Следствие ещё впереди - Родионов Станислав Васильевич (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗
— Раздевайтесь, — тихо приказал Рябинин.
— Зачем? — так же тихо спросил Померанцев, заметно напрягаясь.
— Я сейчас приглашу понятых и буду вас осматривать.
— Зачем? — переспросил Померанцев, ничего не понимая. И эта неизвестность пугала сильней.
— Чтобы осмотреть и запротоколировать ту милую родинку, которую любила целовать Симонян!
Руки Померанцева взметнулись с колен на стол и снова опали. Он смотрел на следователя с тупым недоумением, которое было признаком высшей растерянности, когда в голове сталкиваются мысли и ни одна ещё не успела добежать до лица. Померанцев понял, что у следователя есть факты, — стиль записки Симонян он уловил сразу.
— Ну?! — потребовал Рябинин.
Теперь на лицо геолога легла чёткая тень — мука неуверенности и сомнений. Он не знал, говорить или нет.
— Извините, — наконец решился Померанцев, — не сказал. Думал, что не относится к делу. Да, вы правы.
— Подробнее.
— У нас с Верой была любовь… Увлеклись в поле. Три с лишним года.
— Где вы встречались?
— Ну, в поле встречаться просто, ходили вместе в маршруты. А здесь… у неё на квартире.
— А в период болезни?
— Она дала мне ключ.
— Значит, у неё перед смертью были вы?
— Нет, не я, — вскинулся Померанцев. — Я был за неделю, не позже.
Обычное явление: человек признавался в том, в чём уличён. Докажи сейчас Рябинин, что Померанцев был у Симонян утром, и тот вспомнит, извинится, вспотеет.
— Где ключ?
— Знаете, я его потерял.
Рябинин усмехнулся: ну, конечно, потерял. А кто-нибудь нашёл и проник в комнату к Симонян. Лепет подростка, укравшего гитару или модные джинсы.
— Кто знал о вашей связи с Симонян?
— Никто.
— Валентин Валентинович, а вам не хочется, — добродушно сказал Рябинин, — просто и подробно рассказать мне всю правду? Не ждать, пока я вас ещё на чём-нибудь поймаю…
— Мне нечего рассказывать.
— Неправда! Я же вижу.
Теперь Померанцев уже не смотрел на следователя серыми строгими глазами, а старался положить взгляд куда угодно, лишь бы миновать очки следователя. Но Рябинину требовались не глаза, а лицо — оно же было перед ним; закрыть его руками Померанцев не догадался. В допросе наступил перелом — сейчас всё зависело от выбранной тактики. Одно неудачное слово, неудачная фраза, мысль, мимика следователя могли всё испортить. Рябинин уже неудачно сказал: «Я же вижу». Надо было — «Я же знаю».
— Тогда пойдём дальше, — напористо заключил Рябинин, чувствуя, что к нему идёт та сила, которую он долго и бессильно вызывал: она уже в нём, уже он ощутил сладкий холодок в груди и деревянность в помертвевших руках. Он представил, как Померанцев передаёт деньги убийце, и спросил, отрубая слова, как куски свинца топором:
— Сколько — вы — заплатили — убийце?!
— Какому… убийце? — пробормотал Померанцев и автоматически сунул пальцы сначала в один внутренний карман пиджака, потом во второй, точно проверяя, отдал деньги или они ещё лежат в кармане.
Рябинин сидел бледный, впившись глазами в бегающие зрачки подозреваемого. С ним это редко бывало, но сейчас получилось — вся его воля перелилась туда, под череп Померанцева. Рябинин сейчас ничего не видел, не слышал и не чувствовал, кроме трепещущей мысли сидящего напротив человека, — ему казалось, что они сидят в тумане и только между ними ясная полынья, на другом конце которой, как святой в венце, сияет Померанцев.
— Сколько вы заплатили убийце? — медленно и внушительно спросил Рябинин.
— Не помню… То есть не платил.
— Вам жена дарила фотографию?
— Она много дарила…
— Большая открытка, в брючном костюме.
— Дарила.
— Где она?
— У меня… Была… Я её потерял.
— Нет, не потеряли. Вы её отдали своими руками преступнику. Вот она!
