Из тупика - Пикуль Валентин Саввич (книги онлайн полностью .txt) 📗
- Седьмой полк, краса и гордость, сдался тоже...
- Красные уже в Емце, мой кум ездил с рыбой, так видел их!
- А где же наши бронепоезда? "Колчак"? "Деникин"?
- Э-э, вспомнил когда... У них - "Зенитка"!
- Зенитка? Это как понимать, Сидор Карпыч?
- Такой "Бепо" у красных, пришел из Питера, по названью своему "Зенитка". Три наших "Бепо" взял в плен, сам с ними сцепился буксами на Плесецкой, и теперь, люди сказывают, кила получилась - с версту длиной. Вот он и шпарит по Холмогорам...
- Неужто сдадут?
- Чего уж там! Почитай, давно сдали...
- Кубыть, сразу не повесят? - опасались некоторые.
- Чека ихняя - ой, не приведи бог! Живьем жарит.
- Да нам-то кой хрен, Пантелеич, с Чеки ихней? Мы с тобой, друг сердешный, как ловили сельдя ране, так и ныне словим... Посуди сам: рази без нас большаки обойдутся? Да ни в жись! Где им! Мы же сельдя ловим...
* * *
Лейтенант Басалаго, одетый в полушубок с погонами флотского офицера, приехал в Немецкую слободу на извозчике. Поднялся по скрипучей лесенке на второй этаж чистенького домика с мезонином. Как хорошо пахло самоварной лучиной, как сквозило Русью, сладостной Русью, через гардины окошек - прямо в снег, прямо в блеск, прямо в изморозь... Хорошо! И стало печально: "Россия! Неужто же сказать тебе - прощай, и - навсегда прощай?" А за стеною стрекотала, как всегда, швейная машинка, и пела одинокая швея, которой никто никогда не видел.
Пела, плакала, убивалась:
Почто меня не любите,
Почто иных щадите,
Невесту юну губите,
Других с добра дарите?
На пороге комнаты Басалаго показал на часы:
- Княгиня! До отхода ледокола осталось совсем немного времени. А вы, я вижу, еще не начали собираться... За четверть часа до отплытия "Минин" даст условную сирену. Пора, пора!
Вадбольская сидела за столом в белой блузке, высокий воротник "медичи" подпирал ее пухлый, надменный подбородок. Она кормила девочку, размачивая в сладком чае зачерствевший имбирный пряник.
- Садитесь, Мишель, - произнесла спокойно. - Право, не думала я, что все произойдет так стремительно. Вы все-таки поступили тогда весьма неразумно, вычеркнув мое имя из списков... Я была бы теперь очень далеко от вас!
- Потому-то и вычеркнул, - дерзко ответил Басалаго, расцепляя ремень на полушубке и садясь возле печки. - А теперь у вас отдельная каюта со всеми удобствами. Ледокол вооружен артиллерией, минами, команда военная. Нет паники, все налажено, первая бункеровка в Мурманске, потом Тромсе и... океан!
- Дядя Мишель, - спросил ребенок, - а медведи будут?
- Вот медведей-то как раз и не будет. Они остаются в России!
- Клавдия, - сказала Вадбольская дочери, - если ты будешь баловаться, я оставлю тебя здесь... с медведями. Ешь скорее!
- Княгиня, - заметил Басалаго, снова посмотрев на часы в нетерпении, еще никогда так быстро не летело время, как сейчас. Мы доживаем последние минуты в России, дорога предстоит очень дальняя, и перед нею мы посидим, но... потом! А сейчас, умоляю вас, давайте же собираться.
- Ну, хорошо, - сказала Вадбольская, поднимаясь. - С чего начать? Просто руки опускаются. Я ведь тут обжилась, вещей много...
Басалаго решительно скинул полушубок возле порога:
- Я совсем забыл, что женщины, даже такие прекрасные, как вы, все равно остаются женщинами, с присущими им недостатками. И конечно же, нельзя доверять женщинам того, что связано с исполнением во времени!
Одних баулов было восемнадцать, и в каждый из них Басалаго, ползая по полу, пихал и пихал имущество княгини. Вперемешку летело, прессуясь под коленом лейтенанта, все подряд: платья, какие-то сумки, деньги, книжки, бумаги, письма (он их прочтет потом, чтобы узнать - нет ли соперника?).
Совсем неожиданно прозвучал вопрос Вадбольской:
- А куда делась голова Наполеона? Она стояла вот тут...
- Я, кажется, сгоряча сунул ее в баул. Она тяжелая, и я решил, что внутри ее деньги... Разве не так?
