Серебряные крылья - Кузнецов В. А. (читать книги .txt) 📗

И линия фронта дрогнула, начала изгибаться, все быстрее и быстрее двигаясь на запад. Мы не

успевали стирать и вновь наносить красно-синюю линию фронта на наших картах-пятикилометровках.

Это было настоящее большое наступление.

Вспомнилась наступательная операция начала сорок третьего года. Снег потемнел тогда от работы

штурмовиков и артиллерии, но линия фронта нехотя передвинулась всего на 4—5 километров и замерла.

А сейчас войска стремительно вышли к Западному Бугу, форсировали его и устремились к

Польше. Там Висла и Сандомирский плацдарм, там граница...

В столовой вечером шумно. Молодежь веселится. Каждый мог не вернуться с задания. Но он

вернулся, поэтому радуется. Радуется жизни, друзьям, победам. Мы сидим рядом с Гамаюном.

— Так это ты прикрывал? Молодец! — Гамаюн улыбается широко, открыто, просто. — Молодец!

— Ты поменьше крутись, если в воздухе «мессеры», — отвечаю летчику.

— Ничего, выдержишь, а мне не хочется бомбы впустую бросать, — уже серьезно говорит

Гамаюн.

— Мы ж потеряли одного из-за этого, — настаиваю я на своем.

Мы уже не враги, что нам делить, двум старшим лейтенантам? Еще летать да летать вместе.

Я восхищаюсь его смелостью, отвагой, бесстрашием.

Наши летчики тоже отличились в последних боях. Росляков за эти дни сделал пятнадцать боевых

вылетов и сбил три самолета. Гугнин, Артемьев, Рыбалка и Клюев тоже имели победы.

Виталий сопровождал Ил-2, и четверка «яков» встретилась с шестеркой «мессеров». Из них только

троим удалось уйти. Остальные фашисты остались на Львовщине. Один Ил-2 гитлеровцам удалось

подбить, но он произвел посадку на своей территории.

Николай Гугнин встретил четырнадцать ФВ-190. Бой был исключительно трудный, но потерь ни

истребители, ни штурмовики не понесли. Один же из стервятников нашел здесь могилу.

Шестнадцатого июля Гугнин выполнил семь боевых вылетов, провел пять боев, уничтожил три

самолета врага. Неизменно уравновешенный и скромный Гугнин считался лучшим командиром

эскадрильи. Его ведомые умело перенимали, опыт и хорошо дрались в воздухе.

Однажды командир полка Росляков поставил нам с Гришиным задачу вскрыть передвижение

немецких войск на участке Львов, Перемышль, сфотографировать скопление войск и аэродром «Цунюв».

Я прикинул расстояние. Горючего не хватало.

Я знал, что Росляков до назначения к нам работал старшим штурманом дивизии. Уж кому, как не

штурману, понимать толк в расчетах.

— Что, далековато? — улыбнулся Росляков.

— Конечно. Горючего может не хватить.

— Таков приказ штаба дивизии! — твердо повторил командир. Он не хотел спорить с начальником

штаба и начальником разведки. Я молчал, хмурился.

— Вот что, — неожиданно заявил командир полка, — полетим вместе. Если действительно,

останется мало горючего, я изменю маршрут.

И через десять минут наша пара уже пересекала линию фронта севернее Львова.

Росляков снижался, набирал высоту и ловко маневрировал между облаками. Я сфотографировал

указанный в задаче аэродром, догнал ведущего и старался не потерять его.

Мы не дошли до Перемышля, развернулись на восток. Я вздохнул. Теперь горючего хватит.

Очевидно, Росляков заранее решил на Перемышль не идти. Километров за двадцать до Львова ведущий

снизился и на высоте 200 метров «брил» над лесом. Я прикрывал его с высоты полторы тысячи метров.

Неожиданно самолет командира обстреляли зенитки. Серия красно-белых шариков взметнулась вверх и

погасла.

— У вас за хвостом белый шлейф, — передал я командиру. — Может быть, сядете в Красне?

Белая полоска не то бензина, не то пара почти сразу же растворялась за самолетом Рослякова.

— Нет, нет, горючего хватит! Пойдем в Броды.

