Белогвардейщина - Шамбаров Валерий Евгеньевич (книги бесплатно читать без TXT) 📗
К лету началось движение казаков за автономию. Первоначальной причиной стало опасение всеобщего уравнительного передела казачьих земель. Министр земледелия Чернов на Крестьянском съезде недвусмысленно заявил, что казаки имеют большие наделы, и теперь им придется поступиться частью земли. 8 июня на Дону собрался Войсковой Круг — 700 делегатов от станиц и полков. Кандидатуру Каледина единодушно выдвинули на пост атамана. Он ответил:
"Никогда! Донским казакам я готов отдать жизнь, но то, что будет — это будет не народ, а будут советы, комитеты, советики, комитетики. Пользы быть не может!"
Однако казаки не хотели никого другого. Избранный громадным большинством голосов после долгих уговоров, он согласился. Скрепя сердце. И оказался прав. Казачьи Круги и правительства, противодействуя совдепам, содержали в себе те же совдеповские недостатки. На Дону политика Круга была более умеренной, большинство относили себя к кадетам, но имелось и сильное эсеровское крыло. А на Кубани подавляющее большинство Рады состояло из эсеров, социал-демократов, украинских самостийников. Власть атаманов всячески урезалась «демократией». Фактически атаман был лишь председателем в заседаниях правительства.
Заседания выливались в нудные словопрения с отстаиванием партийных платформ и спорами по формулировкам. Если Каледину и удавалось чего-то добиться в таких условиях, то лишь благодаря огромному личному авторитету. Его признавал лидером не только Дон. Ото всего российского казачества он выступал на Московском Государственном совещании с декларацией, требующей вывести армию "из кольца политики", возвращения власти командованию и упразднения комитетов. Сказал то, что Керенский запретил выносить на обсуждение Корнилову.
После того как Каледин выразил сочувствие «корниловщине», Керенский в сентябре объявил его изменником, издал приказ о снятии с поста и аресте. Но тут уж вздыбился Дон — "атамана не выдадим!". Его поддержали остальные казачьи войска, грозя отозвать казаков с фронта, и Временное правительство пошло на попятную, а Керенский раз за разом рассыпался в извинениях перед казачьими делегациями — мол, ошибочка вышла. Осенью казаки стали проявлять себя все более оппозиционно по отношению к центральной власти, видя ее слабость и бездеятельность. Уже 5.10 Кубанская Рада приняла постановление о провозглашении своей республики, входящей в Россию на правах федерации. Переговоры с Доном завершились образованием Юго-Восточного Союза из Донского, Кубанского, Терского, Астраханского казачеств, калмыков и Союза горцев Северного Кавказа. Предполагалось привлечь также Уральское войско и Закавказье. С правительством стали говорить языком ультиматумов:
"Когда же Временное правительство отрезвится от этого угара, большевистского засилья и положит конец всем безобразиям?"
Трагедия Каледина усугублялась тем, что он никогда не был самостийником. Облеченный доверием казачества, защищая его интересы, он прекрасно сознавал, что все это яйца выеденного не стоит без сохранения российской государственности. 26 октября он заявил о верности Дона Временному правительству, но поскольку связь с центральной властью прервалась, то Донское правительство принимает на себя всю полноту государственной власти в своей области. Считая, что обломки Временного правительства еще должны где-то существовать, искал с ними связь для помощи против большевиков. Даже долго не решался расходовать на нужды Дона денежные запасы из областного казначейства. Но уже не было обломков. Наоборот, осколки всех властей начали стекаться на Дон. Родзянко, Милюков, Алексеев, Корнилов, Савинков. Все нашли приют. В конце ноября прибежал и Керенский. Заявился с визитом к атаману. Но Каледин даже не пожелал принять эту личность.
Между тем положение осложнялось. Большевики вовсе не намерены были соблюдать нейтралитет с казачьими «государствами». Начали формировать карательные экспедиции. Под боком образовалась "Донецкая социалистическая республика". Черноморский флот слал ультиматумы, готовил корабли и десанты. Поначалу казачество и местная демократия относилась к этому без особого страха. В Донском Войске было под ружьем 62 полка, 72 отдельные сотни, десятки артиллерийских батарей. С такой силой область казалась не по зубам никакому сброду.
