Западня - Воинов Александр Исаевич (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Перед выездом на аэродром офицеры сменили военную форму на гражданскую одежду. Сам Корнев тщательно осмотрел каждого. Выпили по сто граммов, закусили тушенкой и пошли к самолетам. На пустынном аэродроме механики заканчивали осмотр моторов.
— Ну, ребята, держись дружно! — напутствовал подполковник Корнев.
Распарывая ночные облака, самолеты мерно гудели. Дьяченко и Егоров молча сидели в хвосте, стянутые парашютными ремнями, и каждый по-своему представлял себе свое близкое будущее. До линии фронта оставались считанные минуты.
Сумеют ли они прорваться сквозь заградительный огонь?
Дьяченко прислонился к стеклу иллюминатора и посмотрел вниз. Кромешная тьма! Лишь где-то вдалеке шарят по небу синеватые лучи прожекторов да желтеют сполохи пламени, которые, вспыхивая на земле, быстро угасают. Где-то бомбят.
Поколебавшись, Дьяченко коснулся руки Егорова. Тот обернулся.
— Слушай, Егоров!
Геня показал на уши — не слышно, мешают гудящие моторы, — и чуть придвинулся к Дьяченко.
Дьяченко нагнулся к его уху:
— Геня, забудь все…
Егоров понял, улыбнулся, пожал ему руку выше локтя и вновь откинулся назад.
У Дьяченко немного отлегло от души. Сейчас, когда они оказались вдвоем, он почувствовал в Егорове то спокойствие, которого ему не хватало.
Внутренняя собранность в минуты опасности была свойственна Егорову. Отец, который командовал полком на Украине, любил повторять слова Суворова: «Никогда никому не навязывайся и никогда ни от чего не отказывайся». «Не лезь в пекло, если туда тебя не посылают, а уж если послали, не ищи лазеек, иди вперед, борись» — так отец истолковывал эту поговорку. И Егоров, запомнив ее с детства, тоже часто повторял ее, особено когда обсуждал с Тоней ее дела и он удерживал девушку, как ему казалось, от безрассудных порывов.
Ах, Тоня, Тоня!.. Она представлялась ему такой маленькой, хрупкой! То, что она не погибла до сих пор в этой страшной войне, казалось ему чудом. И если бы это было в его власти, он немедленно отослал бы ее в Ташкент.
Так же как и Дьяченко, Тоня была украинка. Почему-то Егоров так и не запомнил ее отчества. Он и фамилии-то ее долго не знал…
Яркий луч света ударил откуда-то снизу, все иллюминаторы засверкали, внутри фюзеляжа все засветилось фиолетовым светом.
— Линия фронта! — крикнул Дьяченко и отшатнулся от оконца, словно боясь, что в него влетит пуля.
Мерно гудели моторы.
Пилот сделал крутой вираж, и самолет ушел еще выше, зарывшись в облака. Слева и справа замелькали яркие, добела раскаленные молнии. Линия фронта!..
Этакая дьявольская иллюминация, красивая, если смотреть со стороны. По самолету били автоматические зенитки, но летчик все время менял курс, сбивая артиллеристов с толку.
И опять мгла. Самолет летит в облаках. Не видно ни земли, ни звезд. Егоров взглянул на часы, три часа утра. Летчик говорил, что в заданном для приземления районе они будут примерно в четверть четвертого. Какое-то время потеряли на маневрировании, но все равно пора собираться.
Дьяченко понял, что наступают последние минуты перед прыжком. Самолет стал снижаться…
Вот распахнулась дверь кабины пилота, и штурман, немолодой, сухощавый человек, стараясь не споткнуться о ящики, деловито прошел в конец фюзеляжа, рывком распахнул дверь.
— Желаю удачи! — сказал он. — Быстрее, ребята! Высота тысяча метров!
Егоров на мгновение задержал руку штурмана в своей, кинулся во тьму головой вниз.
— Быстрее! — крикнул штурман Дьяченко. — Ну давай!..
Дьяченко приостановился, чтобы собраться с духом и рухнул в бездну.
Мрак… И лишь вдалеке буйство прожекторов, полосующих небо ослепительными лучами, яростно разрубающих его на части.
В какой момент его рука вырвала кольцо, Дьяченко и сам не помнил. Но, когда над головой громко щелкнул раскрывшийся парашют, Дьяченко пришел в себя. Земли он не видел, но она угадывалась по приближающимся снизу редким, разрозненным огням.
