Саламанка - Грицак Елена Николаевна (бесплатные серии книг .TXT) 📗
Исполненное взаимного интереса, такое общение часто оказывалось более плодотворным, чем монотонная читка в аудитории. Почтенный родитель ректора де Оливареса, перед тем как отправить сына в Саламанку, составил наставление, где советовал не пренебрегать беседами у колонны: «После занятий отправляйся слушать сомнения, которые будут высказывать ученики, чтобы осознать трудные моменты и лучше понять суть изложенного, что заставить тебя учиться еще прилежнее, а профессора столь же усердно преподавать».
Деятельность университета Саламанки как школы и научного центра была направлена на поддержку интересов испанской монархии, ступившей на путь колониальной экспансии тотчас после воссоединения страны. В конце XV века в среде саламанкской профессуры выделялось замечательное трио гуманистов: Элио Антонио де Небриха, Лючио Маринео да Бидино и Пьетро Мартире де Ангьера. Они были единомышленниками и друзьями, хотя принадлежали к разным нациям и получили разное образование. Первый, по рождению испанец, был филологом и педагогом, его друзья, итальянцы, отдавали предпочтение праву и вели исторические исследования. Все трое были учениками известного итальянского гуманиста, но, уважая учителя, не разделяли его взглядов. Они всю жизнь поддерживали между собой тесные дружеские и деловые отношения, став активными носителями и пропагандистами передовых идей. В пору господства схоластики испанские философы-новаторы не отличались широтой взглядов. Немногочисленные гуманисты проявляли осторожность в вопросах религии, поэтому дружба и сотрудничество трех талантливых ученых имели большое значение как для Саламанки, так и для всей страны.
Задавая тон в стенах университета, де Небриха, да Бидино и де Ангьера оказывали большое влияние на слушателей, среди которых в свое время находился Бартоломе де Лас Касас – великий испанский гуманист, один из тех, кто осваивая Америку, боролся против колониализма, «подлинная совесть Испании», как отзывались о нем современники.
Несмотря на сильные позиции реакционного духовенства, в Саламанке приветствовался интерес к человеку, уважение к личности, стремление усвоить все лучшее из культурного наследия прошлого. Именно эти черты были присущи Лас Касасу, правда, проявились они лишь в зрелые годы, зато сделали безалаберного студента достойным представителем Ренессанса. Его предки принадлежали к знатной фамилии, владевшей такими источниками богатства, как земельные угодья и крупные посты в администрации Севильи. Однако к моменту рождения Бартоломе род обеднел, а старший Касас занимал скромное место судьи, позволившее, однако, изыскать средства для обучения сына в Иберийских Афинах, как тогда называли университет в Саламанке. К сожалению, не сохранилось прямых свидетельств о саламанкском периоде жизни ученого, известно только, что студентом он был в 1480–1493 годах, когда старейшая испанская школа находилась на вершине славы, а ее лиценциаты имели высокую научную репутацию, признаваемую далеко за пределами Кастилии. Получив степень бакалавра, юный Бартоломе начал готовиться к переходу на следующую ступень научной карьеры, которой достиг в самом конце столетия.
Настойчивый и прилежный, Лас Касас слушал лекции старших коллег де Небрихи, да Бидино и де Ангьеры, таким образом приобщаясь к философии Ренессанса. Тройка лидеров из профессорской среды Саламанки занимала одно из первых мест в европейском гуманистическом движении, хотя исповедовала консервативные взгляды. Известно, что ни один из них не разделял материалистических воззрений своих наставников, никто не был противником католицизма, и тем более не высказывал атеистических идей. Впрочем, в пору господства инквизиции от испанского ученого трудно было ожидать иного. Тем не менее влияние идей Ренессанса, раздумья над трудами великого гуманиста Эразма Роттердамского, к счастью не запрещенными в Испании, привели их, как и других профессоров Саламанки, к новой мысли, возникшей в борьбе с формализмом схоластики.
