Моя борьба. Книга пятая. Надежды - Кнаусгор Карл Уве (первая книга txt, fb2) 📗
Анне вскочила и направилась к выходу.
– Ты куда? – спросил Ингве. – Ты же не уходишь?
– Ухожу!
– Да ладно тебе, побудь еще, – попросил он, – легенды в двенадцать спать не ложатся – это уж точно. Оставайся. У меня вина залейся, хочешь бокальчик? В тот год был легендарный урожай.
Анне слабо улыбнулась.
– Разве что бокальчик, – сказала она.
Ей налили, и веселье продолжалось. Ингвиль с бокалом в руке стояла у стены, такая красивая, что по спине у меня побежали мурашки. Я вспомнил, что должен поговорить с ней, и направился туда.
– Все очень по-студенчески! – сказал я.
– Да, – ответила она.
– Ты, кстати, читала Рагнара Ховланна? Он, по-моему, много об этом пишет.
Она покачала головой.
– Он у нас в академии преподает. Из Вестланна, как и ты. И я, кстати, тоже чуть-чуть вестланнец. Ведь мама у меня из Сёрбёвога. Так что я наполовину вестланнец!
Она с улыбкой смотрела на меня. Я чокнулся бокалом о ее.
– Сколь! – сказал я.
– Сколь! – повторила она.
Я заметил, что Анне смотрит на нас, и поднял бокал повыше. В ответ она тоже подняла свой. Юн Улав стоял, покачиваясь, посреди комнаты, нашаривая, обо что опереться, но не нашел, и его повело в сторону.
– Ненадолго его хватило! – засмеялся я.
Он удержал равновесие и с бесстрастной миной побрел в спальню.
А где Идар и Терье?
Я прошелся по квартире. Они сидели на кухне, склонившись над столом и вцепившись в бутылки, и трепались. Когда я вернулся, Ингвиль сидела на диване рядом с Анне. Взгляд у Анне был затуманенный и не вязался с ее улыбкой.
Она обернулась к Ингвиль и что-то ей сказала. Ингвиль ахнула и выпрямилась, и я понял, что слова Анне ее поразили. Ингвиль что-то ответила, Анне рассмеялась и покачала головой. Я направился к ним.
– Я знаю таких, как ты, – сказала Анне, вставая.
– Неправда, – ответила Ингвиль. – Ты и меня не знаешь.
– Еще как знаю, – сказала Анне.
Ингвиль рассмеялась. Анне прошла мимо меня, и я сел на ее место.
– Что она тебе сказала? – спросил я.
– Что я из тех, кто уводит чужих мужиков.
– Серьезно? Так и сказала?
– Вы что, встречались с ней? – спросила она.
– Я с ней? Нет, конечно, ты что, с ума сошла?
– Я это терпеть не желаю. – Она поднялась.
– Конечно, – поддержал ее я, – но ты же не уйдешь. Время детское! И вечеринка клевая, разве нет?
Ингвиль улыбнулась.
– Я не ухожу, – сказала она, – только до туалета дойду.
Я заглянул в спальню. Там, уткнувшись лицом в плед и свесив руку с кровати, храпел Юн Улав. В коридоре возле входной двери я заметил Арвида.
– Как жизнь, Кнаусгор-младший? – проговорил он.
– Ты уходишь? – спросил я, вдруг испугавшись, что он уйдет. Я хотел, чтобы все остались и веселье продолжалось.
– Нет-нет, – отмахнулся он, – просто выйду проветриться.
– Хорошо! – обрадовался я и вернулся в гостиную.
Ингвиль там не было. Неужели все-таки ушла? Или еще в туалете?
– Скоро Ингве Queen поставит, – сказал Асбьорн и отошел от проигрывателя, – этот момент наступает всегда. Когда он уже нагрузился и веселье, в сущности, закончилось. По крайней мере, для него точно.
– Мне тоже Queen нравятся, – сказал я.
– Да вы чего? – Он расхохотался: – Это у вас наследственное или на Трумёйе что-то распыляют? Queen! Чего уж сразу не Genesis? Или Pink Floyd? Или Rush!
– А что, Rush неплохие, – послышался сзади голос Ингве, – у меня есть их пластинка.
– И Боб Дилан еще, да? У него же такие чудесные тексты! Ха-ха-ха! Какой кошмар, что ему еще Нобелевку не дали.
– Если Rush и Боб Дилан чем и похожи, то только тем, что тебе они не нравятся, – сказал Ингве. – У Rush много чего хорошего. Например, гитара. Но ты этого не слышишь.