Их обоих ветром отнесло в плавни, но в непроглядной тьме они не могли найти друг друга. Тишина казалась неестественной. Дьяченко чудилось, что за каждым его движением упорно и выжидающе следят невидимые глаза. Крепко сжимая в руке пистолет, он осторожно раздвигал камыши. Под ногами хлюпала вода, иногда он проваливался по пояс, и огненный холод зябко сковывал тело.
И вдруг — тихий свист. Это Егоров! Он где-то совсем рядом, зовет!
Дьяченко замер, вглядываясь во тьму. Свист повторился. Кажется, справа.
Да, точно. Вот он, кажется, возится с парашютом, не может отцепить от куста.
Дьяченко приблизился. Ножами они располосовали тугой тонкий шелк, сорвали его по кускам. Белая груда, казалось, дышала под порывами ветра у их ног.
Егоров снова тихо свистнул, но никто не отозвался.
— Наверное, все разошлись в разные стороны, — сказал Дьяченко. — Двинем и мы!..
Но не прошли они и ста шагов, как Егоров тихо окликнул Дьяченко, который пробирался сквозь камыш чуть левее.
— Подойди-ка…
В камышах, уткнувшись в грунт, светлел большой тюк с оружием. Они отделили парашют, оторвали от него неширокую ленту и привязали к ближайшему кустарнику. Минут десять ушло на то, чтобы надежно прикрыть тюк вырванным камышом, зато теперь уже у них был свой арсенал.
Но где же те, ради кого они пробираются по этим треклятым, промозглым плавням? Неужели штурман ошибся в маршруте и высадил группу в другой стороне?
Вдруг оба замерли, прислушиваясь. Издалека донеслись выстрелы. Натренированный слух не мог обмануть! Да, это были немецкие автоматы. Это рвались гранаты…
Глава шестая
— Наконец-то, дорогая домнишуара, вы дома!
Леон Петреску стоял в дверях, весело улыбаясь. В руках он небрежно держал элегантно перевязанный шелковой ленточкой небольшой сверток.
О румынские офицеры! Первая их забота — произвести впечатление на женщину.
Форма на Леоне была тщательно выутюжена, сапоги будто впервые надеты, а тонкости духов могла бы позавидовать любая красотка из «Черной кошки».
Переступив порог, он дружески чмокнул Тоню в щечку.
— Здравствуй, — сказала Тоня, принимая из его рук сверток, который он вручил с легким шутливым поклоном.
— Надеюсь, по старой дружбе мы выпьем по рюмочке коньяку?
Да, он держал себя здесь и впрямь как старый друг дома. Пока Тоня искала в буфете рюмки, он снял шинель и стал расхаживать по комнате, вглядываясь в фотографии.
— Это отец и мать? Какие славные лица!..
Тоня разыскала наконец две граненые рюмки из зеленоватого бутылочного стекла и смущенно поставила их на стол. Рядом с бутылкой французского коньяка и конфетами в яркой глянцевой коробке они выглядели простецки, как лапти рядом с модными туфлями. Впрочем, Леон не обратил на это внимания.
— Итак, моя спасительница, — продолжал он, разливая коньяк по рюмкам, — выпьем за нашу дружбу?
— Выпьем! — сказала Тоня и лихо запрокинула рюмку.
— Ого! — воскликнул Леон. — Да ты отличный собутыльник! Но коньяк — не водка. Его надо пить маленькими глотками… Вот так! — И он немного отпил. — Его надо смаковать… Он должен доставлять наслаждение… Милая домнишуара, тебя надо еще воспитывать…
Он расстегнул верхнюю пуговицу мундира и пересел на стул поближе к Тоне. Очевидно, он никуда не торопился, и Тоня даже обрадовалась случаю провести вечер не так тоскливо и одиноко, как обычно. Ведь ночного пропуска у нее не было, и вечера казались бесконечно длинными и тяжкими.
— Ну, рассказывай! Как твои дела?
Он разговаривал и разглядывал ее с той дружелюбной иронией, в которой таилось сознание собственной силы. «Я тебя не подвел, — как бы говорил взгляд его прищуренных темных глаз. — Вот видишь, все в порядке. Но если тебе что-нибудь нужно, выкладывай, я помогу».
— Какие же у меня дела? — сказала Тоня, пытаясь понять, знает ли Леон о предложении, сделанном ей в комендатуре. — Вот видишь, сестры не застала… Одной тоскливо, и потому я стараюсь поменьше бывать дома. — Она невольно отвела глаза.