Но погибель Дона таилась на самом Дону. "Революционная демократия" в каком-то психозе продолжала те же глупости, которые уже погубили ее саму по всей России. Блок эсеров и меньшевиков на крестьянских съездах, в газетах, рабочих организациях выносил одну за другой резолюции недоверия атаману и правительству. Протестовали против военного положения, против разоружения и высылки разложившихся полков, против ареста большевистских агитаторов, проповедовалось "демократическое примирение с большевиками". Правительство тратило все силы на достижение взаимоприемлемых соглашений между партиями и группировками. Созвали одновременный съезд казаков и крестьян. Создали «паритетный» кабинет из 7 представителей казачества и 7 «иногородних». Стало еще хуже, это только усугубило внутреннюю грызню. Крестьянство не удовлетворилось тем, что ему давали — участие в станичном управлении, широкий прием в казаки, 3 млн. десятин помещичьей земли. Требовали передела всех земель. Съезд иногородних постановлял разоружить и распустить Добровольческую армию, "борющуюся против наступающего войска революционной демократии".
С фронта начали возвращаться полки. В отличие от солдатских, разбежавшихся толпами, казачьи части формировались из одних станиц, со своими конями и оружием. Поэтому и домой ехали организованно. К тому же оказалось, что организованно легче захватить эшелоны, пропихнуть их через железнодорожный хаос. Иногда прорывались с боем через заслоны большевиков и украинцев Центральной Рады, пытавшихся их разоружить. Прибывали на Дон в полном порядке, зачастую с артиллерией — она ж была своя, донская. Но едва ступали на родную землю, весь порядок кончался. Наплевав на центральное правительство, казаки плевали теперь и на собственное. Больше всего боялись осточертевшей войны и враждебно относились ко всем, кто звал их куда-то еще воевать. Многие оказались заражены большевизмом, еще больше — анархией, войдя во вкус безвластия.
И расходились по домам, неся анархию туда. Теперь они отвергали традиционный уклад, незыблемый доселе авторитет «стариков», станичную власть. Пошли конфликты «молодых» со «стариками», фронтовиков было больше, они были сильнее, были вооружены, и в большинстве станиц победа оставалась за ними. Перед угрозой нашествия Дон становился беззащитным. Каледин говорил: "Весь вопрос в казачьей психологии. Опомнятся — хорошо. Нет — казачья песня спета".
А между тем генерал Корнилов, покинув Быховскую тюрьму, двигался на Дон походным порядком с Текинским полком. В сильный мороз и гололедицу, дорогами и снежной целиной, лесами и болотами прошли за 7 дней 400 километров. Лошади выбились из сил, застревая в сугробах. Непривычные к зиме туркмены падали духом. Наконец и большевики их выследили. 26.11 полк в лесу нарвался на засаду и отошел под огнем. В тот же день пробовали перейти железную дорогу у станции Унеча. Появился бронепоезд, ударил из пушек и пулеметов. Под Корниловым убило лошадь, несколько человек ранило. Полк рассеялся. Собраться вместе по лесам сумели не все. Решив, что без него полк не будет подвергаться опасности, Корнилов отправил его в ближайшее местечко, а сам сделал попытку двигаться с отрядом в 44 человека. Снова попали в засаду, были окружены. Прорвавшись через три дня, вернулись к полку. Корнилов был болен, едва держался в седле. Последние переходы его поддерживали под руки. Не желая больше никого подвергать риску, он переоделся в заношенный зипун, стоптанные валенки и сел на ближайшем полустанке в поезд, идущий на юг. 6 декабря под документами крестьянина Иванова, беженца из Румынии, он приехал в Новочеркасск.
Текинский полк отправил телеграмму Крыленко, что Корнилов пропал без вести при обстреле с бронепоезда. Больше его не преследовали. Путешествуя по Украине, полк попал в Киев. Отправить его на Дон Рада отказалась, и часть была расформирована. Десяток офицеров и взвод всадников все-таки пробрались к Корнилову и сражались в рядах белогвардейцев, были его личным конвоем. Стекались и другие корниловцы. С Кубани и Кавказа были вызваны генералы Деникин, Марков, Лукомский, Эрдели.
