Доктор Данилов в госпитале МВД - Шляхов Андрей Левонович (книга жизни .TXT) 📗
— Я помню об этом. — Данилов представил, что бы он сделал с таким бакланом, как Чернов, в школьные годы.
— Виктору Владимировичу было неприятно, когда на него, да еще при мне, накинулась родственница, но это еще не повод набрасываться на вас с обвинениями. Но он — человек настроения, этого у него не отнять. Если встал утром не с той ноги, то видит все исключительно в черном цвете.
— Я тоже, бывает, не с той ноги встаю, Роман Константинович, но на людей из-за этого не набрасываюсь, — жестко сказал Данилов. — И если уж начистоту, то я очень не люблю снобизма в людях.
— Чернов в этой истории кругом неправ, и я его не защищаю. Я с ним поговорю, но и вас прошу не быть слишком злопамятным, ладно?
— Да я вообще не злопамятный, — улыбнулся Данилов. — Чай, не на Сицилии живем, а в Москве.
— Это хорошо. Прошу учесть еще одно обстоятельство — в «большом» отделении вам придется дежурить попарно, а совместное дежурство при наличии взаимных трений — дело крайне неприятное. К тому же один из врачей назначается старшим смены и соответственно…
Дверь приоткрылась.
— Роман Константинович, к нам идет Борис Алексеевич, и не один, а со свитой! — сказала старшая сестра, заглядывая в кабинет.
— Иду, Любовь Дмитриевна! Спасибо. — Начальник отделения надел колпак и встал. — Всего доброго, Владимир Александрович, я сказал вам все, что собирался сказать. Подумайте, пожалуйста, и сделайте выводы. Привет Елене.
Данилов думал всю дорогу до дома и дома еще немного подумал, пока стоял под душем и обедал. Удивительно, но после бессонной ночи, не очень приятного разговора и дум голова не болела совершенно. Данилов вдруг подумал о том, что надо бы вести дневник, отмечая, в какое время и по каким предположительно причинам болит голова. Наверное, интересно будет проанализировать данные за какой-нибудь длительный период — например, за год. Хотя нет, не надо никакого дневника. Стоит только оказать головной боли подобное уважение, как она проникнется и начнет заходить в гости гораздо чаще прежнего.
Данилов признавал, что начальник отделения по-своему был прав. Данилов понимал, что в его интересах «изменить градус» отношений с коллегами, тем более если внутренние противоречия стали сказываться на его профессиональной репутации. Но если посмотреть с другой стороны, то получается немного унизительно. Или — не унизительно, ведь первым делает шаг навстречу тот, кто поумнее?
Рассудив, что утро вечера мудренее, хотя сейчас роль утра предстояло сыграть вечеру, Данилов лег спать. Заснул в обычном «последежурном» режиме, когда сон приходит сразу же после того, как голова утвердится на подушке. Сну уставшего человека сновидения не положены, но Данилову приснился сон, да еще какой — неожиданный и несуразный. Приснилось, что стоит он на арене цирка и пытается увернуться от Половниковой, которая сидит верхом на лошади, всячески побуждает эту лошадь затоптать Данилова и кричит ему что-то обидное. Слов Данилов не слышал, но по выражению лица Половниковой можно было легко догадаться о смысле ее выкриков. Уходить с арены Данилов не пытался, откуда-то зная, что так поступать нельзя.
В какой-то момент Данилов устал уворачиваться и попытался стащить Половникову с лошади, ухватив за голую ногу (одета она была только в белый халат, длинные полы которого свисали по обоим бокам лошади). Кажется, с третьей попытки это ему удалось, да так, что заодно повалилась набок и лошадь. Повалилась и… распалась надвое, оказавшись бутафорской, ненастоящей. Под покрывалом, к одному из концов которого была приделана резиновая лошадиная голова, прятались Чернов и Кочерыжкин. Подойдя к опешившему Данилову, у ног которого грациозно раскинулась Половникова, они синхронно ухмыльнулись самыми мерзкими на свете ухмылками и так же синхронно сказали:
— Добился своего, Данилов? Теперь она твоя, а ты наш…
Данилов открыл глаза, посмотрел на циферблат электронных часов, показывающий половину пятого, помянул вслух своих коллег вместе с их почтенными родительницами и, повернувшись со спины на живот, заснул опять. Видимо, произнесенное вслух заклинание помогло — вот она, сакральная сила слов, произнесенных искренне, от всей души! — и коллеги больше не снились. Вообще ничего не снилось — закрыл глаза в половину пятого и открыл в восемь четырнадцать, разбуженный запахом жарящегося лука. Пахло именно жареным, а не горелым луком — значит, это не Никита оттачивает кулинарный талант, а Елена уже вернулась с работы и готовит что-то вкусное. Данилов повалялся пару минут и встал.
