Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неиз - Каплан Роберт Д.

Глубоко в душе Маккиндер был либералом или, по крайней мере, оказался им со временем. Он полагал, что Британское Содружество станет союзом культур и народов – разных, но равных; он также считал, что союз демократических государств будет лучшей защитой от супердержавы в центре Евразии (и таким образом предвидел борьбу НАТО против СССР). [152]

Постепенный уклон Маккиндера в сторону принципов Вудро Вильсона, начавшийся с «Демократических идеалов и реальности», становится главным элементом правок, внесенных им в собственную теорию «Хартленда». Эта теория впервые была детально изложена в его статье «Ось», хотя термин «Хартленд» в ней использован не был. Сам стандартный и поныне геополитический термин «Хартленд» применительно к евразийским просторам был введен Фейргривом в книге «Geography and World Power» («География и власть над миром») в 1915 г. К определенным в 1904 г. «осевым» зонам Центральной Азии в 1919 г. Маккиндер добавил «участки великих рек Индии и Китая в Тибете и в горах Монголии», и весь широкий пояс стран с севера на юг от Скандинавии до Анатолии, включая Восточную и Центральную Европу. Таким образом, новый «Хартленд» более или менее соответствовал Советской империи на пике ее мощи во времена холодной войны [153] (стоит уточнить – Советской империи плюс Норвегия, Северная Турция, Иран и Западный Китай). Из-за того что бо?льшая часть населения Китая живет не на западе, а в прибрежных зонах с муссонным климатом, «Хартленд» Маккиндера представляет собой основную часть внутренней Евразии с довольно скудным населением, окруженную со всех сторон демографическими гигантами: Китаем, Индией и западной половиной Европы. Ближний Восток (в частности, Аравия и Плодородный полумесяц) не был густозаселенным регионом, в «Хартленд» не входил, но, как пишет Маккиндер в 1919 г., имел первостепенное значение для судьбы «мирового острова», поскольку являлся «коридором» из Европы в Индию и с севера «Хартленда» на юг. Он также доступен сразу из нескольких водных массивов, омывающих Аравийский полуостров. [154] Но «Хартленд» оказывает значительное влияние как на судьбу Аравии, так и на судьбу Европы; наиболее близко расположенной к Аравии частью «Хартленда» является Иран, и этот урок очень важно помнить в наше время. В самом деле, Иранское нагорье очень важно, и к этому я вернусь позже.

Очень интересным исключением является Греция, которая географически является частью промежуточной независимой зоны буферных государств между Германией и Россией, но которую Маккиндер не включает в расширенную модель «Хартленда» 1919 г., потому что Греция, как он говорит, куда ни глянь, ограничена водой и потому открыта для морских держав. Греция первой из этих государств была освобождена из-под контроля Германии во время Первой мировой войны. Маккиндер и здесь демонстрирует дар предвидения. «Установление власти великой державы из “Хартленда” над Грецией, – пишет он, – возможно, ознаменует установление контроля над “мировым островом”». [155] Именно это чуть не случилось на самом деле. После тяжелых сражений в ходе гражданской войны между прозападными и коммунистически настроенными повстанцами Греция стала единственной страной из промежуточной зоны, которая не попала под влияние Советского Союза после Второй мировой войны и позже вместе с Турцией сформировала стратегически важный южный фланг НАТО.

По словам Маккиндера, на Европу и Ближний Восток «Хартленд» оказывает гораздо большее влияние, чем на Индию и Китай, где сотни миллионов населения представляют собой закрытое общество и поэтому могут мирно развиваться. Это наблюдение подводит его к мысли, что будущее – во многом за «муссонными климатическими зонами Индии и Китая». [156]

