Хосе Марти. Хроника жизни повстанца - Визен Лев Исаакович (читать книги полностью без сокращений txt) 📗

И он писал пустяковые четверостишия, спорил о новых пьесах, а вернувшись домой, устало говорил Кармите:

— Сегодня, танцуя с женой одного сеньора, я убедил ее купить для Гарсиа пять винтовок…

Кармен и Пепито приехали в весенний день, когда неяркое нью-йоркское солнце высушило тротуары и крыши, и традиционный ритм жизни в пансионате Мантильи рухнул под бурным натиском двухлетнего сорванца. Марти перестал ходить на диспуты, товарищи по комитету понимающе кивали, когда он торопился домой. Кармен не изменила своим привычкам, и сейчас же по приезде она заказала на Парк-авеню новое платье, но была необычно тиха и нежна.

Жизнь, казалось, начиналась сначала. Все чаще в черную кожаную папку ложились листки с набросками будущих стихотворений, и Пепито затихал, слушая ритмичную речь отца:

Да, все как будто бы шло хорошо, но раны прошлого не рубцевались. «Я не чувствую себя одиноким сейчас, — писал Марти Вионди, — но корни, даже после того как вырваны, оставляют свой след в земле…» Обостренная интуиция поэта предсказывала возможность нового взрыва.

Он случился, когда Ламадрис отправился в Ки-Уэст, основанный кубинскими эмигрантами на скалистом островке в двух третях пути от Кубы до Флориды. Там жили табачники, называвшие свой город на кубинский манер — Кайо-Уэсо и свято хранившие вольнолюбивые традиции.

Ламадрис не без оснований рассчитывал получить у них финансовую поддержку и уехал, возложив обязанности президента комитета на Марти.

Опять, потратив день на переводы и журналистику, Марти пропадал на митингах и собраниях. Кармен была вне себя. Нет, не затем она ехала в Нью-Йорк, чтобы смотреть, как получает туберкулез ее муж и простуживается ее ребенок. Нет, она не оставит Хосе в покое, пока тот не бросит пустую игру в революцию и не начнет спокойную жизнь. Уж лучше жить в Камагуэе, где нет электричества, но зато есть тишина…

Марти молчал. Кармен была права — на Кубе они могли бы не знать нужды. Один из родственников ее отца занимал в колониальной администрации весьма и весьма важный пост. Он давно обещал, что власти смогут закрыть глаза на прошлое Марти и предоставят ему достойное его поэтической славы место.

Марти молчал, но не колебался. «Ты знаешь, Вионди, — писал он в те дни в Гавану, — ты знаешь, что, каким бы ни был я фантазером и идеалистом, в моем сердце нет места для несбыточных иллюзий. Невозможное возможно. Нас называют сумасшедшими, но мы, сумасшедшие, — мудрецы. Я по-прежнему буду растить дерево, хотя, — я это чувствую, мой друг, — тень его ветвей никогда не упадет на мой дом».

Весна была ясной, с жаркими полднями, а в доме Марти становилось все холоднее. Даже маленький Пепито, словно догадываясь о разладе, смотрел невесело.

И все же радость, которой так не хватало в Нью-Йорке, пришла. 7 мая генерал Гарсиа с шестью спутниками высадился в Асеррадеро, на южном побережье провинции Орьенте. 13 мая кубинцы передавали из рук в руки только что отпечатанную прокламацию. В ней говорилось, что высадка Гарсиа — это триумф воли народа, которая служит уздой для испанских завоевателей. Прокламация призывала создать армию, которая бы работала, чтобы помогать армии, которая сражается.

Ни для кого не было секретом, что текст составлял Марти. Эмигранты воодушевились снова, приток денег усилился, и от комитета ждали новых сообщений, призывов и распоряжений. Люди хотели побед, оптимизм побеждал равнодушие, хотя никто и не мог точно сказать, что же происходит на Кубе в действительности.

