Друиды Русского Севера - Лазарев Евгений Сергеевич (книга жизни TXT) 📗
Однако книга Б. Г. Тилака — это не только исследование из области сравнительной мифологии. Опережая науку своего времени, он работает «на стыке» научных дисциплин, верифицируя историю духовной культуры данными таких областей знания, как геология и гляциология. «Тилак был первым, кто отразил в своем труде возможность сопоставления мифов Вед с данными геологии как науки о строении и развитии Земли. Он соотнес суть мифических сюжетов с периодами оледенений и пришел к выводу, что и самих изначальных арьев, и их древнейшую религию как процесс одушевления предметов и явлений природы следует связывать с эпохой межледниковья, разделявшей два последних оледенения» {104}.
Вывод достаточно «революционный», несмотря на понятную нечеткость в определении точной хронологии событий: концом последнего межледниковья называют время, отстоящее от нас примерно на 30 тыс. лет; впрочем, современные археологи-палеолитоведы отмечают на Восточно-Европейской равнине минимум радиоуглеродных датировок в интервале 20–16 тыс. лет назад. Это могло быть связано с похолоданием и отходом части населения к югу.
Конечно, можно сказать, что вывод Тилака противоречит вроде бы бесспорным представлениям о хронологии этногенеза индоевропейцев: по новейшим данным сравнительного языкознания, индоарии «вычленяются» из индоевропейской языковой общности гораздо позже — во времена неолита. Впрочем, Тилак принципиально не обращается к праязыковым реконструкциям, и если под его «изначальными ариями» понимать далеких (ностратических и борейских) предков индоевропейцев, то тем самым снимаются противоречия между концепцией Тилака и современными лингвистическими теориями. Тем более что ведийский санскрит действительно содержит глубочайшие архаизмы (и в лексике, и в грамматических структурах), которые могут быть соотнесены с гораздо более ранними эпохами, нежели время, когда приобрели свою окончательную форму тексты Вед.
Выстраивая свою концепцию северного происхождения духовной культуры индоевропейцев, Тилак обращается прежде всего к ведийским знаниям о звездном небе, к отголоскам представлений о дне и ночи, которые длятся полгода — или несколько меньше, но тоже по многу дней (это может соответствовать миграциям населения из полярной области в регионы более южные, но еще находящиеся в Заполярье). Индийский ученый, не покидавший своей родины, откуда Полярная звезда бывает видна лишь низко над далеким горизонтом, смог почувствовать в иносказаниях, метафорах и гиперболах ведийских текстов точное отражение не только исторических, но и геофизических реалий, связанных с Заполярьем. Описав эти реалии по малопонятным ныне указаниям и намекам Вед, Тилак на десятилетия опередил заключения археологов, филологов и этнографов, стоящих на позициях полярной теории антропогенеза.
Ведийский образ зорь для аргументации Тилака чрезвычайно важен. Может быть, он даже важнее, чем упоминания полугодичных дня и ночи: их можно в принципе понять и как простую гиперболизацию обычных, кратких дней и ночей, тогда как описание зорь в ведийской традиции гораздо конкретнее и информативнее. Сам Тилак утверждал, что, без всякого сомнения, на полюсе сумерки ежегодного утра и вечера длятся по многу дней. Даже будучи в 16° под горизонтом, Солнце, проходя эклиптику, достигнет горизонта через месяц с лишним, и в течение этих дней над полюсом будут сумерки. Долгие сумерки, сопровождающие рассветы и закаты, выступают, таким образом, как главный фактор сокращения тьмы полярной ночи, а это значит, что если мы отнимем число этих дней от числа дней ночи, то период мрака сократится с шести до двух или до двух с половиной месяцев. Поэтому ошибочным является предположение, что полугодовая полярная ночь — это долгий период сплошного мрака, который делает полярный регион непригодным для жизни. Нет, — северный человек имеет счастливую возможность любоваться долгим рассветом, когда волшебный свет зари медленно и величественно ходит кругами вдоль горизонта, нарастая день ото дня.
