В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора - Галкин Даниил Семенович (книги без регистрации txt) 📗
Иногда приходилось разгружать самые необычные грузы. Как-то прибыл зверинец на колесах из прифронтового города. Мы разгружали клетки под наблюдением и жестким контролем служителей зоопарка. Клетки с экзотическими птицами, особенно с попугаями, проходили под легкий смех. Когда дело дошло до пресмыкающихся, нам уже было не до смеха. Крупногабаритные клетки с различными животными выгружались объединенными бригадами, где мы выполняли роль поддерживающей группы. Расплачивались деньгами, которые позволяли нам на рынке, по баснословной цене, купить кусок сала, немного масла, творога или другие дефицитные продукты. Был случай, когда разгружались ящики под наблюдением многочисленной охраны. Впоследствии мы узнали, что в них находились бесценные картины Эрмитажа, которые нашли временное пристанище в нескольких помещениях злополучного Ипатьевского дома.
Надо признать, что студенческое содружество, включая нашу четверку, в борьбе за выживание допускало мелкие грехопадения. Одно из них заключалось в ловкой подделке дополнительных талонов на описанное выше питание в столовой института. Иногда удавалось дублировать почти с типографской точностью хлебные карточки. Плотный и липкий, как замазка, хлеб, как правило, по кусочкам уничтожался на пути от магазина до общежития, долго напоминая о своем присутствии возмущенным органам пищеварения.
Я даже умудрялся с ювелирной точностью подделывать входные билеты на галерку в Оперный театр имени А. В. Луначарского. Эти билеты позволяли приобрести, по сносной цене, бутерброды с колбасой или сыром в буфете театра. Царское лакомство запивалось сладким эрзац-напитком. Однако со временем ненасытная четверка примелькалась у подозрительной буфетчицы. С сожалением пришлось прекратить наши походы в театр с целью подкормиться.
Во всем остальном уровень взаимоотношений в студенческой среде в те времена был достаточно терпимым. Атмосфера коллективного сосуществования, вне зависимости от национальных различий, способствовала быстрому сближению интересов. Правда, известия с фронта были тревожными. Не было уверенности, что нам удастся закончить вуз. Но поскольку меня признали годным только к нестроевой службе, я все увереннее втягивался в учебу. Тем более что по ряду предметов обязательного среднего образования я успешно был аттестован в вечерней школе. С родителями поддерживал постоянную переписку.
Сменив отца, ушедшего на фронт…
В один из безоблачных дней поздней осени мне вместо привычного письма вручили телеграмму с лаконичным текстом: «Необходимо повидаться. Отец». Уведомив деканат и получив разрешение на короткий отъезд, я к вечеру переступил порог семейного пристанища. Обняв родителей и сестренку, выжидающе уставился на отца. Внешне он выглядел спокойно. Выражение лица мамы красноречиво свидетельствовало о тревожном душевном состоянии. Наконец отец произнес:
– Подошел мой черед, как офицера запаса. Через неделю я должен покинуть вас. Мы с мамой решили, что ты все же должен продолжить учебу. Основная часть моего денежного содержания будет перечисляться сюда. Это пополнит семейный бюджет. Появляется надежда на перелом в войне. Будем надеяться на ее скорое окончание. – Он закончил и теперь испытующе смотрел в ожидании ответа.
Я давно к нему был готов.
– Мое решение однозначно. Маму и сестру одних я не оставлю. Кончится война – продолжу учебу в институте. Оставшиеся предметы по среднему образованию досдам в вечерней школе в Артемовском. Пойду на вагранку. Будем тебя с нетерпением ждать и надеяться на лучшее.
Последняя фраза выражала мою жизненную философию, сложившуюся еще со школьной скамьи. Она была навеяна одной из самых любимых книг нашей домашней библиотеки – «Граф Монте-Кристо» Александра Дюма. Ее завершение – «Вся человеческая мудрость заключается в двух словах – ждать и надеяться» – отражало всю гамму чувств, связанных с вынужденной разлукой с отцом.
