Бита за Рим (Венец из трав) - Маккалоу Колин (мир книг TXT) 📗
Второй lex Cornelia выглядел достаточно невинным. Согласно этому закону, Сенат, состоящий всего из сорока человек, увеличивался на триста новых членов. Такая формулировка избавляла закон от позорного пятна: он как будто вовсе не призывал обратно изгнанных ранее сенаторов. Новые сенаторы должны были утверждаться цензорами в обычном порядке, причем цензорам вовсе не давалось указаний восстанавливать в правах любого сенатора, прежде изгнанного за долги. Фонд, созданный для помощи сенаторам-должникам, работал под руководством Катула Цезаря постоянно. Благодаря его деятельности не осталось никаких препятствий для цензоров восстановить в Сенате изгнанных. Кроме того, следовало восполнить потери, понесенные Сенатом из-за смерти многих его членов. Катулу Цезарю было дано неофициальное поручение оказывать на цензоров постоянное давление. Вследствие этих мер, как был уверен Сулла, Сенат вскоре будет восстановлен. Катул Цезарь был грозным человеком.
На третьем lex Cornelia уже недвусмысленно отпечатался угрожающий кулак Суллы. Сулла аннулировал lex Hortensia, который просуществовал двести лет. Согласно этому новому закону Суллы, ни одно решение не могло быть принято собранием триб, пока не получит одобрения со стороны Сената. Это не только «надевало намордник» на народных трибунов, но и ограничивало действия консулов и преторов. Если Сенат откажется издать senatus consultum, то ни плебейское собрание, ни всенародное собрание не могут принимать данный закон. Кроме того, согласно третьему закону Корнелия, собрание триб не могло вносить изменения в формулировки любого из декретов Сената.
Четвертый lex Cornelia был спущен из Сената всенародному собранию как сенатский декрет. Этим законом устранялись те модификации центуриатной комиции, каким она подверглась в ранние дни Республики. Центуриатной комиции была отныне возвращена та же форма, которую она имела во время правления царя Сервия Туллия. А в то время голоса первого класса имели настолько большой вес, что обладали влиянием, приблизительно равным влиянию всех остальных классов. Согласно новому закону Суллы, политическое значение Сената и всадников увеличивалось и становилось таким же, как и во времена царей.
Пятый lex Cornelia обнажил меч Суллы. Этот последний закон его программы должен был быть обнародован и утвержден всенародным собранием. В будущем никакие дискуссии или голосования по поводу законов не могли иметь места в трибутных комициях. Все законопроекты должны обсуждаться и приниматься в контролируемом Суллой собрании центурий, которое превосходило своей властью все остальные и в котором Сенат и всадники могли контролировать практически все. Между Сенатом и всадниками существовало крепкое единство в вопросах, связанных с предоставлением больших прав низшим классам. С этого момента трибы фактически уже не обладали никакой властью, ни во всенародном собрании, ни в плебейском собрании. Всенародное собрание утвердило этот пятый lex Cornelia, зная, что тем самым утверждает приговор самому себе. Теперь оно могло только выбирать магистратов, и ничего больше. Чтобы вершить суд в трибутных комициях, требовалось сначала принятие закона.
Конечно, все старые законы Сульпиция были записаны на таблицах и действовали номинально. Но как они могли быть применены? Что можно было сделать, если новые граждане Италии и Италийской Галлии по-прежнему распределены среди тридцати пяти триб? Трибутные комиции теперь не могли принимать законы и вершить суд.
В этом таилось слабое место законодательной программы Суллы, и он сознавал это. Отправляясь на Восток, Луций Корнелий сильно беспокоился по этому поводу, но ему не удалось исправить положение за то время, что еще оставалось в его распоряжении. Теперь у народных трибунов были вырваны зубы — они не могли принимать законов и назначать людей в суды. А Сулла не мог сейчас исхитриться вырвать у них и когти — и какие когти! Народные трибуны продолжали иметь над плебсом такую же власть, какой были облечены в момент своего первого избрания. И одним из главных элементов этой власти оставалось право вето. Во всем своем законотворчестве Сулла был очень осторожен и не вторгался в сферу деятельности магистратов. Он занимался только теми институтами, через которые эти магистраты функционировали. Технически он не сделал ничего, что могло бы быть расценено как измена. А лишение трибунов права вето могло быть истолковано именно как измена, как нечто направленное против mos majorum. Власть народных трибунов была почти так же стара, как сама Республика. Она была священна.
