Плюс на минус - Громыко Ольга Николаевна (мир бесплатных книг txt) 📗
— Что, нравится? — гордо поинтересовался парень.
Ну если сдавленный хрип может служить утвердительным ответом…
Моя машина!!! Мой элегантный сочно-вишневый «фольксваген» превратился в нечто болотно-серое, тусклое и как будто понурившееся от стыда! Опознала я его только по «елочке»-дезодоранту за стеклом, буйно зазеленевшей на новом фоне.
— Ты что наделал, придурок?! — Я кинулась к машине. О, боже… Нет — О, БОЖЕ!!! Из автосервиса Саню вышибли бы еще быстрей, чем из нежохраны: по краям стекла виднелись следы от скотча, на крыше — от малярной кисти, на дверце проступал сквозь краску попавший под раздачу березовый листик… — Она же пять тысяч стоит, я только в прошлом месяце по кредиту рассчиталась!
— Ну вот убьют тебя, и наследникам радость будет, — тоже обиделся-обозлился парень. — Кто ж в засвеченной тачке по городу раскатывает?
— Но красить-то ее зачем было?! Все равно первый же гаишник по номе… — Я осеклась, ибо о номерах Саня тоже позаботился. Судя по пятнам ржавчины — снял с «Москвича».
В машину мы забрались мрачные, как черти в Рождество, и тут же демонстративно отвернулись в разные стороны. Сане-то ничего, а мне пришлось выруливать с участка наполовину вслепую, смяв правым бортом куст смородины и свернув прислоненную к воротам жердь. В салоне невыносимо воняло краской — той самой, бензиново-ацетоновой, причем с открытым окном еще сильнее.
Оголодавших за выходные гаишников на кольцевой было натыкано немерено, но перекрашенный фольксваген выглядел до того убого, что ни у одного милиционера на него палка не поднялась. Хотя у них и повода не было: так аккуратно я не водила машину даже на экзамене в ГАИ. За что была вознаграждена матерным бибиканьем обгоняющих нас машин. Когда водители замечали за рулем блондинку, раздражение на их лицах сменялось неподдельным сочувствием — причем в адрес Сани.
Прекрасно. Просто превосходно! Сначала без работы осталась, потом из собственной квартиры выгнали, а теперь еще и машину хоть на помойку выбрось!
Я угрюмо шмыгнула носом. Нет, плакать я не буду. Я вообще никогда не плачу — этим все равно ничего не изменишь, так какой тогда смысл? Тем более перед Саней: чхал он небось на женские слезы. Ишь, сидит с таким видом, словно его гордость за проделанную работу распирает!
Странное дело: хотя для сна мне удалось выкроить неполных два часа, никаких позывов к «подавить подушку» дальше я не чувствовал. Скорее наоборот, ощущал себя бодрым и свежим. Уж не знаю, была ли в этом заслуга Леночкиного кофе, утреннего душа — бр-р, холодного! — или запаха краски, пропитавшего меня, казалось, до костного мозга… Впрочем, от краски я бы наверняка маялся очугунением башки. А так даже подумать получалось. Почти без помех, Лена явно настроилась оплакивать судьбу — нет, не свою, а бе-едного, несчастного перекрашенного «гольфика». Вот ведь… блондинка. Тут в ней самой вовсю пытаются дырок понавертеть в несовместимых с жизнью количествах, а она из-за всякой фигни мается. Ай-ай-ай, мой любимый цвет… прокисшего бабушкиного варенья, он так подходил к маникюру!
Оставалось лишь надеяться, что за время пути дурная обида из Ленкиной башки хотя бы частично выветрится — на месте преступления инспектор по нежохране Коробкова требовалась мне в рабочем состоянии.
Пока же я ду-у-умал, вернее, додумывал вчерашние мысли: тупая монотонная работа вроде отпиливания ствола у «тулки» или покраски авто хороша, по крайней мере тем, что оставляет голову свободной. Можно поразмыслить, если есть над чем. А мне — есть.
До вчерашнего Леночкиного звонка я был процентов на девяносто уверен, что меня ловко подставили в обычную «бытовуху». Кто-то — возможно, не в одиночку — давно и конкретно точил зуб на гнома от науки. И когда вдруг этот «кто-то» узрел возможность не просто угрохать недруга, но еще и свалить все на встречного психа, — он использовал шанс на все сто. Расклад почти беспроигрышный: свидетелей нет, отпечатков на орудии преступления тоже, по всей видимости, — иначе бы не гулять мне в главных подозреваемых — ну, а мотивы… Да какие, спрашивается, нужны мотивы контуженному? Мне ж, типа, человека убить — это как сто грамм залпом.
