Сладость мести - Раутборд Шугар (лучшие бесплатные книги txt) 📗
Фредерик — тоже. Это было так просто! Он ощутил горячее дыхание сзади себя, и руки барона обвили его грудь, проникая под рубашку через расстегнутый ворот и скользя вниз по его шелково-гладкому телу.
Он беззвучно застонал, когда ищущие губы барона жадно припали к изгибу его шеи, и замер, пока тот покрывал легкими поцелуями его плечо, скользя изящной и неожиданно большой рукой по безукоризненному торсу Фредерика.
Для Фредерика маленькиеруки однозначно означали маленькийконец, поэтому он затрепетал при мысли, что сулят ему эти мощные руки с длинными, толстыми, сужающимися кверху пальцами. Только однажды, в Париже, ему пришлось испытать прикосновение таких же мощных и таких же чутких рук. Тогда он в течение нескольких недель не мог прийти в себя. Так что там для него припасено в загашнике?
Значит, это была не Флинг, а он! Все чувства и желания Фредерика разом проснулись от прикосновения ищущих кончиков пальцев; казалось, барон — слепой, читающий красоты Фредерика по азбуке Брайля — очерчивая и познавая рельеф его твердого, как железо, живота, его худой, крепкий торс и, наконец, его тонкие бедра и упруго-округлые ягодицы.
Барон медленно стянул с него куртку и рубашку; Фредерик развернулся, и одежда упала на пол, образовав шелково-шерстяную горку у его ног. С каждым осторожным и пытливым поцелуем барона Фредерик как будто становился выше, стройнее, красивее, он хамелеонничал, стремясь соответствовать неземным надеждам и устремлениям барона. Он дрожал каждым мускулом живота и грудной клетки, вздымаясь и опадая, как кузнечные меха. Хоть он и не первый раз глотал эту наркоту, эти чертовы Е-таблетки, но только сейчас познал истинную меру экстаза. Только сейчас он начинал познавать ту страсть, ощутить которую способны лишь представители одного пола. Он пребывал в состоянии парения, когда все границы и ориентиры стираются. Пальцы барона, за четкостью которых стояли десятки поколений, взращенных на этом влечении, опьяняли. По гладкой поверхности кожи пробежали мурашки: барон ласкал, щипал и касался ее языком, пробуя на вкус ее солоноватую нежность.
— Ох-ма! — Что-то холодное и твердое оцарапало щеку Фредерика. "Уж не попал ли я в вертеп садиста?" — подумал Фредерик и взглянул в сторону кровати. Рядом с ней в стену были вделаны две бронзовые львиные головы с круглыми кольцами, пропущенными через разверстые пасти. Достаточно прочно для двух кожаных привязей.
— Мой перстень, — сухо пояснил барон, пошевелив пальцами. — Я его никогда не снимаю.
Чуть помолчав, он добавил:
— У меня есть еще один такой.
Другой перстень, другое кольцо с печаткой своим холодным блеском вырисовывало в пространстве контуры тела Фредерика, становящегося с каждым прикосновением пальцев и языка барона все более податливым и уступчивым.
Барон смаковал его: одной рукой он играл с левым соском, а губами припал к правому, втягивая и отпуская его — по-видимому, разновидность приветствия, принятого среди лиц королевских кровей. Ласка и страсть, опыт и мастерство. Соски Фредерика, всегда отличавшиеся чрезмерными размерами, уменьшились и обрели твердость серебряного доллара.
Для Фредерика с его миром ощущений, смещенным за самые крайние пределы добропорядочности и хорошего вкуса, своего рода спортсмена-проститутки, все это означало только то, что сквозь сгустившиеся тучи всепоглощающего желания начинает заниматься заря и для него, уставшего блуждать в ночи невостребованной жажды взаимности.
Взяв Фредерика за его нежную руку, Вильгельм Вольфганг фон Штурм другой рукой расстегнул пять пуговиц черных джинсов своего партнера, приведя тем самым Фредерика в исступление: те секунды, пока его новый хозяин расстегивал ширинку и освобождал пульсирующий дротик, показались ему вечностью.
