Обитель любви - Брискин Жаклин (книги txt) 📗
— Пойдемте, Амелия, — произнесла она гортанно, как все уроженки Эльзаса. Она повернулась к Баду. — Просим извинить нас. Мы опаздываем на прием.
— С кем я только что познакомилась? — протянула Люсетта. — С той самой незаконнорожденной дочерью?
— Дорогая, да что ты вообще можешь об этом знать? — возразил Бад как можно мягче, но по его глазам было видно, что он рассержен.
— Ну... Весь Лос-Анджелес только об этом и говорит. А она настоящий сухарь, правда? Ты, наверно, все о ней знаешь, вы ведь соседи. Ну, расскажи же! Я хочу знать все!
— Меня работа ждет, — ответил Бад.
Он оставил ее на улице перед магазином, даже не попрощавшись, даже не приподняв своей шляпы-канотье.
На следующий день, в среду, Бад приехал в Паловерде первым. Смахнув черепичную пыль и крошку от обвалившейся с края галереи крыши, он присел в ожидании, не спуская глаз с тропинки через погибший фруктовый сад. Его левая нога непроизвольно выписывала круги на земле, поднимая целые облачка пыли. Терпение не было одним из его достоинств. «Скорее, — думал он. — Скорее же, Амелия Дин!»
Иногда, дразня, он называл ее полным именем. Но смысл этой фамилии — «Дин» — ускользал от него. Он почему-то не вспоминал о том, что она была дочерью того самого рыжебородого чиновника железной дороги, не думал о том, что вокруг нее сейчас разворачивается самый громкий на всем западе страны скандал. Он никак не связывал ее с лос-анджелесским цирковым представлением под громким названием «дело Дина».
Если это и была всего лишь уловка практичного человека, она далась ему легко. Для Бада полуразрушенная гасиенда стала целым миром, где живут, правда, только двое. Амелия господствовала в этом мире, и ему просто было трудно представить, что она существует где-то еще. Как и положено, у мира под названием Паловерде была своя история, язык, шутки, битвы, дружба, обряды и праздники. Он научил ее испанским танцам: jota и fandango. Она коверкала его любимые словечки, и он смеялся до упаду. Рассказав о Розе, он постепенно ей поведал всю свою жизнь, а она серьезно внимала ему. Когда же они занимались любовью, он наслаждался вкусом ее кожи, впитывал исходящий от нее острый утонченный аромат, походивший на запах цветущего сахарного тростника.
Но с каждым днем ему все труднее было обходиться только тем замкнутым мирком, в Паловерде. Мысли о ней преследовали его повсюду: и в магазине, и ночью в постели. А вчера эти мысли настигли его на улицах города. На какое-то мгновение он увидел, как она беззащитна под откровенным взглядом Люсетты и других прохожих. Перед ним стояла ничем не защищенная девочка в темно-сером платье. «Они пялятся на Амелию, — подумал он тогда. — На Амелию. На мою Амелию!» Инстинктивно он уже потянулся к ней, чтобы взять ее за руку, укрыть от этих взглядов. Но старая гувернантка вовремя увела ее. Люсетта сказала что-то, он ответил, все потонуло в словах, и, обернувшись, он увидел только ее ноги под коротким траурным платьем, стройные ноги, которые он часто целовал в Паловерде, стягивая с них черные шелковые чулки.
И в ту минуту, когда открылась дверца коляски Динов и они вышли, два мира в душе Бада Ван Влита окончательно слились в единое целое. И Амелия господствовала повсюду.
Рогатая жаба выпрыгнула из тени, и Бад услышал приближающийся топот конских копыт. Он бросился к фасаду дома. На щеках Амелии виднелись грязные разводы. Значит, она плакала! Он снял ее с седла. Его мучил стыд. Как он посмел до сих пор не замечать, закрывать глаза на ее переживания?
Амелия поначалу сдерживалась, но, когда он ее обнял, она вдруг ослабела и зарыдала. Ему тоже захотелось заплакать. Он до сих пор не понимал, насколько умело эта смелая, гордая, веселая и по временам раздражающая его девочка скрывала от него, даже от него, свою скорбь. Эта девочка, которая три раза в неделю в течение одного часа сорока пяти минут владела им полностью. Такого во взрослой жизни опытного Бада еще не случалось. Только Амелии он отдавался всем своим существом.