Утром я возвратился в Свердловск. В ректорате и вечерней школе с пониманием отнеслись к моему решению временно прервать учебу. Все необходимые выписки были выданы сразу. Я написал прощальную записку собратьям по совместному проживанию в общежитии, собрал нехитрые пожитки и с большим сожалением покинул храм науки. Вечером я вошел в избу. Очередной круг замкнулся в начале пути. Через несколько дней состоялись проводы отца. Он уехал в Свердловск, а далее по назначению. Мы с мамой старались держаться. Только сестренка надрывно просила:
– Не уезжай. Без тебя так плохо! Я буду очень скучать и плакать.
Отец нежно прижимал ее к себе. Скрывая волнение, усилившееся за считаные минуты перед расставанием, успокаивал:
– Скоро, скоро вернусь, и мы снова дуэтом будем распевать любимые песни.
Очень тяжелым был момент, когда отца унес поезд. Нам всем стало так одиноко и тоскливо!
На следующее утро, отведя сестренку в детский сад, я вновь отправился на вагранку. Самым простым вариантом было возвращение к токарному станку. Взвесив все за и против, я пришел к выводу, что повторение пройденного в данном случае не совсем разумно. За относительно короткое время учебы потерян приобретенный навык и ускоренная реакция на динамику процесса, требующего большого зрительного напряжения. При сдельной оплате мой заработок не превысит трудовые доходы молодых учениц, окончивших ремесленное училище.
К тому же с уходом отца в армию мы потеряли и главного кормильца семьи. Нужно было думать о более высокооплачиваемой работе. Это возможно было в управлении или на литейном производстве. Но управленческого опыта у меня нет, и вряд ли там найдется свободная вакансия. Остается вагранка, где самая высокая оплата труда (с учетом вредности) и дотация в виде свежего молока. И я решительно направился внутрь малой домны.
На меня повеяло жарким воздухом с характерными запахами раскаленного металла и химических реагентов. С начальником литейного производства, как и с большинством работников вагранки, я общался еще во время строительства цеха станочного оборудования. Он тогда хотел привлечь меня к параллельной работе по сооружению бытовой пристройки к вагранке. Существующие условия не выдерживали никакой критики. Помыться после работы в горячем помещении было практически невозможно. Но тогда все выделенные на капитальное строительство средства ушли на ускоренное возведение цеха. Я заметил, что за время моего отсутствия визуально ничего не изменилось. Начальник производства встретил меня приветливо. На вопрос, что привело меня сюда, я ответил однозначно:
– Вы, наверное, знаете, что отец призван в армию. Вот я и прервал учебу – пришел вновь трудоустроиться на вагранку.
Получив такое разъяснение, он одобрительно покачал головой и признался, что в связи с поголовным призывом в армию ощущается нехватка работников. Поэтому мой даже единичный приход для него был подарком. Он предложил мне ряд вакансий, которые не требовали специальной подготовки. Свой выбор я остановил на физически тяжелой, но наиболее оплачиваемой работе шихтаря, «кормильца» вагранки, которая прожорливо поглощала чугунный лом вперемешку с определенными дозами других металлов и извести. Это неизменное «блюдо» именовалось шихтой, а его «кулинары-изготовители» – шихтарями.
После повторной процедуры оформления я начал осваивать новую трудовую профессию. Был проведен инструктаж по технике безопасности с письменным подтверждением, что каждая его позиция, во избежание травм, будет строго соблюдена. Мне выдали защитный комбинезон с головным убором, обувь и черные защитные очки. С первого дня выхода на работу меня зачислили на получение дополнительных продуктов, в связи с вредностью горячего производства. Бригада шихтарей состояла из четырех человек. С учетом непрерывности технологического процесса, три бригады по скользящему графику сменяли друг друга. Внутри каждой бригады также существовал принцип сменяемости. В один день два шихтаря на верхней площадке забрасывали, через воронку с задвижкой, шихту в расплав. Оставшиеся двое внизу, на уровне земли, загружали в бадью дозированную взвесь и по принципу колодезного коловорота подавали ее наверх. На следующий день менялись местами.