- Это не моя вещь, а хозяйки дома. Выньте ее!
- Но как жеея могу вспомнить, в каком она чемодане?
- Но что подумает обо мне хозяйка дома?
- Не все ли равно, живя в Монреале, знать, что именно думает о нас хозяйка дома в Архангельске? Ах, стоит ли беспокоиться теперь о голове Наполеона, когда своя голова трещит... Княгиня, еще раз взываю: одевайте ребенка... Ведь я с утра предупредил вас, чтобы вы были готовы.
- Но я никак не предполагала, что все будет так срочно!
- Да. Нашлись предатели в Архангельске, которые уже напекли караваев и выехали в Холмогоры с хлебом и солью - встречать большевиков... Наши "Бепо" разбиты, и красные вот-вот могут ворваться в город со стороны Исакогорки. Торопитесь!
Издалека - с Двины - взревела мощная сирена корабля, и лейтенант Басалаго, смертельно побледнев, вскочил с пола.
- "Минин"? - испугалась и княгиня.
- Кажется... Нет, нет, - заговорил Басалаго, - не может быть. Наверное, это гудит "Канада". Или "Сусанин"? Давайте не будем гадать... быстро, быстро!
- Всегда ты копаешься, - сказала Вадбольская дочери. - Я тебе столько раз говорила, что сначала пальто, а потом шарф... Господи, где твой второй валенок, Клавдия? Клавдия, - повысила голос княгиня, - я с кем сейчас разговариваю? Почему ты не отвечаешь матери?
- О-о-о, - простонал Басалаго. - Вы можете, княгиня, проникнуться сознанием значимости этого момента?.. Мы уходим! Не в театр! Мы уходим из России. Вы понимаете - мы уходим. Мы никогда не вернемся. Россия потеряна для нас... Навсегда. Прошу вас еще раз - поторопитесь...
Вадбольская оглядела ряды баулов, подняла воротник шубки дочери, накинула на ее головку мохнатый шарф.
- В чем вы меня упрекаете, Мишель?.. Я давно готова!
- Я тоже... - засмеялась девочка.
- Тогда присядем, - сказал Басалаго. - Помолчим...
Все трое присели перед дальней дорогой: прочь из России... Вцепившись пальцами в черные жесткие волосы, Басалаго мотался на стуле как пьяный. Виделись ему блески гавани Севастополя, ярость прорыва в Дарданеллы, труп Ветлинского, заметенный снегом на мурманском безлюдье, и многое-многое другое...
- Встали! - сказал резко, берясь сразу за два баула. И, радуясь путешествию, прыгала девочка.
- Надо бы позвать извозчика с улицы, чтобы помог...
- Извозчи-и-ик! - позвали через форточку.
Дверь с треском разлетелась перед Басалаго, и два баула с грохотом покатились по лестнице. В проеме дверей стояли люди с красными повязками на рукавах.
- Спокойно, - приказали они. - Не двигаться... руки!
Выстрелив наотмашь, Басалаго ударил ногою в окно. Брызнули стекла. Жестко и люто, влетел мороз с улицы.
Еще выстрел, и Басалаго кубарем выскочил на улицу - в снег...
Вадбольская вздернула подбородок, и бриллианты яростно вспыхнули в мочках ее ушей, ярких от гнева.
- Надеюсь, - заявила она с вызовом, - это необязательно, чтобы я, княгиня Вадбольская, стояла перед вами с поднятыми руками?..
Басалаго рухнул в снег, что-то хрустнуло в ноге, и, быстро вскочив, он поскакал по тропке среди высоких сугробов в сторону спасительной калитки. Дернул ее на себя, и его ударили кулаком прямо в лицо. Чья-то рука вырвала из пальцев револьвер.
- Стой, - сказали, - не надо бегать тебе... лежи!
Пожилой рабочий из Соломбалы стоял над ним, широко расставив ноги в высоких фетровых валенках. Трещал мороз, осыпались инеем тонкие ветки, а на рабочем была фуражка, и ярко алели на стуже щеки его. Басалаго локтями оттолкнулся от твердого наста тропинки, рухнул спиною в пышный сугроб. Над ним - небо, облака...
- Ну, стреляй, - сказал он. - Чего тянешь?
Рабочий сунул револьвер в карман.
- Не за тем, - ответил, - мы за тобою от самого Мурманска охотились, чтобы здесь пристрелить... Нет, лейтенант! Суд будет. А я тебе - не судья, я только свидетель этому времени...
Издалека наплывал от Двины могучий рев на слободу, что притихла в синеватых сугробах.