Лук жарился для яичницы с грибами, блюда вкусного и скорого в приготовлении, поэтому за стол сели через несколько минут. Вдвоем, без Никиты, который «делал уроки» у своего одноклассника в соседнем подъезде. Никита был единственным противником переезда — ему не хотелось ни менять школу, ни тратить на дорогу в один конец около часа.
— Тебя послушать, так хуже твоей школы нет на свете! — возмущалась непоследовательностью сына Елена. — Только и знаешь, что ныть каждый день! А тут вдруг расстаться с ней не можешь!
— Школа, конечно, дрянь, — отвечал Никита, — но как бы другая не оказалась еще хуже. К этой я хоть привык…
Иногда он мыслил не по возрасту здраво.
— Все очень просто! — у Елены почти на все случаи жизни было готово аргументированное решение. — Если твоя школа стоит того, чтобы ездить в нее из Кузьминок или откуда-то еще, то ты будешь это делать с удовольствием или хотя бы молча. Если же нет, то о чем разговор? Подыщем тебе другую школу, рядом с домом.
Отсутствие Никиты было кстати — Данилову не хотелось бы при нем рассказывать Елене о сегодняшнем разговоре с Романом Константиновичем и предшествовавших ему событиях. Не рассказывать было бы лучше (какой смысл обсуждать дома подобные темы, лучше о чем-нибудь приятном поговорить), но не совсем правильно. Роман Константинович, будучи знакомым с Еленой, мог при встрече завести с ней разговор о «проблемах» Данилова или хотя бы вскользь упомянуть о них. Если Елена будет не в курсе — выйдет неловко. «Поедим — и расскажу», — решил Данилов.
У Елены тоже было что рассказать.
— Сегодня было совещание в департаменте. По обеспечению безопасности сотрудников «Скорой помощи».
— Вот как? — Заинтересованность Данилова, едва не получившего инвалидность на вызове, была искренней. — Расскажи поподробнее!
— Департамент активно продвигает идею газовых баллончиков и электрошокеров. Настолько активно, что сразу чувствуется заинтересованность.
— У нас без заинтересованности ничего не делается, — прокомментировал Данилов, — и это закономерно, ведь заниматься тем, что тебя не интересует, совсем не… интересно. А что ваш главный?
— Михаил Юрьевич считает, что минусов здесь больше, чем плюсов, а вот Сыроежкин просто в восторге от этой идеи…
— Или просто зарабатывает себе очки, лелея надежду когда-нибудь перейти из заместителей в главные врачи.
О заместителе главного врача станции Скорой помощи Сыроежкине Данилов был невысокого мнения как о карьеристе, неизменно держащим нос по ветру. Угодливость, зачастую переходящую в раболепие перед вышестоящими, Сыроежкин компенсировал совершенно хамским отношением к нижестоящим. Любил наорать, мог прилюдно обложить матом, а всех, кто осмеливался ему перечить, методично, с настойчивостью и терпением, которым позавидовал бы сам граф Монте-Кристо, сживал со свету, то есть выживал со «Скорой». И даже после этого не успокаивался: узнав, куда именно дерзкий сотрудник устроился на работу, мог позвонить тамошнему руководителю и «как коллега-администратор коллеге-администратору» наговорить гадостей. Тот еще человек был Сыроежкин — захочешь что-то хорошее сказать и не вспомнишь ничего.
— Не иначе, — согласилась Елена. — Идея только внешне привлекательная, а если вдуматься, то… Скажи-ка, а сам ты что думаешь по поводу газовых баллончиков и шокеров на «Скорой»?
— Или баллончик, или шокер?
— Нет, и то, и другое вместе.
Данилов поторопился доесть яичницу, пока не остыла, ведь холодная яичница никуда не годится, заодно и обдумал тему.
