Пешка треф атакует - Мясникова Ирина Николаевна (читаем книги txt) 📗
– Вы сами-то женаты?
– Был. Слава богу, избавился, наконец. Бррр! – Ковальчук странно потемнел лицом и его слегка передернуло.
– Не сошлись характерами?
– Ага. Много там чего не сошлось. Да к тому же я, видите ли, не по средствам живу.
При этих словах Ковальчука я захихикала, залпом допила коньяк и пожала Ковальчуку руку.
– Мы с вами, оказывается, похожи. Вот никогда бы не подумала, – я окинула взором внушительную лысину Ковальчука. – За это надо выпить!
Ковальчук махнул рукой бармену, тот радостно наполнил наши рюмки. Мы чокнулись.
– Поясните, – попросил Ковальчук.
– Я тоже не по средствам живу. Причем с самой свадьбы. Вечно в долги влезаю. Только вот, что думаю, если б я по средствам жила, то ничего бы у нас не было. Ни квартиры, ни машины. Ни-че-го-шень-ки!
– Согласен. Много хочешь – мало получишь, мало хочешь – ничего не получишь! Вы и квартиру сама себе купили? – в вопросе Ковальчука сквозило уважение.
– Угу. Только не себе, а семье нашей. Мы ведь после свадьбы у свекрови жили. В хрущовской двухкомнатной квартире.
– Жуть какая жуткая! Там по-моему кухня меньше пяти метров.
– Вот! А у меня от бабушки, царствие ей небесное, комната в коммуналке осталась. Только супруг мой в коммуналку ни за что ехать не хотел. Он же со своими предками жил, а в коммуналке чужие люди со всех сторон. Опять же мама родная кормила его, как на убой. Готовила ему, что он любит. Он же не знал, что я тоже вкусно умею готовить. Меня свекровь на кухню допускала только, как подсобного рабочего. Я влезла в долги и эту свою комнату с доплатой поменяла на квартирку малюсенькую. Потом её на большую, затем ещё. Потом, когда я Павлушу, сына нашего родила, родители мои тоже поучаствовали в квартирном процессе. Сказали, зачем им трешка, когда на двоих и двушки хватит. В результате я выменяла четырехкомнатную в центре. На Фурштатской.
– Ух ты!
– А то! У нас там спальня, гостиная, детская и кабинет, – я очень гордилась собой и своей квартирой. – Я когда квартирный процесс затеяла, никто еще даже не догадывался, что недвижимость так в цене подскочит. И спасибо, конечно, Соне Гадецкой. Она мне денег постоянно одалживает. Она да подруга моя Жанка. Вот только ремонт там надо хороший сделать, ну да сейчас не до того. Впереди Канада засветилась.
В этот момент у меня зазвонил телефон.
– О! Ухажер ваш одумался. Сейчас в нумера звать будет, – высказал предположение Ковальчук.
Я глянула на номер, он был незнакомый. Я решила не брать. Если звонят по делу, то я уже слегка не в адеквате. Дело требует трезвой головы, так что подождет до утра.
– Ай-ай-ай, Екатерина Андреевна! Опять трубочку не берёте, – Ковальчук схватил мой телефон.
– Дайте сюда, – возмутилась я и попыталась отобрать у Ковальчука телефон.
Ковальчук увернулся, пьяно захихикал и взглянул на номер.
– О! Номерочек-то одесский, городской, интересно, чего нам там скажут?
Я махнула рукой. С одесского городского номера мне вряд ли кто мог звонить поздним вечером, почти ночью.
Ковальчук повозил руками по экрану и приложил трубку к уху.
– Фу! Какая гадость, – заявил он после недолгого прослушивания, нажал на отбой и протянул трубку мне. При этом на лице его изображалась крайняя степень брезгливости. Как будто он только что таракана увидел.
– По-моему вы себя неприлично ведете, – заметила я.
– Неприлично себя ведет дамочка, которая матерится, как грузчик. Хотя, – Ковальчук ненадолго задумался. – Если бы мой муж изменял мне с вами, я бы тоже материться начал. Зачем вы, Екатерина Андреевна, прелюбодействуете с чужими мужьями?
– С какими чужими мужьями? Что вы несёте? Ни с кем я не прелюбодействую!
– Тогда, чего же она вам звонит? Эта несчастная обманутая жена? Из её эмоционального выступления следует, что вы нагло и коварно спите с её законным супругом. Причем, заметьте, звонит она вам из Одессы. Из жемчужины у моря.
