Грант вызывает Москву. - Ардаматский Василий Иванович (лучшие книги читать онлайн .txt) 📗
Спустя три дня Шрагин встретился, наконец, с представителем подполья Бердниченко. Это был мужчина примерно сорока лет, спокойный, неторопливо–рассудительный. Он с первой же минуты понравился Шрагину. Но несколько насторожила уверенность, с какой он говорил о подпольной борьбе.
— Вы уже связались со всеми оставленными в городе людьми? — спросил его Шрагин.
— Пока это не вызывается необходимостью, — ответил Бердниченко.
— Но вы знаете, хотя бы, уцелели они?
— Судя по всему, основной костяк в порядке, — неторопливо ответил Бердниченко. — Но есть всякие слухи.
— Какие слухи?
— Будто некоторые наши люди уже провалились.
— А точнее?
Бердниченко взглянул на него удивленно:
— Все равно гитлеровцы победить нас не смогут, и переловить всех они тоже не в силах.
— Нет, неверно, — резко перебил его Шрагин. — Достаточно попасть в руки гестапо одному малодушному человеку, и вся ваша концепция разлетится в прах. Они переловят и уничтожат всех подпольщиков.
— На их место станут другие! — с торжественной отрешенностью произнес Бердниченко.
— Вы не знаете, кто пытался взорвать сторожевик на заводе? — спросил Шрагин, уводя разговор из области общих фраз.
— Мину снесла туда одна наша комсомолка, — с гордостью ответил Бердниченко.
— А то, что эту мину немедленно обнаружили и была арестована вся ремонтная бригада, это вы знаете?
— Мы знаем только, что взрыва не было, думали — не сработал механизм.
— Не сработало умение.
— Ну что же, будем учиться и на таких ошибках, — невозмутимо отвечал подпольщик.
— Когда повесят бригаду рабочих, не покажется ли вам такое учение слишком дорогим? — спросил Шрагин.
— Эти рабочие помогали захватчикам, — сердито сказал Бердниченко, и серые глаза его сузились.
— Тогда вы должны немедленно ликвидировать меня, — улыбнулся Шрагин. — Я работаю инженером на этом заводе.
— Не может быть! — воскликнул Бердниченко с неподдельным удивлением.
Заговорили о совместной работе. Шрагин сообщил, что его человек подготовил похищение шрифта из типографии.
— Мы об этом ничего не знаем, — почти обиделся Бердниченко. — У нас там тоже есть свой человек.
— Вот так и надо работать, это и есть конспирация, — примирительно сказал Шрагин…
— Ясно… — вздохнул Бердниченко. — Ведь мы не имели никакого инструктажа и никаких методических пособий… — он сказал это так, будто речь шла о его прежних школьных делах. До войны он был завучем техникума.
Договорились впредь встречи проводить по возможности регулярно…
За два дня до 7 ноября на улицах города появились листовки, посвященные 24–й годовщине Октябрьской революции.
Первую такую листовку Шрагин увидел, когда ранним утром 5 ноября шел на завод. Моросил дождь, все вокруг было серое, холодное, чужое. По улицам сновали немцы в своих мышиных, почерневших от дождя шинелях. Разбрызгивая грязь, проносились крашенные в лягушиный цвет автомашины. Среди этого чужого холодного мира на сером столбе желтела листовка, кричавшая о Великом Октябре, о нашей вере в победу.
На грубой обойной бумаге было напечатано:
«Двадцать четыре года назад пролетариат России под руководством партии большевиков во главе с Владимиром Ильичем Лениным совершил Великую Октябрьскую социалистическую революцию. Так родилось наше первое в мире государство с советской властью рабочих и крестьян. Его Красная Армия выстояла перед военной интервенцией капиталистической Европы и Америки, разгромила всех внешних и внутренних врагов революции. За двадцать четыре года своего существования Советский Союз объединил в свою семью сотни народов и народностей, и все они участвовали в построении социализма, который стал их радостной, свободной жизнью.
Никто и ничто не может остановить наше дальнейшее движение вперед и не сломит нашей веры в дело Октября, нашей преданности Коммунистической партии! Велик и непобедим Октябрь! Смерть немецким оккупантам!»
Шрагин бегло взглянул на листовку и пошел дальше. Ему стало жарко, и сильно забилось сердце. В одну минуту все вокруг изменилось, словно по волшебству.
