Моя чужая дочь - Хайес Саманта (читаем книги онлайн .txt) 📗
— Правда? — Она запивает вопрос вторым глотком чая.
Следующие сорок минут я описываю Саре ее достоинства, советую, как справляться с нападками отца, как обходиться с возлюбленным, как правильно дышать во время родов. За все это время я ни разу не обратилась к картам, но чувствую себя стопроцентной мошенницей, гораздо большей, чем на самом деле. Гадание забыто. Мы с Сарой просто женщины — опытная и юная. Мать и дочь. Иначе я не нашла бы в себе сил удержаться. Я на коленях умоляла бы Сару отдать мне ее новорожденного ребенка.
Со слезами на глазах я попросила каждого жителя Великобритании о помощи. Я призналась в собственной глупости и непростительной халатности. Я заклинала матерей ни на секунду не оставлять детей без присмотра. Я описала Наташу вплоть до длины ее ноготков и оттенка бледно-розового язычка в молочных крапинках. Но я еще не закончила свою речь. Я объявила, что буду говорить с человеком, у которого сейчас моя дочь. Один на один. Глаза в глаза — через телекамеру.
Инспектор Ламли открыл рот, вскинул руку, ухватил меня за локоть. И передумал. Сделав шаг назад, застыл недвижимо надо мной: позволил мне высказаться, несмотря на загубленный труд специалистов, скомканной бумажкой белевший на полу. Инспектор Ламли доказал, что у него есть сердце.
Я устремила взгляд в самую глубь камеры и сделала глубокий вдох.
— Когда вы впервые прикоснулись к моей девочке — надеюсь, вы помните, что ее зовут Наташа Джейн Варни, — от нее наверняка немножко пахло мной. На костюмчике, быть может, остался запах стирального порошка, а распашонка впитала аромат моих духов. Знаете, что меня сейчас тревожит? Что Наташа пропахнет вами. Когда я снова обниму свою малышку, она будет пахнуть чужим человеком. А еще меня очень тревожит, что после вашего бегства я нашла пинетку Наташи, а значит, у моей девочки мерзнет ножка. И я боюсь, что, покормив Наташу, вы не будете держать ее вертикально, пока она отрыгнет. Впрочем…
До сих пор поверить не могу, что заставила себя рассмеяться.
— …Впрочем, возможно, вам и в голову не пришло ее кормить. Но все же… на всякий случай… Она ест шесть раз в сутки, но ей пока ничего не давали, кроме груди, так что с кормежкой из бутылочки у вас возникнут трудности. После еды Наташа любит, чтобы ее приложили к плечу и легонько похлопали по спинке. И она просто обожает, когда ее кладут на ноги и качают, напевая колыбельные. Только не забывайте при этом строить ей забавные рожицы. «Кач-кач-кач, мой малыш» — самая ее любимая песенка. От прогулок в коляске Наташа в восторге — полагаю, коляску-то вы купите? — но если на улице очень холодно, укутывайте ее в одеяльце потеплее, ладно? За ночь Наташа просыпается девять-десять раз. С самого рождения плохо спит. Точнее, плохо спит ночью, а днем как убитая, но вам-то днем надо переделать кучу дел, так что самому уснуть не удастся.
Чья-то ладонь легла на мою руку и поползла вверх.
— Можно вызвать детскую медсестру, но они не всегда приходят — слишком заняты.
Ладонь остановила движение, и пальцы впились в мое плечо, придавливая назад, к стулу. Не заметив, когда поднялась, я тем не менее не собиралась ни садиться, ни умолкать — только не теперь, когда меня наконец слушали!
— А если совершенно выбьетесь из сил — не отчаивайтесь. Просто оставьте малышку в машине и на минутку заскочите в магазин. — Я запнулась и подняла голову, чтобы удержать слезы в глазах. — Возможно, кто-нибудь ее украдет.
Что-то вязкое стало поперек горла, глушило слова, и сколько ни сглатывай, эту замазку не протолкнешь. А потом и слезы хлынули горячими струями. Фотографы впали в неистовство; под аккомпанемент вспышек и щелчков камер Энди обнял меня за талию.
— Прекрасно, мистер Варни. Поближе к жене!
И снова вспышки, вспышки — до черноты в глазах, испещренной миллиардами пронзительно-синих точек, словно я неслась сквозь вселенную.