Только вот пальба в гипермаркете в данную схему не лезла категорически. Пистолет с глушаком, пусть даже ПМ или ТТ с какой-нибудь самопальной насадкой, это уже не бытовуха. Это серьезно и по российским понятиям, а уж по меркам почти советской Беларуси, где КГБ по-прежнему стережет покой и все остальное…
И — «хвост». Хоть и доморощенный — нормальную ментовскую облаву я черта с два бы стряхнул. Да что там: нормальную слежку с десятком сменных машин я б, во-первых, вряд ли заметил, ну, а во-вторых, десяток машин мог бы нас и перехватить.
Стрельба и слежка на «бытовуху» походили мало. Разве что на очень крутую «бытовуху» — но крутым все же легче и привычней тупо пригласить специалиста, чем самолично устраивать нанайские пляски. Вдобавок ни в одну из выстраиваемых мной схем не ложился факт, что стреляли в Леночку. Следить — понятно, но убивать, да еще столь провоцирующим интерес органов способом… что-то тут не складывается.
— Лен, а у тебя злейшие враги есть?
Ответа я дождался минут через пять, как раз когда уже почти потерял надежду его получить, а заодно и найти в опустевшей пачке сигарету.
— Да! — процедила блондинка, одарив меня при этом взглядом, весьма далеким от сестринской любви. — Есть… один.
Более детально я уточнять не стал — мы как раз подъезжали к давешней поляне.
Сейчас, при свете дня, масштабы учиненной мной диверсии были видны куда лучше, чем ночью да еще сквозь дым. Зрелище, которое лично у меня вызывало двойственное, вернее, тройственное чувство. На первом плане была, разумеется, Гордость: «Ох, ни фига ж себе я учинил! Да тут небось небу жарко стало!» Следом, отставая на шаг, маршировал Стыд под кумачовым транспарантом: «Ну и наломал же я дров… дровей и прочего валежника!» Третьим осторожно, бочком, подходило Благоразумие с заготовленной укоризненной нотацией: «Опять… опять едва башки не лишился, и, заметь, снова по совершеннейшей глупости!»
Пожалуй, только прошедший накануне дождь уберег окрестности от хорошего лесного пожара: судя по дырам в кронах деревьев, они приняли на себя изрядную часть ракет. Да уж… понятно, с чего ролевики в ужасе разбежались по всему лесу. Когда в паре метров над твоей башкой раздается «большой бабах», а затем сверху обрушиваются листья, кора, ветки, ну и целый вагон искр — в такой вот обстановке ноги зачастую начинают принимать решение сами, не тратя время на консультации с головой.
Я неторопливо прошелся по поляне, то и дело подергивая плечом — висящий под камуфляжкой обрез с непривычки давил на лопатку… Ага, вот и мое любимое бревно.
Размеры воронки, что выкопала под ним шальная ракета, впечатляли — непонятно, куда только Минторг смотрит, позволяя свободно торговать этим китайским барахлом?
Интереса ради я попробовал найти хоть один отпечаток собственных ботинок. И нашел — у самого берега. В прочих местах пасшееся стадо мамонтов перепахало своими копытами все и вся вдоль и поперек.
Леночка тенью волочилась за мной.
— Са-а-ань, — неуверенно протянула она. — А ты и в самом деле разбираешься во всех этих следопытских делах?
— Есть немного.
Ротный учил нас, что называется, «туго», а наглядные примеры нам почти каждую ночь в изобилии поставляла вольная Ичкерия, с наступлением рассвета снова перекрашивающаяся в почти мирную Чечню. Первые разы, конечно, я не замечал практически ничего, но потихоньку-полегоньку… действительно начал даже при случайно брошенном взгляде фиксировать в памяти детали, причем детали нужные. К примеру, обрывки бинтов: там, в «зеленке», они означали хорошее попадание, после которого у перестреливающихся с нами духов появлялся еще один раненый, что по части хлопот порой хуже убитого. Ну и, соответственно: куча гильз винтовочного калибра — это позиция пулеметчика. Вот ведь надоеда! Третий раз его прищучить пытаемся и — как вода сквозь пальцы…
