Красота по-русски (Я подарю тебе любовь) - Алюшина Татьяна Александровна (электронные книги бесплатно .TXT) 📗

Денис разобрался бы в ней, в ее расчетах, интересах, расщелкал бы все ее заходы, да не до этих дел ему стало.

Виктория понравилась его родителям и теперь в его «субботы» всегда ездила с Арбениным, мило щебетала с мамой, выказывала «уважуху» отцу.

А вот Михаилу Захаровичу не нравилась совсем.

– Я знавал ее батеньку. Хитрый такой хорек, расчетливый. И эта такая же, только лучше умеет скрывать.

И первый раз Арбенин не послушал своего мудрого наставника. Послушал, но значения его словам не придал.

Володарский стал сильно побаливать, кашлять недобро, почти отошел от дел. Денис старался почаще забирать наставника к себе: присмотреть, подлечить, и воздух тут замечательный «продышаться», да и дело под боком, а без дела Михаил Захарович не мог.

Ворчал старый мастер, что дома ему сподручней, но от заботы не отказывался, принимал благодарно. Однако самым весомым аргументом пожить вместе стало то, что Денис делал «Россиниаду», такое старик пропустить не мог.

Виктория морщилась из-за постоянного присутствия Михаила Захаровича в доме, но недовольство свое не озвучивала, держала при себе. А Денис ничего не замечал, с головой уйдя в дело, все музыку дерева слушал. Они с Володарским и дома-то почти не появлялись, приходили лишь поспать, а что там делала Виктория в это время, Арбенин не интересовался.

Хотя и раздражался постоянно, не находя спокойствия в доме, заполненном гостями, в котором вечно кто-то шастал.

– Кто у нас? – спрашивал недовольно Арбенин.

– Это… – и далее шло перечисление «близких и замечательных» друзей.

Родители Дениса, не большие любители загородного отдыха, приезжали к нему в основном летом, да на Новый год и дни рождения, а сейчас и вовсе перестали.

– Ой, к нам приехали те-то, и свободных комнат нет, – «печалилась» Вика, когда старшие Арбенины собирались их навестить.

Денис заводился недовольством, требовал никого не приглашать хотя бы на время, пока он не закончит работу, Виктория обещала, но наутро Арбенин обязательно сталкивался с гостями разнообразными в кухне.

Отмалчивался. Работал.

И настал великий и значимый день, когда Арбенин закончил свою «Россиниаду». Михаил Захарович посмотрел и вдруг всплакнул, испугав Дениса.

– Ну вот, Денис Васильевич, ты и превзошел своего учителя! – торжественно, со слезами, поблескивающими в глазах, объявил Володарский. – Теперь мне настал черед у тебя учиться!

И в тот же вечер потребовал отвезти его домой, а перед дверью своей квартиры попросил Дениса остаться в Москве на пару дней, не уезжать, у него дела задуманы важные.

«Задуманными делами» оказалось завещание. Наставник позвал Дениса рано поутру к себе и распорядился:

– Так, Денис Васильевич, забери-ка ты себе этот шкафчик и софу.

– Да зачем, Михал Захарыч? – сопротивлялся Денис.

– Я решил! – ответил Володарский. – Через два часа юрист придет, нам еще многое надо успеть!

Он трепетно передал Денису в руки три толстые тетрадки с подробным описанием за многие года для кого, когда и какие работы делал, имена и фамилии, координаты постоянных клиентов и нужных людей.

– Это передаю тебе для работы. Тебе – настоящие, а для сыновей я другие сварганил, где записал, что ты на меня работал и что многое, по незнанию своему ученическому, мне отдавал, мол, ничего тебе от нашей совместной работы не перепало, только зарплата, да и та не вся. Мои войну начнут, а ты не при делах будешь, решат, что «лошок» Арбенин. Я кое-где по дому денежку попрячу, чтоб нашли, порадовались, а вот это тебе, – и он протянул Денису в руки большую, тяжелую матерчатую сумку.

Денис расстегнул молнию, извлек содержимое и обалдел! Старинный инструмент для работы краснодеревщика, цены которому не было и быть не могло, и большая, тяжеленная катушка золотой проволоки.

– Раньше тебе не говорил и не показывал, – торжественно произнес Михаил Захарович. – Для этого дня берег, когда ты превзойдешь меня в мастерстве! Знал, что ты поталантливее старого Володарского, вот и ждал!

