Обрученные - Каунди (Конди) Элли (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
— До завтра, — говорит Кай и делает движение, чтобы уйти.
— Пока.
У меня есть еще пять минут до того, как я должна буду войти в дом. Стою неподвижно. Слежу за Каем, пока он не исчезает из виду. Потом еще раз смотрю на луну и закрываю глаза. В моем сознании два слова, прочитанные раньше:
«Две жизни».
С того дня как я увидела другое лицо на микрокарте, я так и не знаю, какая из двух моих жизней подлинная. Даже после уверений чиновницы на зеленой лужайке какая-то часть моего существа не знает покоя. Как будто бы я впервые увидела, что дорога моей жизни может разветвляться на две тропинки, может пойти по разным направлениям.
Вернувшись в дом, я достаю из конверта свой медальон и артефакт Кая, спрятанный глубоко в кармане одного из моих запасных рабочих платьев. Когда я кладу их рядом, легко заметить различие между двумя золотыми кружками. Поверхность артефакта Кая тусклая и исцарапанная. Мой медальон сияет ярче, и на нем выгравированы буквы и цифры.
Следуя внезапному порыву, я открываю мой медальон и заглядываю внутрь. Я знаю, что Кай видел, как я читала стихи в лесу. Видел ли он, как я открывала медальон?
Что, если Кай оставил в нем сообщение для меня?
Пусто.
Прячу медальон на его место на полке.
Решаю пока хранить артефакт Кая в конверте, а потом для сохранности положить его в карман моего запасного форменного платья. Но прежде чем спрятать, я открываю крышку и смотрю на крутящуюся стрелку. Она наконец останавливается. А я все еще раздумываю: куда мне идти?
ГЛАВА 17
Восхождение, пожалуй, слишком легкое.
Я отбрасываю с пути ветки, перепрыгиваю через камни и продираюсь сквозь кусты. Мои ноги помнят дорогу на этот холм, и я знаю, где лучше идти, чтобы быстрее добраться до вершины. Мне хочется, чтобы склон был круче, а восхождение — труднее. Я хочу подняться на Большой холм, покрытый диким лесом без тропинок и с поваленными деревьями. Если бы они пустили меня на Большой холм прямо сейчас, я бы, наверное, смогла бы взбежать на него. А когда я достигла бы вершины, то оттуда открылся бы новый вид, и, может быть, если бы Кай пошел со мной и мы стояли на вершине вместе, я могла бы больше о нем узнать.
Мне не терпится поскорее увидеть его и услышать его историю. Расскажет ли он мне о себе больше?
Продираюсь сквозь деревья и налетаю на инструктора.
— Похоже, сегодня вы кое-кому проиграли соревнование, — говорит он и записывает в датапод время моего прибытия.
Что он имеет в виду? Ищу глазами Кая. Рядом с ним сидит девочка, золотые волосы струятся по спине. Ливи.
Она что-то говорит, и Кай смеется. И ни движения, ни жеста в мою сторону, приглашающего сесть рядом с ним. Он даже не смотрит на меня. Мое место заняла Ливи. Я делаю шаг вперед.
Она протягивает Каю ветку. Он даже не колеблется. Держит ветку поверх ее руки, и я вижу, как он помогает ей рисовать кривые линии на грязной земле.
Он что, учит ее писать?
За одним моим шагом вперед следует много шагов назад. Я поворачиваюсь и иду прочь, чтобы не видеть всего этого. Сияния солнечного света в ее волосах, их почти соприкасающихся рук, букв, написанных на земле, его глаз, которые смотрят мимо меня, солнца и ветра и тихих слов, которые должны были быть моими.
Как могу я поговорить с Каем, если она сидит не моем месте? Как могу я теперь учиться писать? Как могу я узнать больше о его истории?
Ответ простой: никак.
После спуска с холма инструктор произносит речь.
— Завтра мы пойдем по другому маршруту, говорит он. — Когда приедете в питомник, стойте на остановке поезда и ждите меня. Я поведу вас на новое место. Мы больше не будем подниматься на этот холм.
— Наконец-то, — стоя позади меня, говорит Кай, но так тихо, что слышно только мне, — а то я стал чувствовать себя, как Сизиф.
