Мэгги и Джастина - Кэролайн Джуди (лучшие книги онлайн txt) 📗
Что же делать? Что делать? С театром покончено, это ясно. Возвращаться в Дрохеду?.. Это еще более нелепо. Даже сама мать писала ей, что она не найдет там своего счастья. Да и Лион не сможет бросить дела и отправиться на покой в австралийскую глубинку. Где выход? В чем?
С этими мучительными мыслями Джастина наконец-то заснула.
14
Она еще спала, когда над городом проглянул медленно расширявшийся розовый рассвет. Сложив руки, словно ребенок, она крепко спала, не замечая, как солнечные лучи покрывают серые крыши домов.
Джастина поднялась, когда день уже вовсю властвовал над городом. Из окна ее спальни открывался вид на гигантскую необъятную равнину с рекой, десятью миллионами жизней, огромным количеством домов, с парками и озерами. Хотя она проспала почти семь часов, сон не принес ей облегчения. Джастина чувствовала себя разбитой и опустошенной. Поднявшись с постели в тихом, далеком от мира уюте своей спальни, она почувствовала, что задыхается. Комната, такая спокойная, замкнутая, дремлющая под сенью темных бархатных портьер, удивляла ее — ей казалось, что с переменами в ее душе должны были наступить перемены в окружавшем ее мире. Неужели это ее комната — этот мертвый уединенный уголок, где ей не хватает воздуха? Джастина порывисто распахнула окно и встала у подоконника, глядя на Лондон. Она почувствовала, что ее пошатывает от не ушедшей за ночь усталости, и облокотилась на подоконник. Положив на него вздрагивающие локти, она слышала только ускоренное биение своего сердца. Ей казалось, что вокруг слишком мало воздуха, чтобы вернуть ее дыханию ровность и спокойствие.
В течение нескольких минут она стояла как потерянная, вся во власти терзавших ее уже не первый день сомнений. Сквозь душу ее как будто струился бурный поток ощущений и смутных мыслей, рокот которых не давал ей прислушаться к самой себе, понять себя.
В ушах у нее шумело, в глазах медленно плыли широкие светлые пятна. Она поймала себя на том, что рассматривает ногти на левой руке, и, мысленно выругав себя за нелепость своего пробуждения, заговорила вслух:
— Лион, ты меня любишь? Сможешь ли ты сделать то, о чем я тебя попрошу? Я знаю, ты всегда занят, у тебя много дел. Ты погружен в водоворот жизни. Но ты должен уступить моей просьбе, иначе между нами больше ничего не будет.
Она инстинктивным движением опустила лицо в сомкнутые руки, надавливая на закрытые веки пальцами, как будто для того, чтобы еще больше сгустить ту ночь, из объятий которой она только что вырвалась. Ею вдруг овладело желание обратиться в ничто, ничего больше не видеть, быть одной в глубине этого воображаемого мрака.
Но огромный город брал свое. Могучее дыхание Лондона веяло ей в лицо. Она чувствовала его присутствие и, не желая на него смотреть, все же боялась отойти от окна, боялась не ощущать больше перед собой этот город, бесконечность которого часто успокаивала ее.
Постепенно она стала приходить в себя. Перед ее глазами встало строгое и в то же время доброе лицо Лиона, который словно никуда не уходил. Он был до такой степени живым, что она ощущала перед собой его дыхание. Он приблизился и наклонился к ней.
— Мне больше никто не нужен, — услышала она его голос. — Только ты. Я люблю тебя. Люблю. Ты нужна мне такая, какая ты есть, Джастина. Только такая.
Предельным усилием она отгоняла от себя это видение, но оно вновь возникало вдали, росло, и снова перед ней был Лион, преследовавший ее с теми же словами: — Мне никто не нужен, только ты.
Их повторение отдавалось в Джастине непрерывным звучанием колокола. Она ничего не слышала, кроме перезвона этих слов во всем своем существе. Этот перезвон разрывал ей грудь.
Все же она пыталась собраться с мыслями, старалась освободиться от образа Лиона. Эти слова, как вихрь, уносили всю ее прошлую жизнь куда-то далеко-далеко.
