Счастливо оставаться! (сборник) - Булатова Татьяна (читать книги бесплатно txt) 📗
Вместо торгаша на прием явилась Тамара:
– Я от…
– Я поняла от кого вы, милочка. – Нина Ибрагимовна величественно улыбнулась и через секунду брезгливо зашмыгала носом. – Это что?
– Где? – не поняла потерпевшая.
– Пахнет… Нет, простите, воняэт, – нараспев произнесла Шемякина. – Серная мазь… – пояснила она уже с извинительной интонацией. – Не переношу. Как в казарме.
Тамара покраснела.
– Соскоб делали?
– Нет, – пискнула пациентка. – Дерматолог сказал: и так все видно.
– Видно солнце на небе и бриллианты в ушах, а соскоб положено сделать. – Нина Ибрагимовна протянула ошеломленной клиентке направление. – Идите вниз, в лабораторию. Я сейчас позвоню. Дождетесь результата – и ко мне.
Тамара почтительно притворила за собой дверь, из-за которой до нее долетел голос мадам Шемякиной:
– Раечка, – пропела та в трубку, – милочка, там от меня девочка придет… Не пугайся – вся в пятнышках. Микроспорию посмотри, дорогуша. Сомнения у меня – уж очень много.
Тамара, давно переставшая индентифицировать себя с «девочкой», заметно повеселела и приосанилась. В лабораторию она уже входила уверенно, держа голову гордо и взгляд имея почти надменный:
– Я от Нины Ибрагимовны, – произнесла она первую половину волшебного пароля.
Ответ последовал незамедлительно:
– Одну минуточку…
К Тамаре прыгнула девочка-кузнечик, голова которой была увита мелкими кудряшками. От прыжков кудряшки подскакивали, и их Раечка совершенно безрезультатно заправляла за микроскопические ушки, украшенные массивными золотыми серьгами с татарским полумесяцем.
– Очень страшно? – почти весело выдавила из себя Тамара.
– Сейчас посмотрим, – радостно пообещала лаборантка. – Показывайте. Где?
Оказалось, что везде и обильно. Раечка старательно скребла скальпелем на стеклышко, потом еще на одно стеклышко, еще и еще, ничем не выдавая своего изумления, – такое распространение микроспории она видела впервые.
– Ну вот и все, – удовлетворенно застрекотал кузнечик, выкладывая на столик последнее стеклышко. – Минуточек двадцать придется обождать. Посидите пока в коридорчике.
– Скажите, Раечка, а это лечится?
– Конечно, лечится, – пообещала та, жизнерадостно встряхнув своими кудряшками, и упрыгала в недра лаборатории.
Дождавшись результатов, Тамара поднялась в кабинет к Шемякиной, старательно вглядываясь по дороге в значки, испещрившие желтоватые бумажки: Микроспория – «+», Микроспория – «—», снова – «+», потом снова – «—». Женщина запуталась окончательно и выложила веером результаты исследований. Нина Ибрагимовна брезгливо притянула их к себе унизанной кольцами ручкой, поизучала и оптимистично изрекла:
– Я так и думала. Микроспория частично. Остальное – розовый лишай. Так много не бывает.
– И что делать? – робко спросила Тамара.
– Бриться! – скомандовала Шемякина.
– В смысле? – уточнила пациентка.
– В смысле – голову. Обрить.
– Налысо?! – задохнулась Тамара, но через секунду справилась с нахлынувшим отчаянием и взмолилась: – Может, можно этого как-нибудь избежать?
– Нельзя! – отказала Нина Ибрагимовна.
Тамара, изнутри съедаемая нервным жаром, побледнела, закусила губу и выпялилась на Шемякину, как кролик на удава.
Удав держал паузу, методично закладывая в перламутровый рот какие-то напоминающие червяков серые сухари.
– Отрубя! – пожаловалась Шемякина оглушенной клиентке. – Жрать хочу, а нельзя. Никак не могу похудеть, – сообщила Нина Ибрагимовна и с тоской посмотрела на стройную пациентку. – Как похудеть? – задала Шемякина вопрос в огромное пространство кабинета. Не услышав ответа, догадалась: – Не жрать! Не жрать! Не жрать! Или, – пришла на помощь самой себе, – жрать отрубя.
– Я не могу налысо, – пела о своем Тамара. – Мне через месяц выходить на работу. Я – преподаватель. У меня лекционный курс. Сто человек в аудитории. Как вы себе это представляете?
– Милочка, зачем мне это представлять? Передо мной красивая молодая женщина. Модная. Стройная, – с завистью констатировала Шемякина. – Студенты сочтут вас оригиналкой. Ну… типа Шинейд О`Коннор. Или та девочка, помните? Лысая… Из полиции нравов. Фрида, по-моему… А Кристина Орбакайте в «Чучеле»? – подыскивала Нина Ибрагимовна примеры для подражания.
