Хладная рать (СИ) - Командор Анастасия (читать полную версию книги .TXT, .FB2) 📗
— Прими, Морена, эти души в свои объятия, — прозвучали в воцарившемся безмолвии подобные песне слова волхва. — Укажи им проход в свое царство. Сбереги их на пути к нему.
Волхв обернулся спиной к краде, лицом к Мере и стоящей подле нее дружине. Взгляд его блуждал поверх голов, словно выискивал в сгущающихся сумерках лики покойных.
— Велимир, князь Калинова Яра. Княжич Светозар. Дюжины дюжин воинов, что полегли с ними плечом к плечу. Путь ваш земной был пройден с достоинством и завершён с честью. О вашей доблести и славе сложат легенды, ваши подвиги останутся навечно в памяти потомков, а имена будут высечены в камне. Вы прошли бессчетные сражения, напитали сполна землю кровью врагов нашего народа. Будьте спокойны, ибо мы сбережем ваше наследие. Ваш путь в этом мире окончен, но продолжится в следующем. Без страха ступайте светлой тропой сквозь вечный морок Нави к берегу реки Смородины. Без сожалений пройдите по Калинову мосту. На том берегу уже ждут вас Предки в дивной долине своей. Однажды мы встретимся вновь.
Многоголосо, нестройно люди вторили каждый на свой лад:
— Однажды мы встретимся вновь.
Не оборачиваясь, волхв отвёл руку за спину, пока не наткнулся факелом на дерево. Вспыхнула солома, торчащая между жердей. Трескучее рыжее пламя быстро разрослось, жадно вцепилось в дерево и всего за несколько мгновений охватило краду целиком, выбрасывая в стороны яркие искры. Густой непрозрачный дым потек к небу, когда огонь добрался до сырых еловых ветвей.
Волхв прошёлся по кругу и подпалил снопы, заключая в огненное кольцо краду. Потом остановился лицом к пламени и затянул погребальную песню. С детства знакомую каждому мелодию подхватили постепенно и остальные. Мужские голоса, низкие и хриплые, звонкие женские смешались с пронзительным плачем дудки-жалейки, тихими звуками гуслей и устремились к небу вместе с дымом, как последнее напутствие, как прощание и вместе с тем клятва.
Совсем скоро за языками буйного пламени и серым дымом уже нельзя было различить укрытых белым полотном тел. Крада дышала жаром, искры с треском и хлопками разлетались в стороны и гасли в сгустившихся сумерках. Рыжие отсветы пламени танцевали на обращённых к краде лицах, блестели в глазах.
Мера пела вместе со всеми. От дыма щипало в глазах, а в горле стоял ком горечи. Но слез не было, хоть ее и не осудил бы никто за них. Вместо слез с высокого венца до самых щек свисали нити речного жемчуга, прикрывали глаза. Этого было достаточно. Мера знала — надеялась — что мертвые не рассердятся, ведь смогут разглядеть скорбь в ее душе.
Вот последние звуки песни затихли в реве пламени. Завершилось время горевать, настало время праздновать.
Гусли и дудки зазвучали весело, загремели ложки им в такт. Старшая дружина потянулась к столу, за ними младшая, а после — все остальные. Мера, единственная девица среди всех присутствующих, вклинилась между боярами и широкоплечими витязями, чувствуя себя неуютно рядом с ними. Однако волнение она скрыла глубоко внутри. Гордо расправила плечи, вздернула подбородок и понадеялась, что никто не осмелится оспаривать ее право быть здесь.
Кувшины с сытой пошли по рукам. Каждый должен был сделать по глотку, чтобы мертвых не мучила жажда на той стороне. Следом стали передавать горшок с коливом — сладкой кашей из ячменя, орехов и мака. По очереди зачерпнули по ложке из общей посуды. Затем следовало съесть по сдобренному маковым молоком блину, что с самого утра пекли, наверно, во всех печах города.
Под громкий клич, подобный боевому, вверх взметнулись кружки с брагой и медом. Зазвучали веселые песни, загремели ложки по тарелкам, а зазывалы принялись собирать народ для участия в шуточных боях и играх.
Мера, глядя на веселящийся народ, и сама улыбнулась — душе спокойнее, когда о ней не плачут сверх меры. Чем шумнее и веселее тризна, тем легче даётся переход. Длительное же горе, наоборот, может задержать душу в Яви, а то и заставить обернуться нечистью.
— Ну, княжна, — подошёл к Мере Булат, словно прочтя ее мысли, — тризны такого размаха я ещё не видал!