И Рябинин вынул из дела и швырнул, как карту из колоды, фотографию женщины в брючном костюме. Она упала на стол лицом к Померанцеву. Тот глянул на неё растерянно: как фотография оказалась у следователя? Облизнул губы, словно задыхался, и покорно сказал:
— Значит, отдал. Нет, скорее всего, потерял. Но если вы настаиваете…
— За что вы хотели убить жену?
— За что убить? — переспросил Померанцев и сделал винтообразное движение телом, словно хотел вылезти из собственного костюма.
— Почему вы убили Симонян? Почему хотели убить жену? — уже не своим голосом кричал Рябинин, чувствуя, что ещё немного такого допроса — и он рухнет со стула.
Но туман и полынья пропали. Померанцев глубоко вздохнул.
Рябинина охватило безразличие ко всему на свете, и он безвольно осел на стуле.
— Сергей Георгиевич, пять минут стою над ухом, а вы молчите, — услышал он голос Маши Гвоздикиной. Вот кто расплескал полынью и развеял туман.
— Вам бумага. — Она передала лист и вышла из кабинета, заплетая мини-юбчонку вокруг стройно-загорелых ног. Рябинин не обратил бы на них внимания, потому что видел каждый день. Но на них глянул Померанцев ресторанно-масляным взглядом. Рябинин удивился: в таком положении, в таком месте он замечает женские красоты.
И Рябинин понял, что скоро он о чём-то догадается. Он предчувствовал мысль. Это как с памятью, когда точно знаешь, что вспомнишь, а что нет. Как-то Рябинин вспоминал две травы. В названии первой было что-то от смазочного материала, а в названии второй — от математики. Но он точно знал, что скоро вспомнит вторую и никогда не вспомнит первую. Так и получилось: таволгу он не вспомнил (тавот), а пижму осознал через час (число «пи»). Вот и теперь к нему шло открытие, шла мысль, которая скомбинируется в мозгу из облика Померанцева, вида прекрасных Машиных ног, опыта, интуиции и чего-то ещё, более тонкого и непонятного, чем интуиция. Но эта грядущая мысль всё поставит на свои места.
— Вы случайно не гипнотизёр? — спросил Померанцев, натянуто улыбаясь.
Рябинин не ответил. Он глянул в бумагу, и сразу все грядущие мысли отринулись, потому что его мозг затормозился на полученной информации.
Накануне он послал запрос в сберегательные кассы на всех пятерых геологов — не брал ли кто вкладов. И один из них взял пятьсот рублей на второй день после покушения на Померанцеву.
Допрос был сорван. В уравнение вкралась новая величина, с которой получалось уже неравенство. Требовалась немедленная проверка. Рябинин ус-тало глянул на часы — пять вечера, через час геологи пойдут домой.
21
Накормив Сыча, Петельников отвёз его в райотдел. Оставив машину, он пешком направился в прокуратуру — к Рябинину.
Он шёл и думал, что вот уже вторую неделю не выжимает гантелей, не тянет эспандер, не плавает в бассейне, не стоит на голове и не пьёт воду мелкими глотками — пьёт залпом. Почти забросил секцию бокса и не ходит на стрельбы… Поэтому организм устал.
У них в райотделе существовала полушутливая теория облагораживания. Её поддерживал сам начальник. Считалось, что после контакта с личностями вроде Сыча человеку необходимо принять нравственный душ: побывать в хорошем обществе, почитать книгу, сходить в театр. Инспектор Леденцов, например, писал стихи, обильно пользуясь рифмами типа «сонет — кастет» и «пистолет — патронов нет». У Петельникова была другая теория, своя: кто сказал, что копошение в грязи делает человека хуже? Наоборот! Когда он видел гнусную личность, искал её, находил, ловил, смотрел ей в лицо, то всегда тихо удивлялся, что, в общем-то, это такой же человек, как он, Петельников, как и все, но опустился до такой низости. Ужасала возможность людской деградации. Поэтому хотелось быть лучше. И всё-таки, когда Петельников ворошил чью-нибудь грязную жизнь, бегал по сомнительным квартирам, сидел в засадах, делал обыски или задержания, говорил с негодяем или пьяницей, — ему в конце концов хотелось чего-нибудь красивого. Может быть, поэтому Петельников броско одевался, чуть манерно курил, занимался в двух спортивных секциях, вслед за Рябининым собирал заумные книги и держал абонемент в филармонию.