Давление в паху стало невыносимым, и Фредерик застонал от наслаждения и боли, отброшенный в сказочный волшебный мир. Холодный металл кольца поразил его в набухшее, горячее, пульсирующее средоточие блаженства, а затем теплые, большие ладони, приласкав два мягких шара, сомкнулись в кокон. Фредерик запаниковал, почувствовав, что вот-вот кончит. Он не мог себя удерживать, слишком много всего сошлось: Е-таблетки, экстаз, красота мускулов, мужчина с мужчиной, стремительность всего происходящего.
— Я вот-вот кончу. Могу я это сделать сейчас? — Он почти хныкал.
— Нет, я скажу когда, радость моя.
— Да, да, — чуть не рыдая, сказал Фредерик. У него дух захватило, когда он почувствовал тяжелое прикосновение к своим чудесно очерченным ягодицам: пальцы барона, с нанизанными на них кольцами примерялись к его, Фредерика, заду. Словно почувствовав, что молодой красавчик вот-вот потеряет контроль над собой, барон поспешно отнял рот от красивого копьеца своего юного друга.
— Не сейчас, радость моя, еще не время.
— Да, да, как вам будет угодно, милорд.
"Какого… он обращается к барону "милорд"? Это в такой-то момент!" Голова у Фредерика кружилась. Последние остатки разума как ветром сдуло, стоило губам барона вновь сомкнуться. Фредерик выгнулся, исполняя кульбит, который совсем недавно ввел в практику гимнаст, золотой медалист последней Олимпиады. Еще никогда Фредерик не был таким податливым, таким послушным, таким горячим.
Задев спиной холодный мрамор ночного столика, он почувствовал, что оцарапался. Но уже в следующее мгновение он был препровожден на ложе любви, шедевр Жана Дюнана стоимостью два миллиона долларов, с двумя нимфами и двумя сатирами, танцующими в изголовье. "Что они знают о настоящем экстазе? — подумал Фредерик. — Что они знают о томлении двух мужчин, об их стремлении к слиянию, в котором экстаз и мука — одно и то же?". Он не мог думать ни о чем другом, кроме того, что располагалось у него между ног. Он был опьянен мужским запахом, запахом силы, за которым тысячелетия мужского господства над женщинами — с их ограниченностью и приземленностью. Тело его, охваченное желанием, все более обретало очертания знаменитой статуи Давида, сработанной мастером, не брезговавшим при случае переспать со своей юной, красивой моделью.
Пока пальцы барона, украшенные кольцами, прокладывали дорогу внутрь Фредерика, уходя все глубже и глубже, тот томился лишь по себе и стремился к себе. Это для барона он был романтическим героем, байроническим типом, воплощением аристократической красоты, жемчужиной, которую он извлекал из грязи повседневности, как Караваджо подбирал на грязных перекрестках своих пацанов и превращал их в юных божков на своих живописных полотнах. В зеркале, сделанном по рисунку того же Жана Дюнана, Фредерик — обезумевший, танцующий в ритме диско, взятый на первом же любовном свидании, теряющий над собой контроль, — увидел свой собственный смутный силуэт, закрученный ураганом чувств и ощущений. Он разглядел красивое туловище, свою скульптурную попенцию, взметнувшуюся вверх в форме идеально правильных хрустальных шаров. Фредерик отчетливо увидел в зеркале отражение своей страсти и настойчивое желание барона, и тут же неожиданно овладел собой. Он мог теперь удержаться от того, чтобы немедленно кончить, и тем самым он мог подыграть барону. Теперь он был в состоянии сделать приятное барону! Это были не порнографические фантазии в духе Хончо-Торсо. Теперь он мог терпеть, теперь он мог ждать. Он закрыл глаза и затаил дыхание, когда барон переместил его на свое гибкое, упругое тело, на редкость хорошо сохранившееся для мужчины под пятьдесят. Он мог подыграть барону. Он чувствовал, что сможет кончить вместе с ним. Собрав все силенки, он мог держаться. Оседлав барона, Фредерик, задыхавшийся от волнения, потянулся назад, чтобы обхватить фон штурмовскую пушку, более крупную, чем он себе представлял, и ввести ее в тот потаенный уголок, где разыгрываются мужские, лицо к лицу, игры, переходящие в финале в оргазм. Резкая боль через несколько секунд сменилась наслаждением, а чудовищная палица превратилась в нечто бархатное. И стонущий, задыхающийся Фредерик поскакал на хозяине, как средневековый рыцарь скачет на своем чудовищно выносливом коне в схватку во имя своего господина.