– Действительно, – согласилась я. – И ведь не первый раз. Только я раньше не сообразила, что она из Одессы звонит.
– А еще думаете, что самая умная.
– Ничего такого я не думаю, – я покопалась в памяти телефона и нашла номер мобильника Фаины. – Как думаете, не поздно еще Фаине позвонить?
– Референтше Руденковской? Конечно, звоните, пусть разберется, чего это они там в Одессе себе позволяют, – Ковальчук опять махнул официанту, так как наши рюмки волшебным образом опять оказались пустыми.
Я решительно набрала номер Фаины.
– Фаиночка, – запела я в трубку, когда после недолгих гудков услышала Фаинино мелодичное «алеу». – Ты не спишь еще?
– Тю, Кать, привет! Не сплю, конечно, тут по телеку у нас такая страсть несусветная идет, я аж употела уся. Чего там у вас? Случилось чего? Как погода у Питере?
– Я не в Питере, а в Париже, – гордо доложилась я.
– О! Везёт же некоторым. И наш Руденко тоже у Париже. Вы там, случайно, с ним не виделися?
– Виделись, виделись. Недавно только расстались. Вот сидим с начальником моим Ковальчуком в баре при отеле. Коньяком догоняемся. При заказчике-то не положено, – захихикала я.
– Ну, хорошо там вам догнаться. Ты мне звонишь, чтобы мне совсем обидно стало, что вам у там, у Париже так весело?
– Не, Фая, тут такое дело. Мне периодически звонит баба какая-то и кроет меня непечатно. Говорит, я коварная разлучница, хочу ейного мужа из семьи увести. Вот недавно опять позвонила, а я только сейчас сообразила, что она из Одессы звонит. Ты не знаешь случайно, кто бы это мог быть?
При этих моих словах Ковальчук вдруг охнул, покрутил пальцем у виска, заржал и демонстративно увалился с барного стула.
– Чего? – спросила я у него одними губами и вытаращила глаза.
– От лахудра! – между тем застонала Фаина из трубки. – И до тебя, значит, добралася?
– Кто? – не поняла я.
Ковальчук уже сложился пополам от беззвучного хохота.
– Я ж тебе, Катю, популярно говорила, почему нормальным мужикам у жёны достаются идиотки беспросветные. То ж нашего Руденки жена. Совсем баба сбрендила. Она нас тут усех по очереди материла. И меня, и Халю, теперича, значитца, и за тебя взялася. А, ну, пошли её на …..
Меня, как мешком пыльным стукнули.
– Господи! Фая, она ж его на всю страну позорит!
– Позорит, еще как позорит. Такого человека хорошего.
– А он-то сам знает?
– Да кто ж ему скажет? Усе стесняются. Кать, ну, как такое скажешь?
– Действительно, никак. Спасибо, Фая, что разъяснила, – поблагодарила я Фаину и нажала отбой. – А, вы, значит, Роберт, сразу обо всем догадались? – грозно поинтересовалась я у Ковальчука и опять залпом выпила коньяк. Заметив это, бармен радостно двинулся в нашу сторону.
– Не сразу, – Ковальчук вытер слезы. – А в процессе вашего разговора. Меня как молнией пронзило, и всё сразу ясно стало. Кстати, с Фаиной-то вы «на ты».
– Фаина заказчица, а не сослуживица.
– Понял. С заказчиками можно всё! И «на ты», и танцы-шманцы разные.
– Только попробуйте, кому-нибудь ляпнуть. Бедный Сергей Сергеевич.
Ковальчук изобразил на рту застежку молнию. Бармен наполнил наши рюмки.
– Чегой-то он бедный? Каждый муж заслуживает той жены, с которой совместно проживает, и наоборот, – заметил Ковальчук после недолгой паузы. – Муж и жена – одна сатана. Два сапога – пара. Милые бранятся – только тешатся. И так далее.
– Вашим мнением никто не интересуется.
– Конечно! Просто когда дамочка или мужичок начинает ругать своего законного супруга, продолжая совместно проживать с ним, то эти люди категорически неправы. Уж если живешь, то помалкивай, а если не нравится, уходи. Иначе даже болезнь какая-нибудь нехорошая развиться может.
– Какая такая нехорошая? Венерическая, что ли?
– Всё-то у вас в голове, Екатерина Андреевна, перевёрнуто. Какая ж венерическая болезнь от несоответствия слов и дел образоваться может? Нехорошая, это в смысле смертельная. Та, которая не щадит никого.
– Я, между прочим, своего мужа не ругала.