– Нет, Михал Захарыч, нет, – отказывался от всего сразу Денис, пораженный до глубины души. – Мне вас и не догнать, и не постичь никогда! И это же богатство невероятное, у вас же сыновья!

– Сыновей своих люблю, но им не понять истинной ценности этого. Продадут, да и все! А это другое. Не деньги. Мне этот инструмент от учителя моего достался, а ему от деда. Точнее и ладнее инструмента нет, при всех современных технологиях! Он тебе как раз по руке будет, у Сафрона Лазаревича и деда его рука большая была, сильная, как у тебя. И проволока эта знатная, в ней золото особой пробы, сейчас тоже не сыщешь такой. Будешь вещь какую великую делать, пустишь в память о Володарском. И еще скажу тебе, Денис Васильевич, напутственное слово. Ты о себе перестань как о калеке ущербном думать, Виктории этой особо не доверяйся. Гнать не гони, что ж одному бирюковать, но женщину свою жди и ищи. Придет к тебе, как Катерина моя ко мне, негаданно! Ну, это я так, по стариковски, – улыбнулся мудрой, грустной улыбкой Володарский и неожиданно хитро подмигнул: – Ну, иди, сейчас юрист пожалует, опись моего имущества делать и завещание составлять.

– Михал Захарыч, ты меня не пугай! – взмолился Денис. – Ты что, помирать собрался?

– Да нет, – успокаивающе похлопал Дениса по плечу Володарский. – От дел хочу отойти, так, поделывать помаленьку для души. Из московской мастерской меня никто не гонит, ценят. Ее уж иным передали, да я у них как мамонт почетный. Попросили парнишку одного в ученики взять. Хороший парнишка, Бог таланту не дал, но к ремеслу охоч. Поучу еще. Ты приезжай, навещай старика, к тебе уж не поеду, тяжело мне.

С тем и отправил из квартиры, заспешив, чтоб, значит, с юристом Денис не столкнулся, «а то этот прохиндей все моим доложит!».

Через неделю Михаил Захарович Володарский умер на семьдесят девятом году жизни за своим рабочим столом в мастерской. Остановилось сердце.

Денис переживал такое тяжкое горе, невосполнимую потерю, сердце плакало, плакало и болело…

– Как жаль! – вздохнула Виктория. – Эпоха ушла! Великий Володарский!

Похлопала сочувствующим жестом Арбенина по плечу и по-деловому поинтересовалась:

– Когда похороны? Где? Надо своих обзвонить.

Он не сказал ей ничего, не мог, боялся: наговорит всякого или выгонит к черту!

Уехал в Москву. Заперся в квартире. Мама звонила, вздыхала:

– Деничка, мы с отцом так тебе сочувствуем! Ну что ж тут поделаешь, возраст.

Он ответил еще на несколько посыпавшихся звонков, односложно, старясь отделаться побыстрей. А потом и вовсе отключил все телефоны.

Пролежал полночи, проживая боль утраты, как сиротство горькое, провалился в сон, в котором улыбался ему Михаил Захарович да подбадривал:

– Да ну, Дениска, не беда! Присмотрю за тобой, не думай, не брошу!

Разбудил Дениса звонок в дверь. Проснувшись с колотящимся сердцем, он посмотрел на будильник – шесть ноль пять утра.

Кого там?

Распахнул дверь с единственной целью – погнать незваного гостя взашей!

Вадим. Уставший, умотанный, с щетиной суточной на щеках и ввалившимися глазами, отодвинув замеревшего на пороге Дениса, ввалился в квартиру.

– Из Красноярска летел. Хрен знает что, рейс прямой только утром, пришлось тащиться через чертовы кулички с пересадкой! – стягивая с себя дубленку, не останавливаясь, говорил он.

Затем повернулся к Денису, у которого ком в горле застрял от благодарности, и совсем другим тоном, откинув треп:

– Привет, братан!

Они, хлопнув ладонями в рукопожатии, обнялись, постояли.

Суетно бесполезные вопросы «как ты?» или сочувствие, выражаемое словами пустыми, были для этих мужчин так же нелепы и невозможны, как верблюд на вершине Эвереста.

– Знаю, помянуть у тебя нечем, с собой привез, – проходя в кухню, известил Вадим.

Он ни о чем не расспрашивал, не произносил печальных слов утешения, рассказывал о делах, бизнесе, занесшим его в Красноярск, пока они в четыре руки накрывали на стол.