Во имя Чести (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна (прочитать книгу .txt) 📗
В эту ночь мы почти не спали. В несколько часов пытались уместить всё то, что люди переживают за целую жизнь. Безудержную страсть на грани взаимной ненависти; трепетную нежность, от которой хотелось плакать; радость встречи и боль расставания, бесконечное неделимое одиночество и полное слияние до потери всяких границ, отчаянное желание жить и одну на двоих неотвратимую и неизбежную смерть. За эту ночь мы узнали друг друга так, как порой не знают люди, прожившие вместе долгие годы. До каждой родинки на коже и самой потаённой мысли.
А потом пришло утро. Мы молча вместе приняли душ, оделись, позавтракали. Со вчерашнего вечера не было сказано ни одного слова; да оно и к лучшему. Ощущения и прикосновения, взгляды сказали всё гораздо лучше, ещё ночью. А теперь оставалась только щемящая боль в сердце.
Я чувствовала себя смертельно усталой, пустой и разбитой. После бурной ночи ломило всё тело, и память о пережитом наслаждении мешалась во мне с раздражением в его же адрес. Зачем? Зачем всё это? Мне и так было бы сложно забыть, а теперь… больше никогда не случится чего-то даже близко похожего. Потому что с Ингом любые ощущения умножались на два: и радость, и тоска. Как можно надеяться, что в этой крошечной галактике есть хотя бы один человек, хоть отдалённо на него похожий?
Дорога, Дворец Совета, какие-то церемонные речи; всё это было затянуто липкой горькой дымкой усталости и отчаянья. У меня что-то спрашивали, кажется, по поводу отсутствия или наличия жалоб на моего хранителя. Очень хотелось обвинить его в чём-нибудь страшном и ужасном, чтобы стереть из этого мира, из собственной памяти, чтобы больше не было его, а ещё лучше — и меня заодно. Но я, качнув головой, чужим слабым голосом выдохнула своё бесконечно усталое «нет».
Выходя из зала и оставляя там своего затянутого в чёрное хранителя, я не обернулась; боялась, что тогда мне просто не хватит сил уйти. «Ведь он же был так нежен, так терпелив, так добр; ведь тебе же так понравилось, так почему ты уверена, что вместе вам будет плохо? Может быть, стоит попробовать? Если что, потом, через годик, можно будет попроситься обратно домой», — увещевала какая-то часть меня. Я знала, что будущего нет, но было так заманчиво поверить этому настойчивому шепотку! Рискнуть, сдаться, плюнуть на всех, обнять этого неулыбчивого мужчину и согласиться сразу на всё, что он мне предложит, оптом. Лишь бы не оставлял одну.
Но разум был непреклонен и суров. И я упрямо шла своей дорогой, ведущей меня прочь с этой планеты.
Нас погрузили в несколько леталок, почему-то отделив меня от делегации землян. Но я была благодарна за это; мне даже с отцом не хотелось сейчас разговаривать. Хотелось забиться куда-нибудь в угол, уснуть, проснуться и выяснить, что всего этого никогда не было. Ни этого странного мира с его дикими обычаями, ни Инга — достойного сына своего мира. К этому моменту я уже ненавидела зеленоглазого дорийца, про себя костерила его слабаком и трусом.
С каким-то мазохистским удовольствием ковырялась в собственной кровоточащей ране, зло говоря себе, что, значит, не так уж я ему и нужна была. Была бы нужна — попытался бы сделать хоть что-то, а не отпустил со спокойным равнодушием. Весь мир бы перевернул, если бы был настоящим мужчиной, а не слюнтяем.
Глас разума, упорно твердивший, что я поступила точно так же, да и сама была свято уверена, что совместного будущего у нас нет, достучаться до меня в тот момент не мог. Я слишком была увлечена собственной болью, чтобы слушать его.
На космодроме было ветрено. Особенно сильный порыв едва не сбил меня с ног, когда ноги только коснулись серого шершавого покрытия, заставив плотнее закутаться в куртку. Рядом возник отец, обхватил меня за плечи, укрывая от ветра. Я нашла в себе силы кивнуть и благодарно улыбнуться, но на большее меня не хватило.