Шум удалялся, комната погружалась в тишину. Я опустила веки и привалилась к Энди. Откуда-то издалека очень смутно доносились вопросы, на которые я не собиралась отвечать. Мой мир наполнился игристым блеском, — быть может, таким его видела Наташа в хрустальных искорках вертушки, которую я вешала над ее колыбелькой.
Безмолвие. Меня затягивало в звездную воронку, в самом центре которой — беспроглядность, и абсолютная пустота, и избавление от боли.
А затем посреди возникает Наташа — такая прелестная в своих кружевных одежках, она беззубо хихикает и ждет, ждет меня. Она не плачет, совсем нет. И, протянув руки к своей малышке, я молю ее меня простить.
Саре пора уходить, но ей не хочется, я вижу. Я выразительно поглядываю на часы и со звоном собираю пустые чашки на поднос. Мои обычные сигналы на Сару не действуют. А сказать ей без обиняков, что сеанс окончен, с тебя двадцать пять фунтов, мне недостает смелости. Она ведь не одна. Она с малышом, которого в этом мире не ждут.
— Клиентов у меня сегодня больше нет, так что можем просто поболтать, если не возражаешь.
Жаль ведь так и не узнать, что скрывает ее будущее. Или что скрывается за ее жаждой общения. Боюсь, правда, чувство вины, что меня гнетет, бросается в глаза Саре со слепящей назойливостью неоновой рекламы. Хотя мое предложение девочка принимает без колебаний:
— Ладно. Только не больше часа, потому что отец с братьями ужинают в шесть, а я еще ничего не приготовила.
Нотка безнадежности в ее голосе подсказывает, что Сара смирилась со своей участью. Она носит свою вину, как повседневное платье, — за то, что убила мать, придя в этот мир, за то, что опозорила семью внебрачным ребенком.
— А уроки тебе делать не нужно?
Я забираю поднос и кивком приглашаю Сару в кухню. Хорошее место для общения. Почему бы здесь всех клиентов не принимать? Сложив посуду от нашего чая в раковину, надеваю резиновые перчатки, а Сара, уже гораздо спокойнее, устраивается за кухонным столом.
— В учебе я не очень… Папа мне с детства обещал, что я выйду замуж за богатого человека и буду счастлива без всякой школы. — Сара скорчила гримасу — мол, если б знать, как все на самом деле сложится. — А теперь вот придется об экзаменах думать. Матери-одиночке ведь надо работать, правда?
Тонкие ее пальцы, ни на секунду не замирающие, мимолетно тронули живот, стянули полы просторной кофты. У меня перехватило дыхание — так захотелось тоже прикоснуться, еще раз ощутить твердую округлость, может быть, даже нащупать пятку или локоток.
— Только на работу меня теперь, наверное, не возьмут. И замуж… тоже. Что я буду делааааатъ?
Уронив голову на стол, укрывшись от меня и всего света темной завесой волос, Сара рыдает на протяжении двух часов. Я даю ей выплакаться, а потом умываю лавандовой водой, отпаиваю чаем и отправляю домой. Девочке стало лучше. Даже рассмеяться удалось, когда я уже в дверях наклоняюсь, чтобы поцеловать ее животик.
Глава XIII
Автострада М23 стояла. Сплошная лента из машин — будто разноцветные металлические стежки намертво прошили горячий гудрон шоссе. Роберт приподнялся за рулем, пытаясь высмотреть, что стряслось. Подумал, не закрыть ли крышу — слишком уж печет. Половина одиннадцатого, а жарило вовсю, доводя злость водителей до точки кипения. Легкий музыкальный фон резко сменился, и в мысли Роберта ворвалось объявление: движение по М23 в сторону юга перекрыто из-за аварии — самосвал вывалил груз на все три полосы.
Передняя машина проехала метра два. Лишь когда водитель сзади принялся сигналить, Роберт завел двигатель и сдвинулся на те же два метра. Ярость, знакомая всем, кому хоть раз повезло угодить в дорожную пробку, сегодня была для него слишком большой роскошью. Сегодня он не имел права ей поддаваться. Роберт достал карту. Пересечение дорог недалеко, можно попробовать свернуть, хотя и второстепенная дорога будет забита — отчаявшийся народ на колесах наверняка уже ринулся искать объезд.
