Восток, запад - Рушди Ахмед Салман (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗

— Сикхи всегда считались лояльными по отношению к нации, — отозвался Чеков. — Костяк армии… я уж не говорю о делийском такси. Даже, пожалуй, суперлояльными, преданными национальной идее. Однако приходится признать, теперь подобная оценка стала вызывать сомнения, и уже появились люди, готовые во всеуслышание объявить, будто гребень, браслет, кинжал et cetera [47] суть признаки скрытого врага.

— О нас не осмелились бы сказать такое! Какая несправедливость.

— Конечно. Конечно. Но возьмем, к примеру. Зулу. Щекотливость сегодняшней ситуации заключается в том, что, насколько нам известно, ваш муж не находится в официальной поездке. Он исчез, уважаемая. В розыске с момента убийства. Третий день как без вести.

— Господи!

— В Штабе уже начинают подумывать, что он связан с убийством. У кого еще была такая возможность в течение длительного времени поддерживать связи с английской общиной?

— Господи.

— Я, естественно, изо всех сил пытаюсь противостоять складывающемуся мнению. Но, черт побери, где он? Мы не боимся халистанских фанатиков. Тем не менее они опасны. И если Зулу, с его знаниями, с его подготовкой… Насколько вам известно, они грозят новым террором. Насколько вам, должно быть, известно. Кое-кто может даже решить, будто вам известно слишком многое.

— О господи.

— Вполне возможно, — сказал Чеков, жуя джалеби, — Зулу и впрямь, лишившись всякого стыда, отправился туда, куда до сих пор не хаживала нога индийского диплонавта.

Жена всхлипнула:

— Даже это дурацкое имя вы все время говорите неправильно. «С». Сулу. Сколько я серий пересмотрела, я всех помню, а вы как думали? Кирк, Спок, Мак-Кой, Скотт, Ухура, Чеков, Сулу.

— «Зулу» больше подходит для человека, которого невозможно приручить, — произнес Чеков, доедая джалеби. — Для дикаря, который сегодня под подозрением. Для предполагаемого предателя. Спасибо за превосходный чай.

В августе того года Зулу, великан с застенчивой улыбкой, приехал в аэропорт встретить Чекова, который тогда только что прилетел из Дели. Тридцатитрехлетний Чеков, маленький, хрупкий, щеголеватый, был одет в серые фланелевые брюки, рубашку с жестким воротничком и темно-синий двубортный пиджак с золотыми пуговицами. Широкие густые брови и воинственно выдвинутая вперед нижняя челюсть производили поначалу на собеседников пугающее впечатление, и потому неожиданно вежливая, изысканная речь и особенно мягкий голос сразу всех обезоруживали. Чеков, видимо, родился на свет для высокого полета и потому уже успел оставить один неплохой пост в посольстве в небольшом государстве. Временная должность исполнительного заместителя посла по особым поручениям, иными словами человека Номер Два, в Лондоне стала следующей его ступенькой.

— Привет, Зул! Сколько лет, йар! [48] Сколько лет! — сказал Чеков, похлопав ладонью по широкой груди старого приятеля. — Ишь, — добавил он, — я гляжу, ты оброс.

Когда-то, лет в восемнадцать, Зулу, придерживавшийся тогда новых веяний, ходил хоть и с усами, но бороду брил и, не желая носить под тюрбаном длинные волосы, стриг их у парикмахера. Теперь же вид его соответствовал вполне традиционным представлениям о сикхах.

— Здравствуйте, джи, — осторожно приветствовал Чекова Зулу. — Значит, переходим на старые обращения?

— Конечно. А как же, — сказал Чеков, вручая Зулу свои сумки и багажные карточки. — Дух «Энтерпрайза» — это прекрасно!

Человек на людях в высшей степени светский, Чеков среди своих позволял себе проявлять бурный нрав так, что пар валил от рубашки. Вскоре после приезда, заступив на новую должность, он как-то в обеденный перерыв сидел вместе с Зулу на скамейке в садике неподалеку от Темпла и вдруг мотнул головой в сторону прохожих.

— Воры, — произнес он sotto voce [49].

— Где? — заорал гигант Зулу и вскочил на ноги. — Догнать?

К ним обратились недоуменные взгляды прохожих. Чеков схватил Зулу за край пиджака и потянул на скамью.