Но что делает «Хартленд» таким важным? Является ли контроль над широкими долинами и плоскогорьями внутренней Евразии действительно основой власти над миром? Да, эти земли богаты залежами нефти и стратегически важных минералов и металлов, но достаточно ли этого? Идея Маккиндера схематична донельзя. И все же частично именно по этой причине она во многом помогает объяснить пространственное расположение государств и народов в Восточном полушарии. Проще объяснить отношения между двумя концами Евразии, принимая за базисную точку центр материка, а не одну из береговых полос. Можно сказать, что «Хартленд» – индикатор, который скорее отражает расстановку сил на «мировом острове», а не определяет ее. Ближе к концу книги «Демократические идеалы и реальность» Маккиндер утверждает, что если Советский Союз выйдет из Второй мировой войны как завоеватель Германии, «он станет самой мощной державой, господствующей на суше» из-за возможности размещать свои войска в “Хартленде”». [157]

Советскому Союзу удалось одержать победу во Второй мировой войне. Таким образом, как и предрекал Маккиндер, началось противостояние господствующей на суше державы, СССР, и державы, господствующей на море, США. Уже само по себе это является одним из основных геополитических событий нашего времени спустя 100 лет после того, как Хэлфорд Маккиндер сформировал свои теории.

Глава 5

Нацистское искажение

Как государства, унаследовавшие континентальную военную мощь, Германия и Россия веками придавали больше значения географии, чем Америка и Великобритания, удерживающие господство на море. Для русских, помнящих о разрушениях, принесенных монгольской Золотой Ордой, география означает, что без постоянной экспансии всегда существует угроза нового вторжения. Слишком много территории не бывает. Однако немцы (по крайней мере, в середине XX в.) относились к географии еще серьезней. Границы территорий с немецкоговорящим населением на карте Европы постоянно менялись с мрачных времен Средневековья и до наших дней, а объединение Германии в единое государство произошло только в 1860-х гг. при Отто фон Бисмарке. Германия расположена в самом сердце Европы и была как сухопутной, так и морской державой, из-за чего четко осознавала свою связь с морскими державами Западной Европы, а также российским и восточноевропейским «Хартлендом». Военные победы Германии над Данией, австрийскими Габсбургами и Францией в конечном итоге были результатом стратегического гения Бисмарка, напрямую связанного с его острым чувством географии, которое проявлялось в четком понимании пределов тех славянских регионов на востоке, за которые немцам продвигаться нельзя. Отказ Германии от осторожной стратегии Бисмарка привел к поражению в Первой мировой войне, которое заставило немцев более остро ощутить свою географическую уязвимость – но также и свои возможности. Меняя контуры на карте с развитием истории, располагаясь между морем на севере и Альпами на юге, с равнинами на западе и востоке, одинаково открытыми как для экспансии, так и для вторжения неприятеля, Германия буквально жила по законам географии. Именно немцы придумали и развили геополитику, представляющую собой концепцию политического и военного контроля над территорией, и именно такие географические теории, которые в первой половине XX в. во многом опирались на идеи Маккиндера, и привели к губительным последствиям для Германии, дискредитировав географию и геополитику для целых поколений немцев после Второй мировой войны.

Взлет и падение немецкой геополитической школы, в которой один теоретик за другим опирался в своих идеях на неверно истолкованные труды своих предшественников, представляют собой большой интерес для историков. Начиная с работ Фридриха Ратцеля, немецкого географа и этнографа конца XIX в., который сформулировал знаменитую идею о Lebensraum, или «жизненном пространстве», могучих идей в немецкой геополитике было в изобилии. Само понятие «жизненного постранства» на самом деле обязано своим происхождением журналисту и профессору политологии Фридриху Листу, немцу, иммигрировавшему в Америку в начале XIX в., дельцу и другу Генри Клея, который черпал вдохновение из доктрины Монро с ее представлением об обширной и практически независимой географической зоне. Что касается Ратцеля, на него в значительной степени повлияли труды Чарльза Дарвина, в результате чего у него развилось несколько иное, биологическое понимание географии как живого организма, в соответствии с которым географические границы постоянно менялись, эволюционировали в зависимости от размера и состава населения, проживающего в данной местности. В то время как мы рассматриваем границы как нечто статичное, как воплощение постоянства, законности и стабильности, Ратцель видел в них постепенное расширение или сокращение, демонстрирующие непостоянство в делах государственных. Для него политическая карта мира дышала, как живое существо, и из этого развилась идея о государстве как живом биологическом организме, чье увеличение обусловлено законами природы.