– Ты меня разочаровал, Ингве, – сказал Асбьорн, – пал так низко, что даже Rush защищаешь. С Queen я хотя бы смирился. Но Rush… А как тебе тогда Elo? Джефф Линн? Отличные аранжировочки, да?
– Ха-ха, – буркнул Ингве.
Я вышел на кухню. Ингвиль сидела там вместе с Идаром и Терье. Долина за окном лежала погруженная в темноту. Свет от фонарей пропитался дождем. Ингвиль посмотрела на меня, «а что дальше?» читалось у нее в глазах.
Я улыбнулся в ответ, но что сказать, не придумал, и она отвернулась к своим собеседникам. Музыка в гостиной стихла, на несколько секунд ее заглушили голоса, потом из колонок послышалось царапанье иглы звукоснимателя о пластинку и снова заиграла музыка. Первые ноты A-ha, их «Scoundrel Days». Этот альбом мне нравился, он воскрешал множество воспоминаний, и я вернулся в гостиную.
В ту же секунду из соседней комнаты выскочил Асбьорн. Решительно направившись к проигрывателю, он наклонился над ним, снял с пластинки звукосниматель и взял в руки пластинку. Движения казались нарочитыми, почти назидательными.
Держа пластинку перед собой, он согнул ее.
В гостиной повисла тишина.
Он медленно сгибал пластинку, пока та не сломалась.
Арвид громко заржал.
Ингве, все это время смотревший на Асбьорна, повернулся к Арвиду, выплеснул ему на голову вино и вышел.
– Чего за херня? – Арвид вскочил. – Я же ничего не сделал?!
– М-может, еще к-книжки ж-жечь начнешь? – накинулся Ула на Асбьорна. – К-костерок разожжешь?
– Ты чего творишь? – спросил я.
– Господи, – начал Асбьорн, – что вы кипятитесь-то? Да я ему услугу оказал. Ингве меня знает. Он знает, что я ему новый диск куплю. Может, и не A-ha, но другой точно куплю. Ему это прекрасно известно. Он работает на публику.
– Что, если дело не в цене пластинки? – вмешалась Анне. – Что, если ты ранил его чувства?
– Чувства? Чувства? – Асбьорн засмеялся. – Да он комедию ломает! – Он плюхнулся на диван и закурил.
Он вел себя так, будто ничего не произошло, а может, настолько напился, что плевать на все хотел, и тем не менее что-то в нем, выражение лица или жесты, выдавало, что ему не по себе: если совесть победит, то все поймут, что он раскаивается. Снова заиграла музыка, веселье продолжилось, спустя полчаса Ингве вернулся, Асбьорн пообещал ему новую пластинку, и вскоре они помирились.
Когда пиво закончилось, я стал заливаться вином. Оно пилось, как компот, и заканчиваться не собиралось. Теперь растворилось не только время, но и пространство, я больше не знал, где нахожусь; лица тех, к кому я обращался, будто бы светились в темноте. Я приблизился к собственным чувствам, говорил без малейшего стеснения, произносил то, чего никогда бы не сказал, и то, о чем, как мне казалось, я и не думал никогда, – например, сев возле Ингве и Асбьорна, я сказал, как, мол, замечательно, что они такие друзья, а еще я подошел к Уле и попытался растолковать, как я в начале нашего с ним знакомства относился к его заиканию; и тем не менее меня все чаще и чаще захлестывало мыслями об Ингвиль. Это чувство походило на ликование, и, когда я мыл руки в ванной перед зеркалом, а после слегка намочил и разлохматил волосы, я постоянно улыбался, и в голове у меня вспыхивали короткие мысли: как же круто, ну охереть, охереть, ну как же славно, как чудесно! – и тогда я решил сделать шаг ей навстречу, поцеловать ее, соблазнить. Но ко мне домой мы не поедем, я вдруг вспомнил, что здесь на третьем этаже есть старая комнатка для прислуги, сейчас там никто не живет, возможно, ее используют как комнату для гостей, и она прекрасно подойдет.
Я вошел в гостиную, где Ингвиль болтала с Улой, музыка оглушительно гремела, кто-то танцевал, я встал рядом с ними и смотрел на Ингвиль, пока она не повернулась ко мне. Тогда я улыбнулся, и она улыбнулась в ответ.
– Можно с тобой поговорить? – спросил я.
– Да, а что? – ответила она.
– Здесь музыка громкая, – сказал я, – может, в коридор выйдем?
Она кивнула, и мы вышли в коридор.
– Ты очень красивая, – начал я.
– Ты это собирался сказать? – засмеялась она.