Главная сила человека — в его причастности к своему народу, ко всей его жизни, к.его счастью и к его горю. Шрагин чувствовал сейчас эту свою причастность с особой остротой. Он не замечал ни холода, ни дождя — ведь это была его осень, и этот холод и дождь лили против его врагов. Здесь против них все, потому что и здесь фронт, и здесь война. И война особенно страшная для них, потому что они не знают, откуда их ждет удар. И это страх выкрасил их машины в лягушиный цвет, а их самих одел в шинели неприметной мышиной окраски.
Шрагину вспомнился родной Ленинград и как он — школьник — получал комсомольский билет из рук участника октябрьского штурма Зимнего. Это был еще совсем не старый человек, инженер завода, который шефствовал над их школой на Выборгской стороне. Вручив билеты, инженер сказал: «Не важно, ребята, кем вы станете, все вы будете продолжать великое дело Октября. И может статься, придется вам за это великое дело и жизнью своей пожертвовать, как тем, что лежат теперь на Марсовом поле…»
Воспоминание пришло из детства, а было оно как еще один приказ, прямо касавшийся его сегодняшней жизни.
Шрагин был уже на территории завода и шел вдоль стапеля, как вдруг увидел впереди под краном плотную группу рабочих. Он остановился у них за спиной и через головы увидел уже знакомую ему листовку, приклеенную к внутренней стороне железной ноги крана.
— Гляди, не забыли поздравить, — тихо сказал пожилой рабочий и оглянулся.
Он увидел Шрагина, и улыбка мгновенно слетела с его лица. Подтолкнув локтем соседа, он громко сказал:
— Чего побасенки читать? Пошли работать.
Шрагин остался перед листовкой один. Теперь он читал ее медленно и обдумывал, как ему поступить: сорвать или оставить? Рабочие ушли, но позже они могли вернуться и увидеть листовку на месте. А среди них мог оказаться и предатель. Рисковать нельзя! Шрагин как мог аккуратно оторвал крепко приклеенную листовку и, держа ее в руках, пошел в дирекцию.
Он немножко досадовал, что в листовке, если не считать слов «Смерть немецким оккупантам!», ничего не говорится о борьбе с ними. Надо бы сказать людям, что партия здесь, вместе с ними, в оккупированном врагом городе, и зовет их в бой за свободу и честь Родины. Хорошо было бы подсказать людям, что им надо делать…
Войдя в кабинет адмирала Бодеккера, Шрагин с удовлетворением отметил, что там находится и нацистский комиссар при адмирале майор Капп.
— Извините, господа, но у меня срочное дело. — Шрагин положил перед Бодеккером листовку. — Это было приклеено к подъемному крану.
Майор Капп быстро подошел к адмиралу, и они вместе прочитали листовку. Переглянулись. Майор Капп взял листовку и внимательно рассмотрел ее с обеих сторон. Он даже понюхал ее, потом провел пальцем по тексту и еще раз осмотрел листовку с обеих сторон.
— Даже краска еще не высохла, — сказал майор Капп и, подойдя к столику с телефонами, соединился с кем–то по служебной связи. — Говорит майор Капп, поздравляю вас с датой революции в России… Нет, нет, мне не до шуток. Вы взяли под контроль городские типографии?.. Тогда, значит, большевистские листовки печатаются под вашим контролем… У нас на заводе… Да, но у меня всего один экземпляр, а сколько их есть еще, мне неизвестно. Но думаю, что в типографии незачем печатать маленький тираж. Хорошо, я сам сейчас привезу.
Майор Капп положил трубку и, уходя, обратился к Шрагину:
— Благодарю вас.
Шрагин молча наклонил голову.
Бодеккер сидел неподвижно, уставившись прищуренным взглядом в глухую стену кабинета.
— Нет, нет, все–таки мы чего–то об этой стране не знаем, — сказал он наконец, точно размышляя вслух. Бодеккер повернулся к Шрагину, но задумчивость в его светло–карих глазах оставалась, он смотрел на Шрагина и точно не видел его. — Вчера мой коллега, но настоящий плавающий адмирал рассказал о бое нашего эсминца с русским торпедным катером. Русские дрались, как львы; уже теряя плавучесть, успели выпустить торпеду и повредить эсминец, а когда стали тонуть, они пели какую–то песню. Моего коллегу поразило, что этот свой подвиг горстка моряков совершала без свидетелей, зная, что их героизм останется безвестным. Что же ими двигало? А?