Мне казалось, я рассыпаюсь на части подобно карточному домику. И всё тот же сильный и почему-то удивительно холодный, — или мне просто так казалось? — ветер подхватывает тонкие невесомые пластиковые квадратики, прихотливо расшвыривая их. Заметая по трапу в нутро земного звездолёта, отбрасывая обратно в леталку и загоняя под сиденья, подхватывая и унося куда-то в зелёные дали. Навсегда оставляя пугающе большую часть меня этому миру, а всё остальное, лишнее по его мнению, заталкивая внутрь корабля и подгоняя побыстрее проваливать с этой планеты.
— А ну-ка, кроха, пойдём, пошепчемся, — строго сообщил отец, когда мы оказались внутри. И обратился к своим спутникам: — Если что, я буду в своей каюте.
— Не думаю, что будут какие-то проблемы, занимайтесь своими делами, — отмахнулся представительный мужчина весьма солидной наружности. Кажется, это был капитан корабля.
Я же только покорно кивнула и позволила себя увести. Мне не хотелось разговаривать, хотелось молча сидеть и жалеть себя, оплакивая разбитую жизнь. С другой стороны, плакать всегда приятнее, когда кто-то тебя искренне жалеет, поэтому я особо не протестовала.
— Ну, давай, ребёнок, жалуйся, — иронично предложил отец, пропуская меня в каюту. — Поведай своему старому отцу, что там с тобой на этой Дыр… э, Доре делали на самом деле?
— Да ничего такого, — поморщилась я, притуляясь к нему под бок на диване. Почему-то в этот момент меня вдруг и резко отпустила та мучительная грызущая боль, что преследовала с самого утра. Нет, не сбежала вовсе, но свернулась калачиком где-то внутри, осторожными укусами не давая о себе забыть. Но я всё-таки вздохнула гораздо свободнее, и нашла в себе силы оглядеться, менее безнадёжно посмотреть в завтрашний день и принять, что жизнь продолжается. Рядом с отцом все мои проблемы всегда казались мне жалкими и ничтожными. С нынешней так не получилось, но, во всяком случае, она предстала вполне переносимой. Хотя прикинуться решаемой даже не попыталась, что было очень честно и благородно с её стороны.
— Тогда что было «не такого»? — уже вполне ехидно уточнил он и с молодецким «эк!» перетащил меня к себе на колени. — Ты погоди отпираться, а то я решу, что ты совсем не рада меня видеть, если сидишь с таким унылым видом.
— Ну, как ты мог так подумать? — возмутилась я. — Я рада, просто… Пап, мне кажется, я у вас такая дура получилась, — посетовала я, утыкаясь лбом ему в шею.
— Но-но, не смей критиковать родителей!
— Так я же не вас!
— Дурость детей — прямая заслуга родителей, — наставительно сообщил он. — Или при воспитании что-то упустили, или когда делали — недостаточно старались.
Несмотря на плохое настроение, я не удержалась от улыбки. Нет, всё-таки, папа — это папа. Лучший мужчина на свете, и никакие дорийцы с ним не сравнятся.
— Хотя, погоди, дай я догадаюсь, а то уж больно симптомы знакомые. Дело в том парне? Ну, который Зеркало Чести и твой бывший хранитель по совместительству?
— Угу, — не стала отпираться я. — А как ты догадался?
— Ну, вы оба выглядели самыми несчастными существами если не во всей галактике, то на Доре — точно. А влюбиться безответно моя дочь не могла. Просто потому, что не полюбить её в ответ невозможно, а то и опасно для жизни, — он иронично хмыкнул. — Скажи хоть, насколько у вас всё серьёзно?
— Да не бойся, внебрачных детей не будет, — мрачно пошутила я. — Я у вас предусмотрительная девочка.
— Жаль, — на полном серьёзе вздохнул он. — Ну, что ты на меня уставилась? Мы с мамой уже соскучились по всей этой возне и детским воплям. Точнее, она упорно доказывает мне, что я именно от них и сбегал в свои командировки, и с ребёнком просто не справлюсь. Я же тактично не напоминаю ей, какими словами она меня ругала, когда рожала тебя, и как клялась, что больше в её доме маленьких детей не будет никогда. В любом случае, спор получается пока бесплодный: вы с братцами упорно не желаете обзаводиться семьёй. Тебе ещё везло; пока ты училась, тебя мать не трогала. А мне мальчики регулярно жалуются, как их… утомили мамины намёки вместе с прямыми вопросами «когда уже наконец». Если по её словам судить, она мечтает этих детей просто отобрать в своё личное пользование. Зуд у неё воспитательный, проще говоря; вы-то выросли, уже не слушаетесь, а идти преподавать ей уже лень.