Полк несколько дней назад перелетел в Броды, и командиру не хотелось садиться на другой

аэродром. Но пришлось. Оказывается, вытекал не бензин, а вода. Температура резко возросла, и

двигатель мог остановиться каждую секунду.

За Росляковым сел и я.

— Зачем сел, прислали бы за мной По-2, — запротестовал майор.

— У вас данные разведки, а на моем самолете пленки. Так что другого выхода нет.

Росляков согласился и пересел на мой самолет. А через полчаса моя «четверка» на взлете крутила

бочки. Росляков хорошо пилотировал.

— Это кто крутит бочки? Накажу, — вдруг услышал я зычный голос.

Обернулся — генерал с черными усами. Кто это?

— Ну-ка, идите сюда, доложите, что произошло, — потребовал генерал.

Я доложил, генерал рассмеялся:

— Росляков? Да его ни одна пуля не возьмет. Мне передали — череп пробит, без сознания, а он

бочки крутит. Молодец. Такой жить будет долго!

— Передай Рослякову, — вновь обратился ко мне генерал, — чтобы сегодня же послал шестерку и

чтоб зенитки были уничтожены. Понял? Передай, что приказал Красовский!

— Есть, товарищ генерал! — бодро козырнул я. Так вот он какой, командующий 2-й воздушной

армией.

Я отправился искать командный пункт. Повернул к еле видимой палатке, прикрытой ветвями. Это

и был КП. Рядом на лужайке сидел молодой крепкий летчик. Приятное лицо, правильный нос и

вьющиеся светлые волосы. На вид ему можно было дать лет 25. Летчик сидел, поджав ноги, и пил чай из

самовара, который дымился рядом. Чуть в стороне стоял «як», весь капот которого был разрисован

красными звездочками.

«Ого, это кто-то из наших асов», — подумал я.

Вдоль фюзеляжа надпись: «Сергею Луганскому от алма-атинских комсомольцев». Все ясно:

Луганский, дважды Герой Советского Союза.

Я представился. Луганский расспросил меня о летчиках полка, самолетах. Поговорили о тактике

фашистов, и к вечеру я улетел на По-2 в Броды.

Утром штурмовали найденные нами зенитки.

— Здорово перепугался я за вас, — признался Крылов, сержант-механик. — Ждем час — вас нет.

Час тридцать — нет. Подумали, конец.

— Что ты, Крылов, моя четверка не подведет!

— Да, товарищ командир, так и я подумал, когда через два часа «четверка» произвела посадку.

Только никто не мог понять, как можно столько времени пробыть в воздухе. А когда я увидел Рослякова в

вашей кабине, то чуть не обалдел. Как вы могли пересесть в воздухе, думал я, как?

Двадцать седьмого июля наши войска взяли Львов, а правое крыло фронта форсировало Западный

Буг и Сан и вышло к Висле.

Полторы тысячи вылетов произвел 122-й полк, провел 43 боя, летчики сбили 52 самолета.

Потеряли 15 самолетов и 10 летчиков. 88 правительственных наград выдали личному составу. Рослякову

присвоили звание подполковника и наградили орденом Суворова III степени. Такой же орден прикрепили

к полковому Знамени.

Вернигора перешел командиром эскадрильи в 179-й полк нашей дивизии. 331-я И АД стала

именоваться Львовской.

Мы летим дальше на запад. Перелетаем Западный Буг, справа Замостье — польский городок, о

котором когда-то мальчишками пели песню:

На Дону и в Замостье

Тлеют белые кости,

Над костями шумят ветерки!

Помнят псы-атаманы,

Помнят польские паны

Конармейские наши клинки!

Южнее Рава-Русская, Жолкев — места, где когда-то летал прославленный русский летчик Петр

Нестеров.

Окончательно останавливаемся в Жешуве. Линия фронта недалеко. Дембица занята фашистами.

Сандомир в наших руках. Южнее Жешува — Карпаты.

Наш 5-й гвардейский штурмовой корпус выполняет две задачи: не дает спокойно отходить

фашистам из района Дембицы и поддерживает пехоту, закрепившуюся в ожесточенных схватках с врагом

на западном берегу Вислы в районе Сандомира.

Днем переправиться через Вислу невозможно. Наши как бы отрезаны на левом берегу и ждут

ночи. Под покровом темноты наводятся переправы, плацдарм получает пополнение, боевую технику и