Я не знаю, кто такой Сизиф. Мне хочется повернуться и спросить Кая, но я не делаю этого. Он учил Ливи писать. Может быть, он теперь расскажет ей свою историю? Я обманывала себя, думая, что значу что-то для него? Может быть, много девочек знают историю Кая, и он готов каждую учить писать ее имя?
Даже зная, что это не так, не могу избавиться от ни да его руки, которая направляет ее руку.
Инструктор свистит в свисток, отпуская нас. Я иду прочь, стараясь держаться немного в стороне от всех. Сделав несколько шагов, слышу позади себя голос Кая.
— Ничего не хочешь мне сказать? — спрашивает мягко. Я знаю, о чем он. Хочет услышать продолжение стихотворения.
Не оборачиваясь, отрицательно качаю головой. У него не нашлось слов для меня. Почему у меня должны быть слова для него?
Мне хочется, чтобы здесь была мама. Время для ее командировки выбрано странно: лето — самый ответственный сезон в питомнике, за многими растениями надо ухаживать. Но и мне мама очень нужна. Как без нее подготовиться к моему первому официальному свиданию с Ксандером?
Я надеваю чистое будничное платье, жалея, что нельзя надеть зеленое шелковое. Тогда все напоминало бы нам обоим о Банкете, который состоялся месяц назад.
Выйдя в холл, вижу отца и брата, они ждут меня.
— Ты очень красивая, — говорит отец.
— Выглядишь неплохо, — вторит ему Брэм.
— Спасибо, — говорю я, округляя глаза. Брэм произносит эти слова каждый раз, когда я куда-нибудь иду. Когда я собиралась на Банкет обручения, он сказал то же самое, правда, с большей уверенностью.
— Мама постарается позвонить нам сегодня вечером, — говорит отец. — Ей хочется знать все подробности.
— Надеюсь, ей удастся. — Мысль о разговоре с мамой после свидания радует меня.
Из кухни раздается сигнал к ужину.
— Время есть, — говорит отец, обнимая меня. Хочешь, чтобы мы подождали здесь с тобой или нам убраться с дороги?
Брэм уже на полпути к кухне. Я улыбаюсь отцу:
— Иди к Брэму, ужинай. Со мной все будет хорошо.
Отец целует меня в щеку.
— Я вернусь, как только позвонят в дверь.
Он тоже подозрительно относится к обязательному присутствию чиновника.
Представляю, как отец подойдет к двери и вежливо скажет: «Извините, сэр. Кассия не может пойти на свидание». Я представляю, что он улыбнется Ксандеру, чтобы тот знал: не из-за него мой отец волнуется. Представляю, как после этого он вежливо, но твердо закроет дверь и оставит меня дома, в безопасности. В этих стенах, где я всегда чувствовала себя в безопасности.
«Но этот дом больше не безопасен, — напоминаю я себе. — Здесь я в первый раз увидела лицо Кая на микрокарте. И здесь обыскивали моего отца».
И вообще, есть ли безопасное место где-нибудь в Городке? В Сити? В Провинции? В этом мире?
Я сопротивляюсь желанию повторять слова из истории Кая, пока жду. Я слишком много о нем думаю и не хочу, чтобы он был с нами сегодня.
Звонок в дверь. Ксандер. И чиновник.
Мне кажется, я совсем не готова к этому, не знаю почему. Вернее, знаю: если задумаюсь об этом всерьез прямо сейчас, может измениться все. Абсолютно все.
За дверью ждет Ксандер. Поразительно, но это символизирует, что во всем этом неправильно. Никто никогда ни к кому не заходит, и, когда приходит время позволить кому-то войти, мы не знаем, как это сделать.
Я делаю глубокий вдох и открываю дверь.
— Куда мы едем? — спрашиваю я уже в поезде. Мы, все трое, сидим рядом: я, Ксандер и наш чиновник-надзиратель, моложавый, в самой отглаженной униформе, какую я когда-либо видела.
Чиновник отвечает:
— Ваши порции отправили в частный пищевой вил. Мы поужинаем там, а после я провожу вас по домам.
Он изредка удостаивает нас взглядом, предпочитая смотреть мимо нас или в окна. Не знаю, что входит в его намерения: дать нам почувствовать себя свободно или, наоборот, скованно. Получается пиорее последнее.
Частный пищевой зал? Я смотрю на Ксандера, Он удивленно поднимает брови и произносит тихо:
