Бита за Рим (Венец из трав) - Маккалоу Колин (мир книг TXT) 📗
Сетования Корнелии Суллы были мельчайшей песчинкой в потоке все ухудшающихся новостей, настигавших Суллу, но именно они и склонили чашу весов.
До этого письма Сулла еще не знал, какое решение примет. Теперь же он знал это. И хотя это решение менее всего было связано с Корнелией Суллой и ее бедами, у него появилась идея и относительно ее бедной маленькой жизни. Как смел этот пицен, этот нахальный деревенщина, подвергать опасности здоровье и счастье его дочери и внука!
Сулла отправил два письма: одно — Метеллу Пию Поросенку, приказывающее ему прибыть в Капую из Эзернии и привезти с собой Мамерка, второе — Помпею Страбону. Письмо Поросенку состояло из двух простых предложений, письмо Помпею Страбону отличалось большей основательностью:
Не сомневаюсь, Помпей Страбон, что тебе известно обо всем происходящем в Риме: об опрометчивых действиях Луция Цинны и его дрессированной шайки народных трибунов. Полагаю, мой северный друг и коллега, что мы достаточно хорошо знаем друг друга. Сожалею о том, что наши карьеры не позволяли нам завязать тесную личную дружбу, но мы оба понимаем: наши цели и намерения совпадают. Я постоянно вижу в тебе консерватизм и почтение к старым законам. Я вполне разделяю эти воззрения. Мне известно, что ты не любишь Гая Мария, и сильно подозреваю, что сходные чувства ты испытываешь и к Цинне.
Если ты искренне считаешь, что для Рима лучше было бы послать против Митридата Гая Мария с его легионами, тогда немедленно разорви это письмо. Но если ты предпочитаешь видеть в Азии меня и мои легионы, то продолжай читать дальше.
Благодаря теперешнему положению дел в Риме я беспомощен начать то предприятие, которое мне следовало бы начать еще в прошлом году, пока не истек срок моего консульства. Вместо того чтобы отправиться на Восток, я вынужден сидеть в Капуе со своими тремя легионами, пытаясь избежать утраты своих полномочий, ареста и обвинения в таком ужасном преступлении, как усиление mos majorum. Цинна, Серторий, Вергилий, Магий и остальные толкуют, разумеется, об измене и убийстве.
Если не считать моих легионов в Капуе, еще двух — возле Эзернии и одного — возле Нолы, твои войска являются единственными, которые находятся сейчас в Италии. Я могу положиться на Квинта Цецилия в Эзернии и Аппия Клавдия в Ноле, поскольку они поддерживали меня и мои планы, пока я был консулом. Это письмо я написал для того, чтобы спросить: могу ли я так же полагаться на тебя? Может случиться, что после моего ухода из Италии ничто уже не остановит Цинну и его прихвостней. И могу уверить тебя, что если я вернусь с Востока победителем, то заставлю своих врагов заплатить за все.
Теперь что касается моего нынешнего положения. Мне необходимы гарантии на те четыре или пять месяцев, пока меня не будет в Италии. Ветра над Адриатикой и Ионией в это время чрезвычайно капризны, и бури разыгрываются достаточно часто. Я не могу позволить себе рисковать войсками, в которых Рим сейчас отчаянно нуждается.
Гней Помпей, не мог бы ты в моих интересах взять на себя задачу проинформировать Цинну и его союзников, что я послан на эту восточную войну законно? То есть о том, что, если они попытаются помешать моему отплытию, это окажется гибельным для них. И что они должны прекратить свои попытки изводить меня, по крайней мере сейчас. Итак, мог бы ты это сделать?
Если ты решишь ответить мне положительно, то умоляю, считай меня во всех отношениях своим другом и коллегой. Я буду ждать твоего ответа с большим волнением.
Ответ Помпея Страбона был получен Суллой прежде, чем его легаты прибыли из Эзернии. Он был написан его собственной рукой и состоял только из одной лаконичной фразы: «Не беспокойся, я все устрою».
Поэтому, когда Метелл и Мамерк наконец предстали перед Суллой в Капуе, то нашли его куда более добродушным и спокойным, чем ожидали, судя по той информации, которую регулярно получали из собственных источников в Риме.
— Не волнуйтесь, все устроилось, — молвил Сулла, ухмыляясь.
— Каким образом? — изумился Метелл Пий. — Я слышал, там выдвигаются против тебя ужасные обвинения — измена, убийство!