Тем временем для Римского Форума программа законов Суллы была исчерпана. Шестой и седьмой leges Corneliae были представлены центуриатной комиции на Марсовом поле, который был окружен квартировавшей там армией Суллы.
Шестой закон Сулле вряд ли удалось бы протащить на Форуме: он аннулировал все законодательство Сульпиция на основании того, что оно было принято под давлением и во время религиозного праздника.
Последний закон инициировал судебный процесс. Двадцати человекам было предъявлено обвинение в perduellio — государственной измене. Гай Марий, Марий-младший, Публий Сульпиций Руф, городской претор Марк Юний Брут, Публий Корнелий Цетег, братья Грании, Публий Альбинован, Марк Леторий и еще двенадцать человек были перечислены поименно. Центуриатная комиция обвинила их всех. A perduellio означало, что они действительно послужили причиной войны, и повлекло за собой смертный приговор. Для центурий ограничиться изгнанием было бы недостаточно. И более того, смертный приговор должен был быть приведен в исполнение в момент ареста обвиненных и уже не требовал соблюдения дополнительных формальностей.
Никто из друзей Суллы или лидеров Сената не оказывал старшему консулу противодействия. Точнее, никто, кроме младшего консула. Квинт Помпей Руф испытывал все большую подавленность, и все это закончилось тем, что он прямо заявил о своем отрицательном отношении к решению предать казни таких людей, как Гай Марий или Публий Сульпиций.
Зная, что не собирается казнить Мария (другое дело Сульпиций — вот с кем Сулла с удовольствием бы расправился!), старший консул поначалу пытался задобрить Помпея Руфа и тем самым излечить его от уныния. Когда это не сработало, Сулла принялся постоянно напоминать коллеге о смерти Квинта Помпея-младшего от рук сульпициевской черни. Но чем усерднее уговаривал Сулла, тем упрямее становился Помпей Руф. Для Суллы было жизненно необходимо, чтобы никто не заметил раскола среди консулов, поскольку сейчас он деловито занимался законодательным устранением трибутных комиции. В конце концов Сулла решил, что Помпея Руфа следует удалить из Рима, чтобы чувствительному коллеге не приходилось постоянно лицезреть войска на улицах Ромулова града.
В его нынешней деятельности Сулле больше всего нравились те изменения, которые он вносил в структуры высшей власти. Он испытывал глубочайшее внутреннее удовлетворение, избавляясь от душевных мук путем принятия законов, которые губили людей. И это было намного приятнее, чем просто убивать их. Манипулировать государством, чтобы погубить Гая Мария, было для Суллы куда большим наслаждением, чем если бы он просто дал Гаю Марию порцию медленно действующего яда и держал его за руки, пока тот не умер. Этот аспект искусства управления государством, который Сулла поставил на новую основу, вознес его на исключительную высоту. С этой исключительной высоты Сулла смотрел вниз, на безумное вращение своих марионеток, подобно богу, взирающему с Олимпа. И подобно олимпийскому божеству, Сулла был совершенно свободен от каких бы то ни было моральных и этических ограничений.
Итак, Сулла вознамерился избавиться от Помпея Руфа совершенно новым и изощренным способом, — способом, который использовал его умственные способности и избавлял его от беспокойства. Зачем подвергаться риску быть убитым самому, когда всегда найдутся люди, которыми можно пожертвовать?
— Мой дорогой Квинт Помпей, тебе необходимо развеяться, — сказал Сулла своему младшему коллеге с величайшей серьезностью и теплотой. — От меня не могло укрыться, что с момента смерти нашего дорогого мальчика ты пребываешь в слишком мрачном настроении. Ты чересчур легко расстраиваешься. Ты утратил свою способность быть беспристрастным. Ты не в состоянии увидеть всю масштабность нашего замысла, который мы сплели для ткацкого станка правительства. Малейшие вещи могут привести тебя в уныние! Однако я не думаю, что тебе нужны каникулы. Нет, тебе нужна небольшая, но трудная работа.