ПОРАЖЕНИЕ

Когда Марти писал «Обращение 13 мая», он знал, что сама по себе высадка Гарсиа еще ничего не решает. Генерал мог рассчитывать на успех, лишь приняв командование повстанческими отрядами. Для этого горстке его храбрецов нужно было отыскать в горных лесах Орьенте группы Хосе Масео, Гильермо Монкады и Кинтина Бандераса, а потом соединиться с мамби в центре и на западе острова.

Однако и этого было мало для победы. Долгожданная, полная и всеобъемлющая, она могла прийти лишь в случае всенародной поддержки вновь начатой войны.

Тянулись недели, полные надежд и разочарований. Слухи с Кубы противоречили один другому, новые ссыльные сообщали о боях и арестах, о предательской тактике либералов-автономистов, которые слали к повстанцам своих эмиссаров, чтобы убедить их сложить оружие. Восстание только мешает реформам, кричали автономисты, преступно платить жизнью патриотов за то, что испанцы обещают дать стране в случае мира.

Марти становилось все труднее поддерживать бодрость духа среди единомышленников.

1 июня прекратили борьбу мамби Орьенте. Хосе Масео, Монкада и Бандерас так и не встретились с Гарсиа. Не зная даже о его высадке, без патронов и продовольствия они вступили в переговоры с испанцами. Мамби просили одного — возможности покинуть остров. Испанцы согласились. Но едва перегруженная шхуна с кубинцами вышла в открытое море, ее настигли испанские канонерки. Повстанцев отправили на каторгу.

Бригадный генерал Грегорио Бенитес, который должен был поднять Камагуэй, также оказался в плену. Разобщенность и неподготовленность восстания приносили свои горькие плоды.

Что мог поделать Марти? Страна не поддерживала повстанцев, это было ясно. Но он продолжал убеждать маловеров и подбадривать нытиков. В конце концов все еще могло измениться, ведь Гарсиа был на Кубе, а в Лас-Вильясе по-прежнему сражались отряды Франсиско Каррильо, Серафина Санчеса и Эмилио Нуньеса. Он говорил так всюду и только вечером, дома, позволял себе снять маску оптимиста.

Может быть, ему было бы легче, если бы не Кармен. И без ее упреков он видел, что семья на грани нищеты. Заказ от журнала «Аур» на три большие статьи под общим заголовком «Впечатления нового испанца» пришелся весьма кстати. Прислушиваясь к дыханию спящего сына, Марти исписывал лист за листом, и трагичность бежавших дней накладывала свою печать на неровные строки: «Соединенные Штаты — действительно надежда мира. Но им недостает всех тех духовных факторов, которые необходимы в качестве устойчивого прибежища для правды, свободы и человеческого достоинства».

Нью-Йорк мерцал за окном тысячами бледножелтых и голубых огней. Марти вспомнил грустную песенку негра, натиравшего недавно пол у Кармиты:

Он спросил тогда у негра, откуда тот родом. «С Миссисипи», — ответил негр. Он уехал на север потому, что ударил белого, который приставал к его дочери. «Нас пятеро в семье, доктор, — говорил негр, — и все мы уехали через час. До утра бы нам там не дожить…»

Да, вот она, Америка, надежда мира. Негр бежал с Юга, а владельцы плантаций именно к южным штатам хотят пристегнуть Кубу. Нет, никогда! Только свобода и полная независимость! Америке еще далеко до совершенства. Так и нужно написать: «Не направляется ли вся плодотворная энергия страны исключительно на материальные цели? Когда наступят тяжелые дни, какое богатство, если не богатство духа, сможет помочь этой стране в ее колоссальном несчастье?»

Статьи были опубликованы и оценены по достоинству. Но скоро их отодвинули на задний план другие, грозные и печальные события.

Генерал Гарсиа не смог встретиться с мамби Орьенте, и 3 августа, измученный скитаниями в горах, он сдался испанцам вместе со своими едва идущими бойцами. Спустя две недели генерал-губернатор Кубы [33] Бланко докладывал Мадриду: «Я обошелся с ним хорошо и посылаю его в Испанию». «Хорошее обращение» означало арест, а «посылаю» — ссылку.