Он стреножил кобылку, обнял Амелию за плечи, и они вошли в sala. Закрыв дверь, он сел на кучу одеял и притянул ее к себе на колени. Она всхлипывала. Он вытащил платок с вышитыми инициалами и стал вытирать грязь на ее щеках.
— Вот так. Так-то лучше, — приговаривал он. — Что случилось, милая?
— Завтра...
— Завтра?
— Я буду на представлении.
— На суде, — сказал он.
Ожидались показания женщины, объявившей себя миссис Софи Бэлл Дин, вдовой полковника.
— Как будто им мало того, что они уже и так вывернули наизнанку всю папину жизнь. Даже его болезнь.
— Я только сейчас начинаю понимать, как тяжело все это для тебя.
— Факты не лгут. Даже если им невыносима мысль о том, что мама может унаследовать эти акции, зачем выдумывать всяческую ложь?
Бад знал, что такие люди, как полковник, довольно часто заводили семьи на стороне. Но он промолчал.
Амелия продолжала:
— Что им нужно?
Бад не ответил.
— Бад?!
— Думаю, — наконец сказал он, — что тут та же ситуация, что и с письмами, которые ты мне дала почитать. Обнародовав их на суде, ты хочешь очернить владельцев компании. А они хотят облить грязью полковника.
— Но они уже это сделали! Дальше некуда. Если им неймется, пусть копаются в бухгалтерских книгах. По крайней мере это будет честно. Но они подыскали лжесвидетелей, эту женщину и ее дочерей. Для чего? Чтобы отнять у нас с мамой то немногое, что осталось? — Она сделала паузу. — Он всегда говорил мне, что я — его единственный ребенок. Он никогда не лгал мне. В крайнем случае промолчал бы. Он никогда не лгал! У нас с ним были отношения намного доверительнее, чем обычно бывают между отцом и дочерью. Он говорил мне, что я его единственный ребенок, потому что так и было на самом деле! Глупо... Бад, мне так его не хватает!
Он прижался щекой к ее щеке.
— Нам следовало поговорить об этом уже давно.
Она покачала головой.
— Я ведь рассказывал тебе о моей жизни. Почему же ты не делилась со мной своими переживаниями?
— Да, но... — Она вздохнула. — Это единственное место, где я могла о них забыть хотя бы на время. Мне трудно объяснить. Просто, когда я поднимаюсь сюда по склону холма, мне кажется, что папа жив. В Паловерде я чувствую себя в безопасности.
— Со мной ты будешь в полной безопасности.
Она, казалось, не расслышала его.
— Завтра мне придется столкнуться лицом к лицу с той женщиной и ее дочерьми. О, они такие злые, эти самозванки! — Она жалко, болезненно улыбнулась ему, словно извиняясь. Потом улыбка исчезла. — Бад, что, если я упаду в обморок?
— В обморок? — Бад удивился. Он подумал вдруг, что таким образом она намекает ему, что его способ предохранения дал осечку. Радость нахлынула на него такой волной, что он не мог даже вздохнуть. У него и у нее родится ребенок! Он проживет с Амелией до конца жизни! — С чего это тебе падать в обморок, дорогая?
— Я уже падала несколько раз. Потом доктор Видни сказал, что мне нужно укреплять здоровье на свежем воздухе. Он понял, что мне необходимо как-то отвлечься от косых взглядов и перешептываний. Он очень добрый человек. А ты никогда не задумывался, почему мама разрешила мне ездить одной?
— Я никогда не думал об этом, но был ей очень признателен за разрешение.
— Это вовсе не такие обмороки, какие бывают в романах. Это страшно. Если это случится там, я умру.
Он снял с ее левой руки перчатку и прижал ее ладонь к своей щеке.
— Я люблю тебя, — произнес он. Он часто говорил ей эти слова и раньше, но всегда только когда обладал ею. Она же никогда не говорила ему ничего подобного. — Амелия, я тебя так люблю! Мне необходимо быть с тобой все время. Всегда. Обещаю, что отношение к тебе в корне изменится, когда все узнают, что мы собираемся пожениться.
— Пожениться? — Она вырвала свою руку. — Пожениться?! Да я только и живу мыслью о том дне, когда смогу уехать из этого злобного города!
— Амелия...