Теперь пришла Тамарина очередь вытаращить глаза. «Говорящая грудь» внушала чувство глубокого уважения. «Если она сейчас перечислит мне новинки книжного рынка, я ее расцелую!» – подумала кандидатка в почетный список обритых наголо дам.
– В общем, не беда, милочка, – успокаивала Шемякина изумленную клиентку. – Справимся мы с вашей микроспорией. А серную мазь, – она брезгливо поморщилась, – вон! Поди, ведь в холодильнике храните?
Тамара утвердительно кивнула.
– Ужас какой! И как это потом, я извиняюсь, жрать?
В ответе Нина Ибрагимовна не нуждалась и, расписывая лечение, продолжала разговор с самой собой:
– Тоже, что ли, в холодильник это химическое оружие засунуть? Может, аппетит пропадет?
– А почему это для вас такая проблема? – робко пискнула Тамара, пытаясь ободрить свою спасительницу.
Шемякина вздохнула и прокомментировала:
– Для меня, дорогуша, это не проблема. Это проблема для моего сердца, сосудов и ног. Одним словом – жить хочется, – философски посетовала она и засунула в рот очередного серого червяка. – Гадость! – сморщилась Нина Ибрагимовна.
Тамаре стало весело:
– Можно я присяду?
– Чувствуйте себя, как дома, милочка, – не осталась в долгу заведующая КВД. – В общем так. Кормите?
Тамара кивнула.
– Сколько?
– Почти год.
– Хватит.
– Почему хватит? У меня есть молоко, я еще могу.
– Не можете, – уверила Нина Ибрагимовна. – Придется пить низорал. Ребенка отравите.
– А без низорала нельзя? – попыталась внести свои коррективы Тамара.
– Нельзя. На бляшки – крем. Обрабатывать тщательно два раза в день. Голову обрить без возражений. Нужно будет – значит, несколько раз. Недельки через две – милости прошу. И не кукситься!
– Мыться, конечно же, нельзя?! – ехидно спросила Тамара, наученная горьким опытом.
– Почему нельзя? – удивилась заведующая. – Можно. Даже нужно. Одним словом – сколько хотите.
– Я же разнесу! – засомневалась пациентка.
– Не разнесете, – захихикала Нина Ибрагимовна. – Больше некуда разносить – живого места нет. Так что рекомендуются активные водные процедуры. Да… – Шемякина разом посуровела. – Соблюдать технику безопасности: рукава – длинные, все закрыть, постельное белье индивидуальное, за близкими наблюдать.
– У моей Маруськи на попе такое же.
– Еще где-нибудь есть?
– Только на попе.
– Тоже – низорал. Крем. Одного раза достаточно.
– А когда все пройдет? Ну… исчезнет все?
Заведующая вздохнула:
– Быстро не пройдет. Не ждите. Месяц минимум.
– Ме-е-есяц?
– А то и все два. Одним словом – дерзайте! – скомандовала Шемякина, всем своим видом демонстрируя, что разговор закончен.
Тамара сосредоточенно порылась в сумке и извлекла из ее недр приготовленный конверт.
– Это лишнее, – нетвердо изрекла Нина Ибрагимовна и в мнимом смущении отвела глаза.
– Ничего не лишнее, – возразила Тамара и подвинула конверт ближе к заведующей.
Та накрыла его ладонью и объяснила:
– У нас с вашей тетушкой свои расчеты. Опять же – врачебная репутация…
– Нина Ибрагимовна, от этого ваша врачебная репутация не пострадает, а расчеты я хочу производить с вами самостоятельно. Без участия кого-либо. Позволите?
– Нет вопросов, – поторопилась с ответом Шемякина и смела конверт в бездонный ящик своего стола. – В любое время, милочка.
Приговоренная к «постригу» милочка с достоинством поблагодарила и затворила за собой дверь, окрыленная надеждой на полное выздоровление. Через месяц… А то и два.
По возвращении домой на Тамару накатила тоска. Маруська выползла на четвереньках в коридор и, увидев мать, в восторге выкрикнула: «Эй!» Это звукосочетание Машке очень нравилось, и она использовала его в любом подходящем, как ей думалось, случае: при встрече, за обедом, в период ночного бодрствования. Последний момент стал выглядеть смешным не раньше, чем лет через пять. Девочка вставала в кроватке и, нащупав взглядом спящую на диване мать, требовательно провозглашала: «Эй!» Что означало это «эй!», Тамара определить так и не смогла, в зависимости от интонации дочери мысленно она достраивала фразы: «Ну и чего спим?» или «Здорово, мать!», «А как насчет того, чтобы покормить ребенка?», «Что-то мне здесь стало тоскливо. Не возьмете ли к себе, уважаемые?».