— Ну ты, герой, — ласковым голосом попенял он. — Я имел в виду их всех, всех до последнего. Господи, до чего я люблю Лондон! Театр, балет, опера, рестораны! Показательный матч перед Павильоном! Королевские утки в королевском пруду в королевском парке Сент-Джеймс! Отличные портные, отличные рестораны, когда захочешь, отличные журналы, когда захочешь! Остатки былого величия — и не могу не признать, оно впечатляет. Атенеум, Букингем, львы на Трафальгарской площади. Впечатляет, тщертовски впечатляет. Я приехал на встречу с помощником министра и вдруг понял, что мы сидим в бывшем Министерстве по делам Индии. Черный тик, на старинных книжных шкафах бегущие слоны. Знаешь, я там испытал просто легкое нервное потрясение. Сначала я им даже поаплодировал: молодцы, мол! А потом вспомнил дом — ведь это всё оттуда, из нашего дома, всё ворованное. Я, кажется, еще до сих пор не пришел в себя.

— Да, это очень неприятно, — сказал Зулу, сдвинув брови. — Но виновных, конечно, никак не привлечь?

— Зулу, ах ты мой благородный воин Зулу, «воровство» здесь теперь лишь фигура речи. Ведь я о музеях, полных индийских сокровищ. Ведь все эти города, всё их благополучие — всё построено на награбленном. И так далее, и тому подобное. Мы, конечно, простили, забыли — таков наш национальный характер. Но забывать-то как раз необязательно.

Зулу ткнул пальцем в бродягу, который, в драном пальто и шляпе, спал на соседней скамье.

— Он что, тоже нас обокрал? — спросил он.

— Ты забыл, — помахал перед его носом пальцем Чеков, — что британский рабочий класс старался влиять на колониальную политику в собственных интересах. Например, рабочие текстильных фабрик в Манчестере поддержали уничтожение нашей хлопчатобумажной промышленности. Как дипломаты мы вынуждены закрывать на это глаза, но факт остается фактом.

— Этот нищий — не рабочий класс, — резонно возразил Зулу. — Что ж, по крайней мере хоть он нам не угнетатель.

— Зулу, — устало сказал Чеков. — Иногда с тобой тщертовски трудно.

Как-то, когда они катались на лодке на Серпентине, Чеков вновь оседлал любимого конька.

— Нас обокрали, — сказал он, откинувшись на полосатые подушки с бокалом шампанского в руках и подставив лицо легкому ветерку, пока могучий Зулу налегал на весла. — И мы теперь не мытьем, так катаньем, а пытаемся возвратить свое. Как греки парфенонский мрамор.

— Нехорошо быть неблагодарным, — сказал Зулу, опустив весла и сделав глоток кока-колы. — Умерь свой голод, умерь свой гнев. Посмотри, сколько у тебя всего. Тебе что, мало? Сиди спокойно и радуйся жизни. У меня, например, столько нет, а мне хватает. И погода сегодня хорошая. Колониальный период ушел в прошлое навсегда.

— Если ты не будешь вон тот бутерброд, дай-ка мне, — сказал Чеков. — С моим радикализмом нужно было идти не в дипломаты. Нужно было идти в террористы.

— Но тогда мы стали бы врагами и оказались по разные стороны, — запротестовал Зулу, и на глаза у него вдруг навернулись слезы. — Ты что, совсем ни во что не ставишь нашу дружбу? И все, за что я несу ответственность?

Чеков смутился.

— Зулу, старик, ты прав. Тщертовски прав. Ты даже представить себе не можешь, до чего я обрадовался, когда узнал, что в Лондоне мы будем снова вместе. Друг детства, это великолепно, а? Что может быть лучше друга детства! Послушай, ты, простая душа, хватит сидеть с кислым лицом. Терпеть не могу. Здоровенный дядька, а того гляди, тут раплачешься. Хочешь, будем как кровные братья, а, старик, что скажешь? Один за всех и все за одного.

— Хочу, — сказал Зулу и застенчиво улыбнулся.

— Тогда вперед, — кивнул Чеков, снова усаживаясь на подушки. — С новыми силами.

В тот день, когда телохранители-сикхи убили Индиру Ганди, Зулу и Чеков играли в сквош на частной площадке в Сент-Джон-Вуд. После душа Чеков, у которого в волосах уже поблескивала ранняя седина, обмотался полотенцем, чтобы прикрыть съежившийся от усталости побагровевший член, и все никак не мог отдышаться, а Зулу, оставшись во всей гордой наготе своего могучего тела, спокойно стоял, наклонив красивую голову, и заботливо, будто женщина, отжимал, расчесывал и приглаживал длинные черные волосы, наконец ловко скрутив их узлом.