкетах, которые Елизавета устраивала в своих дворцах, подавалось великое множество приготовленных Фухсом и его помощниками богатых блюд. На празднествах, таких, как банкеты в честь дня ее рождения, Елизавета восседала на троне, а придворные размещались за двумя длинными столами, каждый из которых напоминал своей витиеватой формой написанную курсивом заглавную букву «Е», дамы справа, мужчины — слева. На столы ставили веселые по расцветке сервизы из петербургского фарфора — в правление Елизаветы фарфор уже начали изготовлять в России. В фарфоровых вазах стояли розы; на столах размещались фарфоровые фигурки негров. Один из этих столов в виде буквы «Е» сохранился; он демонстрируется вместе со скатертью, посудой и цветочными гирляндами, а также прочими яркими украшениями в Екатерининском дворце Царского Села.
Только изредка население Санкт-Петербурга получало часть всего этого изобилия. Однако все же такие случаи бывали — свадьбы лиц царского дома и тому подобное, — когда изящно выполненные фонтаны извергали вино для каждого желающего и ждущей толпе бросали хлеб, жареную говядину, тысячи цыплят и прочие разновидности жареного мяса. Толпа ждала заветного часа, как говорила мать Екатерины, принцесса Цербстская, «со страстью к обжорству, свойственной всему этому миру в подобных обстоятельствах». Но даже эта редкая щедрость зависела от хорошего поведения толпы. Во время одного праздника предполагалось утром запустить фонтаны и начать раздавать пищу после тостов, произнесенных во время банкета в Зимнем дворце. Каждый тост предполагалось сопровождать орудийным салютом; последний выстрел означал бы, что люди могут приступать к угощению, которое было навалено на открытом месте перед дворцом. Прождавшая всю ночь голодная толпа долго глядела в окна дворца, где обедал двор, отделенная от угощения деревянным забором и охраной из солдат. Наконец офицер, стоящий возле банкетного зала, дал знак артиллеристам, что за столом готовятся выпить первый тост. Раздался выстрел — и здесь толпа, ошибочно решив, что это сигнал приступить к угощению, сломала забор, смяла охрану и набросилась на горки с едой.
Когда Елизавета, намеревавшаяся наблюдать за пиршеством народа из окна, услышала, что угощение уже разграблено, она лишь рассмеялась. Но второй посланник объявил, что «дело принимает серьезный оборот и нам надо спешно покинуть столы, пока ими не будет проглочена последняя крошка». Этот инцидент привел к следующему финалу: «Чтобы наказать народ, — говорится в отчете, — винный фонтан не пустили».
