Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неиз - Каплан Роберт Д.

Хэлфорда Маккиндера критикуют за двойственный детерминизм и империализм. Оба эти обвинения отчасти несправедливы. Всю свою жизнь он посвятил преподавательской деятельности, не был экстремистом в своих суждениях, равно как и старался избежать каких бы то ни было идеологий. Маккиндер был империалистом только оттого, что Британия в то время была мировой империей, а он был просвещенным патриотом своей страны, который видел будущее человечества – в особенности что касается демократии – под влиянием британской модели устройства общества, а никак не российской или немецкой. Он был подвластен тем же предубеждениям, что и остальные его современники. Он был детерминистом только в той степени, в какой география как предмет может быть детерминистской. Маккиндер пытался защитить британский империализм после изнурительной Англо-бурской войны (1899–1902). [134] Но главной темой его работы «Democratic Ideals and Reality: A Study in the Politics of Reconstruction» («Демократические идеалы и реальность: Исследование политики реконструкции») стало утверждение, что человеческий фактор сильнее влияния географии. «Однако в долгосрочной перспективе, – пишет Паркер, биограф Маккиндера, перефразируя последнего, – кто работает в гармонии с природой, будет успешнее тех, кто идет ей наперекор». [135] Это полностью совпадает с теорией Арона, теорией «вероятностного детерминизма», под которой многие из нас подпишутся. [136] По сути, Арон, считая себя в глубине души скорее социологом, чем естествоиспытателем, защищает Маккиндера, так как тот, по мнению Арона, верил, что географию можно победить с помощью технологических достижений. [137] Чтоб исключить любые сомнения относительно того, на каких позициях он стоит, в начале «Демократических идеалов…» Маккиндер пишет:

Хэлфорд Маккиндер выступал против самоуспокоенности в любой форме. В подтверждение этому вот еще одна яркая цитата из «Демократических идеалов…»:

Нет, Маккиндер не был просто фаталистом. Он верил, что природу и географию можно отодвинуть на второй план, но только уважая их, изучая должным образом.

Еще раз подтверждает сказанное бессмертное произведение Никколо Макиавелли «Государь». Там мы можем найти наставления для тех, кто не желает мириться с судьбой, но достаточно хитер и ловок, чтобы справляться с более влиятельными силами. То же относится и к теориям Маккиндера. Он рисует пугающую картину, которая ошеломляет силой аргументации и талантливостью изложения – возникает ощущение, что тебя толкают в какую-то предопределенную реальность, когда в действительности он побуждает нас подняться над ней. Он лучший представитель умеренного детерминизма, понимающий, каких усилий нам будет стоить избежать трагедии.

Детерминизм предполагает статичное мышление, склонность покоряться радикальным силам, моде и, таким образом, оставаться безучастным к насмешкам истории. Но Маккиндер был не таков, он являл собой полную противоположность такому отношению. Как одержимый он продолжает пересматривать свою теорию «оси истории» (1904), придавая ей глубину, принимая во внимание злободневные события и их влияние. Действительная ценность теории «географической оси истории» заключается в предвосхищении глобализма, в то время как умы ученых эдвардианской эпохи были заняты размышлениями о Европейской континентальной системе, [140] сама же она, уходящая корнями в постнаполеоновский Венский конгресс за 100 лет до этого, на тот момент уже находилась на последнем издыхании, что предвидели и Маккиндер, и некоторые другие ученые. В Первой мировой войне, разгоревшейся десятилетие спустя после публикации «Оси», столкнулись Германия (Пруссия) и царская Россия на Восточном фронте, а также сухопутная германская держава с морскими державами, Францией и Великобританией, на Западном фронте. Все это напоминало, хоть и отдаленно, сражение за «Хартленд» Маккиндера. «Демократические идеалы…», будучи дополненной и переработанной версией «Оси», вышли в свет во время подписания Версальского мирного договора. Маккиндер предупреждал переговорщиков, что, несмотря на едва успевшую закончиться войну, забравшую миллионы жизней, «отношения между тевтонцами и славянами до конца не выяснены, а море еще столкнется с сушей». [141] «Географическая ось истории» была лишь теорией, «Демократические идеалы и реальность» – теорией переработанной, служившей предупреждением на долгосрочную перспективу.

Сам текст «Демократических идеалов» изобилует описаниями, размышлениями, демонстрирует эрудицию автора, который касается в отступлениях географических факторов, как современного мира, так и древности, при этом Маккиндер представляет не только точку зрения жителей морских держав, но и описывает положение вещей с точки зрения жителей континентальных стран. Цивилизация долины Нила, как он отмечает, размышляя с точки зрения жителя морской державы, будучи защищена с востока и запада пустынями, никогда не страдала от средиземноморских пиратов только благодаря болотистой местности в дельте на севере страны. Это, в свою очередь, помогло становлению Египетского царства с довольно высоким уровнем стабильности. К северу от Египта в Восточном Средиземноморье располагается остров Крит, самый большой и самый плодородный из греческих островов. Ввиду вышеизложенного Крит служил «первым опорным пунктом морской державы» в западном мире, так как «нужно где-то добывать пропитание для личного состава флота». С Крита, можно считать, начинались эгейские владения, служившие колыбелью древнегреческой цивилизации. Греция как морская держава процветала до прихода персов, жителей сухопутной державы, продолжает Маккиндер. Но усилия персов также завершились полнейшим провалом. Родственные древним грекам македонцы, чье государство граничило с греческими государствами с севера, полностью завладели бассейном Эгейского моря. Ведь Македония, расположенная в относительном отдалении от берега, в глуби суши, взрастила народ «сухопутных горцев», которые беспрекословно подчинялись своим правителям и были отменными воинами, но то, что она находилась в то же время достаточно близко к морю, позволяло им шире смотреть на мир. Завоевание Греции македонцами сделало Эгейское море закрытым, лишив собственно греков и финикийцев их баз, что, в свою очередь, открыло Александру Македонскому путь к завоеванию Большого Ближнего Востока.

Далее Маккиндер уделяет внимание становлению Римской и более поздних империй, хотя и отмечает, что география не всегда может объяснить закономерности исторических процессов. Например, сарацины из Сахары в Южном Средиземноморье завоевали Испанию в Северном Средиземноморье, но в то же время римляне из Северного Средиземноморья отправились покорять Карфаген – в южном, причем в обоих случаях причина заключается в стремлении людей добиться исключительной власти над морем.