— Я написал своему хорошему другу Помпею Страбону и переложил свои неприятности на него. И он сказал, что сам все уладит.
— И он сделает это, — заметил Мамерк, расплываясь в улыбке.
— О, Луций Корнелий, я так рад этому! — вскричал Поросенок. — Они вели себя с тобой так нечестно! Глядя на их действия, любой мог подумать, что Сульпиций был не демагогом, а полубогом! — Он даже сделал паузу, пораженный своим нечаянным словесным искусством. — Я говорю, что все довольно хорошо устроилось, не так ли?
— Оставь свою речь для Форума, когда сам станешь консулом, — ответил Сулла, — это только утомляет меня. Мое школьное обучение никогда не выходило за рамки самого элементарного.
Подобные замечания озадачили Мамерка, который решил заставить Поросенка рассказать ему все, что тот знал или подозревал о жизни Луция Корнелия Суллы. По Форуму всегда циркулировали разные истории обо всех необычных, талантливых или просто отличившихся в чем-либо людях, но Мамерк их не слушал, считая все эти россказни преувеличенными и приукрашенными выдумками праздных умов.
— Они придушат твои законы, как только ты покинешь Италию. Что ты будешь делать, когда вернешься? — спросил Мамерк Суллу.
— Разбираться с этим, когда все произойдет, а не заранее.
— Сумеешь ли ты разобраться, Луций Корнелий? Мне кажется, может сложиться безнадежная ситуация.
— Всегда найдется какой-нибудь выход, Мамерк. А пока, можешь мне поверить, я не намерен тратить свое свободное время в период этой кампании на вино и женщин, — засмеялся Сулла, который казался совершенно спокойным. — Ты же знаешь, я один из любимцев Фортуны, и она всегда присматривает за мной.
Они принялись обсуждать отголоски войны в Италии. Самниты, которые все еще контролировали большую часть территории между Эзернией и Корфинием и города Эзернию и Нолу, держались с поразительным упорством.
— Они веками ненавидели Рим, что сделало их лучшими ненавистниками в мире, — вздохнул Сулла. — Надеюсь, что к тому времени, когда я уеду в Грецию, Эзерния и Нола уже сдадутся. Если же все останется по-прежнему, им придется дождаться моего возвращения.
— Не придется, если мы поспособствуем их сдаче, — заявил Поросенок.
В дверь поскребся слуга и прошептал, что обед уже готов, если Луций Корнелий пожелает. Луций Корнелий пожелал. Он встал и отправился в триклиний. Пока суетливые слуги разносили яства, Сулла поддерживал легкую и непринужденную беседу; все трое сотрапезников наслаждались роскошью, позволительной только для старых друзей, и каждый возлежал на своем ложе.
— Ты никогда не принимаешь женщин, Луций Корнелий? — поинтересовался Мамерк, когда слуги были отпущены.
— Во время кампании, вдали от жены, это ты имеешь в виду? — пожал плечами Сулла.
— Да.
— Женщины доставляют слишком много хлопот, Мамерк, так что я отвечу «нет», — и Сулла рассмеялся. — Если ты спросил об этом из-за своих опекунских обязанностей перед Далматикой, то получил честный ответ.
— Собственно говоря, я спросил только по той причине, что не предполагал столь чрезвычайной серьезности, — не растерялся Мамерк.
Сулла внимательно взглянул на Мамерка, который находился как раз напротив; теперь Сулла изучал своего гостя более тщательно, чем делал это прежде. Этот Мамерк определенно не Парис, и не Адонис, и не красавчик Меммий. Темные волосы очень коротко подстрижены, а значит, никогда не завивались, что приводило в отчаяние его парикмахера; бугристое лицо украшали сломанный нос и темные, глубоко посаженные глаза; только замечательная, блестящая, загорелая кожа лица придавала ему некоторую привлекательность. Он был здоровым человеком, этот Мамерк Эмилий Лепид Ливиан. Достаточно здоровым, чтобы убить Силона в единоборстве — он был награжден за это corona civica. Таким образом, Мамерк еще и храбрец. Не такой выдающийся, чтобы постоянно представлять опасность для государства. И не дурак. По словам Поросенка, Мамерк сохранял спокойствие и надежность в любой опасной ситуации и командовал весьма уверенно. Скавр очень любил его и сделал своим душеприказчиком.