Местный консерватизм долго не уступал позиций новаторству, в чем ему немало помогла королевская власть в лице Филиппа II. Выразив опасение насчет того, что свобода преподавания может пошатнуть религиозные основы государства, он свято верил в традиции и старался не допускать пренебрежения ими в университетах. Действуя в согласии с инквизицией, испанский король принял меры против некоторых свободомыслящих преподавателей Саламанки. Участившиеся репрессии стали предупреждением для тех, кто высказывал недовольство диктатом церкви.
Самый знаменитый саламанкский диссидент, теолог и поэт-мистик фрай (брат) Луис де Леон дорого поплатился за новаторскую мысль о равенстве людей: «Все души сделаны из одного материала». Его перу принадлежит около 40 стихотворений, серия религиозных трактатов и псалмов, переводы Вергилия и Горация. К сожалению, деятельность талантливого поэта пришлась на время царствования Филиппа II – эпоху разгула инквизиции, самый неоднозначный период испанской истории.
Будучи сыном придворного адвоката и членом братства Святого Августина, он имел возможность учиться в лучших университетах Испании. Знания, полученные в Саламанке, Толедо, Алькала де Энарес, сделали его знатоком теологии, литературы и языков: итальянского, греческого, древнееврейского, латинского. В 1561 году молодой лиценциат начал преподавать в Саламанкском университете, с которым решил связать свое будущее. Поначалу он свободно занимался переводом и толкованием библейских текстов, писал трактаты на латыни, заслужив признание как лучший комментатор христианской литературы.Учитель Хуана де ла Крус и многих других мыслителей золотого века, Луис де Леон совершил крупную ошибку, прилюдно заявив о неточностях в латинском переводе Библии. Еще большим преступлением почитался его перевод на кастильский язык «Песни Песней» Соломона. Публикация крамольной литературы тогда грозила костром, но профессор избежал страшного наказания, проведя несколько лет в тюрьме Вальядолида. Возмущение студентов, вызванное арестом любимого преподавателя было, настолько сильным, что властям пришлось на время закрыть университет.
Здесь ложь и зависть пять лет
Держат меня в заточенье
Но есть отрада в смиренье…
Тому, кто покинул свет
В этом доме убогом, он
Равняется только с Богом…
Луис де Леон. Тюрьма
Печальные строки, связанные с событиями из личной жизни автора, передают мистический настрой, оставшийся в его творчестве и после освобождения. Долгое заключение, допросы и пытки не поколебали решимости обвиняемого: его письменные объяснения свидетельствуют о мужестве, литературном таланте, прекрасном знании богословия, но главное – об искренности веры, тронувшей сердце папы римского. Получив в 1576 году прощение понтифика, узник вышел из темницы, вернулся в университет, поднялся на кафедру и начал лекцию с фразы, оборвавшейся в момент ареста.
В тюрьме Луис де Леон начал писать трактаты «Об именах Христовых» и «Комментарии к книге Иова», признанные лучшими образцами дидактической литературы Возрождения. Ученый считал свои стихи несовершенными и не позволял их публиковать, однако в конце жизни, уступив просьбе друга, подготовил некоторые к изданию, которое вышло в свет через сорок лет после его смерти. Историки отмечают, что недолгое возрождение испанского образования завершилось уже во времена Луиса де Леона. На смену великолепному расцвету пришла узость средневековой мысли. Согласно установленным правилам, каждый профессор читал свой курс соответственно взглядам святого покровителя кафедры, например Августина, Фомы Аквинского, Дунса Скотта либо иезуита Суареса, пополнившего список канонизированных мудрецов в начале XVII века.
Преподаватели того времени в большинстве своем принадлежали к различным монашеским орденам – августинцев, доминиканцев, иезуитов. Казалось забытые, утратившие актуальность мысли вновь стали возникать на лекциях и особенно на публичных диспутах, где оппоненты бились за идею до первой крови. Каждый открытый диспут являлся важным событием в университетской жизни, уступавшим только торжествам по поводу получения степени. Столь желанное, но слишком обременительное для студента, для остальных обретение научного звания служило поводом для веселья, причем в празднике участвовал весь город. Порядок его проведения регламентировался сводом университетских ритуалов под соответствующим названием «Церемониал».