Но даже погруженная в это воспоминание, она не теряла ощущения огромных пространств, расстилавшихся вокруг ее дома за тем мраком, что наплывал на нее. Мощный рокот города доносился со всех сторон. Живые волны ширились и заливали ее. Шумы, запахи били ей в лицо, проникая сквозь судорожно сжатые руки. Минутами будто внезапные лучи света проникали сквозь сомкнутые веки Джастины, и ей казалось при этих вспышках, что она видит памятники, шпили, купола, выступающие на смутно озаренном фоне грезы. Она отняла руки от лица, открыла глаза и застыла, ослепленная. Ей открылась голубая бездна. Лион исчез.
Лишь на самом горизонте виднелась небольшая гряда туч, громоздившаяся подобно обвалу меловых скал, венчающих берега Британии. В прозрачном, ярко-голубом воздухе медленно плыли легкие вереницы белых облаков, словно флотилии кораблей с надутыми парусами.
На севере раскинулось легчайшее облачное переплетение, как будто кто-то расставил там, в уголке неба, сеть из бледного шелка для ловли в этих безбрежных просторах. Но на западе солнце еще было скрыто небольшой полоской облаков.
Перед ней открывался однотонный город голубовато-серого цвета, испещренный зелеными пятнами высоких деревьев, но отчетливо видный в тускло мерцавших лучах, пробивавшихся из-за облаков.
Джастина явственно видела четко обрисованные выступы домов и бесчисленные окна.
Старинные здания, возвышавшиеся по обоим берегам Темзы, радовали глаз своей геометрической правильностью. Башня собора Святого Мартина с покрытым позолотой куполом возносила в небо свой шпиль. Над огромной Трафальгарской площадью, пребывавшей в тени, исполинской стрелой возвышался памятник Нельсону. Отблески солнца горели и на позолоте купола Святого Эдуарда.
Лондон возвышался над горизонтом, как огромный, тонко вычерченный рисунок углем, резко выделяясь на прозрачном небе.
Перед лицом этого величественного, незыблемого в своей величественности города Джастина думала о том, что она, в сущности, многого не знает о Лионе. Теперь, когда его образ больше не преследовал ее, она вновь почувствовала себя сильной. Ведь она действительно не слишком близко знала его. Она была знакома с его поступками, но ей ничего не было известно о его мыслях и его сердце.
Она снова принялась перебирать различные предположения, отравляя свое сердце горечью, которую она находила на дне каждого из них, постоянно наталкиваясь на свое неведение, на эту стену, отделявшую ее от Лиона и мешавшую ей узнать его как следует.
Ливень, Ливень, зачем ты так скрытен? От твоего слуги можно узнать гораздо больше, чем от тебя. А может быть, ты вовсе не скрытен? Может быть, у тебя просто нет времени? Может быть, я сама виновата в том, что ты не хочешь мне ничего рассказывать? Каждый раз, когда ты хотел посоветоваться со мной или поговорить о каких-то делах, я махала руками и, не желая тебя слышать, уходила из комнаты. Я говорила тебе, что мне не интересно вникать в проблемы Европейского Сообщества и взаимоотношений между континентальными державами и Великобританией. Наверное, тебе просто надоело каждый раз наталкиваться на мое нежелание тебя слушать, и ты перестал докучать мне своими разговорами. Джастина подняла голову, и ее взор неподвижно остановился вдали, на башнях Тауэра. Луч солнца, прорвавшийся между облаков, золотил их. Голова Джастины, обремененная сталкивавшимися в ней беспорядочными мыслями, была тяжела. Это было мучительно. Ей хотелось снова заинтересоваться городом, вновь обрести утраченную безмятежность прежних дней, когда она была свободной актрисой, вновь хотелось скользить по океану крыш и шпилей спокойным взглядом. Сколько раз в такие ясные часы неизведанность огромного города убаюкивала ее умиленно-нежной мечтой!
А между тем Лондон постепенно озарялся солнцем. За первым лучом, павшим на башни Тауэра, засверкали другие, наводнявшие город светом.
Разраставшееся солнце разрывало жалкие тучи, и кварталы обозначились пестротою света и тени. Огромная часть неба над центром города, испещренная круглыми пятнами света, казалась тигровой шкурой, раскинутой над старинными зданиями. Очертания изменялись по прихоти ветра, уносившего облака.