Витязь улыбнулся сквозь бороду, наблюдая, как двое раздетых по пояс мужиков с громкими криками бьются на тупых тренировочных мечах. Булат был не так высок, и Мера могла глядеть ему в глаза, не запрокидывая головы. Его широкие плечи и слегка выдающийся живот скрывались сейчас за просторной свитой² поверх рубахи, а о том, что он воин, напоминали лишь глубокие шрамы на лбу и подбородке и пристегнутый к поясу меч.
[2] Свита — мужская и женская верхняя длинная распашная одежда из домотканого сукна, разновидность кафтана.
— Да, — согласно кивнула Мера. — Так много людей пришло.
— Все любили и уважали Велимира. Нам будет не хватать его веселого нрава и мудрого слова.
— Эта тризна не только ради него. Сегодня мы почтим всех тех, кто сражался и умирал вместе с ним, восхвалим их доблесть и отплатим благодарностью за их жертвы.
— Каждый муж с радостью отдаст жизнь за благое дело. — Булат заглянул Мере в глаза и тихо, с глубокой убежденностью проговорил: — Твой отец умер с улыбкой на устах. Он не боялся смерти, ведь знал, что на том берегу его встретят как героя. Полный трудностей земной путь завершится нескончаемыми пирами в вечно зелёной долине Предков.
Мера слабо улыбнулась в ответ:
— Знаю.
Булат хмыкнул с одобрением. Должно быть, предполагал, что княжна станет убиваться от горя, а то и проклинать молчаливых богов, которые разом отняли у нее все. Нередки были случаи, когда скорбящая жена восходила на краду вслед за погибшим супругом, желая и в смерти оставаться рядом с ним. Мера нахмурились, когда подумала о том, скольких женщин лишится Калинов Яр в эту ночь.
— С дружиной мы продолжим пировать в княжеских хоромах, — проговорил Булат после недолгого молчания. — Отцовское место теперь твое. Хочешь, приходи, хочешь, оставайся.
— Зовёшь меня в мой же дом? — холодно усмехнулась Мера. Булат на миг растерялся, напрягся, соображая над ответом, но княжна опередила его: — Где мне ещё быть, как не на пиру в честь родных.
Мера развернулась и направилась к дому, коря себя за длинный язык. Стоило быть сдержаннее, а то так, слово за слово, можно всю дружину против себя настроить.
Солнце уже скрылось в Нави, но площадь ярко освещалась пламенем. С соседних улочек наползала сырая холодная мгла, и воздух за пределами круга света сделался непрозрачным. С реки ветер приносил туман и запах тины, а с неосвещенных околиц шло неясное, пробирающее до мурашек ощущение опасности. Мера остановилась у крыльца, вгляделась в тени между соседними избами. Казалось, она чувствует взгляд, направленный в спину. Горе притягивает нечисть — мелькнула в голове с детства заученная истина, и девушка поспешила укрыться в стенах родного дома. Издревле люди всячески пытались защитить свои жилища от проникновения нечисти, и княжеские хоромы исключением не были. Причелины, подзоры³ и наличники украшали резные обережные орнаменты, а над дверьми и окнами висел чертополох.
[3] Причелина — резная доска, которая прикрывает торец двускатной крыши. Подзор — доска, окаймляющая свес кровли, резной карниз.
Внутри было жарко натоплено, пахло пирогами и печёной рыбой. Тиуны и холопы уже накрыли длинный стол поминальными яствами, и Мере оставалось лишь гадать, кто отдал им этот приказ вместо нее. Мысли сейчас находились в полнейшем смятении, и она пока не понимала, радоваться ли чьей-то предусмотрительности или тревожиться.
Мера обошла помещение и остановилась в нерешительности у отцовского стула. Массивный, с высокой спинкой, накрытый шкурой медведя, он всегда казался ей слишком большим. Даже отец при своем немалом росте и крепком телосложении мог свободно развиваться в нем, а уж хрупкая девица вроде нее… Заслуживает ли она право занимать его?
Что ж, время покажет.
Мера села за стол, сняла венец, поднизь из жемчужных нитей которого мешала смотреть, а рясны при каждом движении стучали по подбородку. Русые волосы остались заколотыми на затылке в замысловатую прическу серебряными гребнями и нитями жемчуга. Помимо венца, который следовало носить лишь на особых торжествах, Мера также надела белый с серебряной вышивкой о́пашень — долгополый, расширяющийся к низу, с прорезями для рук в верхней части пышных свисающих до земли рукавов. В этом праздничном наряде она слишком выделялась на фоне одетых в простые кафтаны витязей и разряженных чуть богаче бояр. Но так было нужно: пусть смотрят, пусть видят ее. Прятаться в тусклых одеждах, за чужими спинами и в покорном молчании она не станет.