Рассвет в тропической и умеренной зонах — это всего лишь короткий и мимолетный момент, повторяющийся к тому же каждые 24 часа, хотя и при этом он стал сюжетом поэтических описаний в литературе разных стран. Но можно скорее вообразить, чем описать, как восхищало сердце полярного человека прекрасное зрелище долгого рассвета, наступавшего после двух месяцев тьмы, и как он жаждал первого появления света над горизонтом.
Тилак приходит к выводу, что предки ведийских индоариев не просто с благоговением наблюдали полярные зори, но и составили о них, можно сказать, математически структурированное представление. Причем этот древний образ очень устойчив; он воспроизводится не только в Ведах, но и в более поздних индуистских текстах. Тилак резюмирует: «К заре обращались во множественном числе не из почтения и не как бы обозначая этим последовательные зори каждого дня года, но потому, что она состояла из тридцати частей: “Ригведа” (I, 123, 8; VI, 59, 6), и в “Тайттирийя Самхите” (IV, 3, 11, 6).
Многие зори жили в одном месте, действуя гармонично, и никогда не ссорились друг с другом: “Ригведа” (IV, 51, 7–9; VII, 76, 5), “Атхарваведа” (VII, 22, 2).
Тридцать частей зари были длительны и неразрывны, образуя “плотно соединенную группу”, или “группу зорь”: “Ригведа” (I, 152, 4), “Тайттирийя Брахмана” (VII, 22, 2).
Эти тридцать зорь, или тридцать частей единой зари, вращаются друг за другом, подобно колесу, и всегда приходят к одной и той же цели ежедневно, и каждая из них следует своему определенному курсу: “Ригведа” (I, 123, 8, 9; III, 61, 3), “Тайттирийя Самхита” (IV, 3, 11, 6)» {105}.
Четкая фиксация именно тридцатидневной зари позволяет оценить (хотя бы ориентировочно) и географическую широту, на которой мог сформироваться этот образ. Если, по словам У. Уоррена, на полюсе заря длится около двух месяцев, то вдвое короче она должна быть где-то на полпути к Полярному кругу, примерно на широте нынешнего Шпицбергена или северной части Таймыра. К такому заключению приходит и Тилак. По его мнению, наиболее вероятно, что описанная в «Ригведе» заря не указывает в точности на такую зарю, которую может видеть наблюдатель с точки Северного полюса. Ведь не на этой же одной географической точке жили люди в те дни, но и где-то к югу от нее. А в этих регионах вполне возможно видеть зарю, длящуюся 30 дней, кружащуюся по небу, как колесо над горизонтом, после долгой арктической ночи.
С точки зрения астрономии это действительно просто. Но для религиозного чувства протоариев, гиперборейцев величественное многодневное кружение зари не могло не восприниматься как едва ли не главная в годичном круге иерофания — «проявление священного». Северяне знают, что при определенных атмосферных условиях Солнце, движущееся за горизонтом, порождает над собой на небе золотистый сияющий столп. Как известно, и в христианской культуре появление на небе подобного столпа истолковывается как чудесное знамение…
«В сиянии полярных зорь» Б. Г. Тилаку открылась не только загадка локализации северной прародины. Работая над переводом книги, Н. Р. Гусева обратила внимание на то, что труд Тилака заставляет непредвзятого исследователя пересмотреть и некоторые другие кардинальные представления об истории и предыстории культуры. В частности, это касается знакомства человека с металлами и проистекающей из этого знакомства символики, весьма важной едва ли не для всех известных нам религиозных традиций.
Для темы этой книги существенна мысль Тилака об условности и искусственности распространенной периодизации бронзового века, железного века и т. п. Одно и то же праиндоевропейское слово haieos, незначительно варьируясь, в разные эпохи и в разных этносах могло обозначать различные металлы. Предполагается, что первоначально это была медь; впоследствии тем же словом стали именовать бронзу, когда она появилась в обиходе, и, наконец, железо.
