Человек из дома напротив - Михалкова Елена Ивановна (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
Эмиль Осин.
Борька Лобан.
Люба Сенцова.
Мои сокурсники, с которыми я водил дружбу во времена студенчества!
И все они были мертвы.
Не на фотографиях, нет. Там, в черно-белой реальности, они были живы и совсем молоды. Третий курс? Четвертый? У Любки короткий ежик на голове: значит, третий. К началу учебного года она побрилась налысо, а любопытствующим и острякам заявляла, что проходит курс химиотерапии. Я бы побоялся шутить такими вещами, но Любке было начхать. Волосы у нее росли быстрее, чем трава по весне, и к концу сентября она уже пользовалась расческой, а те, кто поверил в ее выдумку, плевали ядом ей вслед.
Эмиль был сфотографирован в кафе, Матусевич – за рулем своей «Тойоты», насупившийся Борька курил возле факультета, а Сенцова переходила улицу, глядя чуть мимо фотографа. Казалось, еще немного, и насмешливый взгляд упрется в меня, рассматривающего ее спустя восемь лет после того, как нога в черном мартинсе ступила на зебру.
Никого из них не осталось в живых. Я слышал, что Любка ввязалась в пьяную драку, а Осин сломал себе шею, свалившись в неогороженную яму, оставленную строителями. Про Артема толком не знаю – кажется, сердечный приступ. Борька Лобан утонул.
И вот они здесь, передо мной, на стене подвальной комнаты, в доме, где я оказался по чистой случайности.
Этого просто не могло быть.
Я взлетел по лестнице и обежал комнаты, заглядывая под кровати и в шкафы. Кто-то был здесь, в моем коттедже. Кто-то распечатал и повесил фотографии моих покойных приятелей, и произошло это недавно – поверхность двух кювет была еще влажной.
Рытвин ответил на мой звонок почти сразу.
– Никита! Рад слышать. Неужели сдал мою халупу? Я надеялся…
– Илья Евгеньевич, – перебил я, – у кого еще есть ключи от вашего дома?
– Э-э-э… Ни у кого! Только у нас с тобой.
– Не может быть! Вспомните, пожалуйста!
Я выдумал потенциальных клиентов, которые пожелали осмотреть подвал, а там неожиданно для всех оказалась лаборатория. О снимках на пробковой доске упоминать не стал.
– Это какая-то глупость, ей-богу, – с искренней, как мне показалось, растерянностью, сказал Рытвин. – Что за лаборатория? Я не фотограф. Ник, ты не бухой ли, часом?
– У кого еще есть ключи? – настойчиво повторил я.
Однако Рытвин стоял на своем. В конце концов он, похоже, решил, что это какой-то розыгрыш, и, благодушно похохатывая, повесил трубку.
А я остался в доме с фотографиями, которым неоткуда было здесь взяться.
У меня не имелось логического объяснения происходящему. Какой-то иррациональный страх мешал вновь спуститься в подвал; я запер верхнюю дверь, за которой начиналась лестница, и в совершенном смятении вернулся в свою обжитую комнату.
Два часа спустя электричка «Москва – Владимир» увозила меня из города. Я ехал к Тане. Моя прекрасная сестра – воплощенное благоразумие, и если кто и мог рассеять этот морок, то лишь она.
Вернулся я спустя четыре дня, совершенно успокоившийся. Таня убедила меня, что это недобрый розыгрыш хозяина, который, несомненно, навел обо мне справки, прежде чем передавать ключи от своего дома, и развесил в подвале фотографии, позаимствовав их у кого-нибудь из моих бывших сокурсников. Вряд ли он догадывался, какая участь постигла моих приятелей. Странная жестокая мистификация – только и всего.
Я напомнил сестре про кюветы. Она пожала плечами: должно быть, они были наполнены водой и за несколько месяцев высохли не полностью.
О женщина, оплот здравомыслия! О ясный практический ум! Я вошел в дом, весело насвистывая, как человек, которому сделали прививку от нелепых страхов. Отличный день! Мне даже удалось забежать на ипподром и посмотреть заезд. Бегущие лошади – невероятное зрелище. Именно то, что требовалось, чтобы окончательно прийти в норму.
Не стоило устраивать в подвале мемориал моего студенческого прошлого. Я неторопливо спустился, чтобы забрать снимки.
Распахнулась дверь, вспыхнул свет, и мне бросилось в глаза, что фотографий стало пять.
На пятом снимке был я.
Не помню, как швырял вещи в сумку. Мое первое осознанное воспоминание – тяжелый ключ, который подпрыгивает в моем кулаке, точно упрямое живое существо, не желающее лезть в замочную скважину.
В конце концов я просто сунул его в карман. Пусть в этот проклятый дом заходит кто хочет! У меня стучали зубы. Бежать! Бежать к сестре, в гостиницу, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Я вцепился в сумку и кинулся к дороге, но тут за моей спиной приглушенно зазвонил телефон.
Я забыл на столе свой сотовый.
Я стоял и слушал, как он надрывается, – старый телефон с царапинами на корпусе, служивший мне верой и правдой последние пять лет, – и понимал, что без него уходить нельзя. И дело даже не в том, что мне необходимо постоянно быть на связи, нет. Просто это было как… как оставить врагу свой талисман.
Фотографии смеющейся сестры, глупое селфи в кинотеатре, номер Алисы, ее сообщения, которые я так и не стер…
Нельзя все это бросить.
Я поставил сумку на землю, быстро зашел в дом, схватил надрывающийся телефон, увидел незнакомый номер на экране, подумал: «Спамеры, мать их!» – а в следующую секунду меня ударили по голове и я провалился в темноту.
Глава 2
– Моя фамилия Порошина, по мужу, – зачем-то объяснила женщина, войдя в квартиру.
«Милая и очень испуганная» – вот было первое, что подумал Сергей Бабкин. Она извинилась, что не захватила бахилы, попыталась снять запылившиеся туфли, снова попросила прощения и только затем, к облегчению Сергея, на цыпочках прокралась в комнату, где ждал Макар Илюшин.
Никто не доставляет таких хлопот окружающим, как люди, отчаянно старающиеся не мешать. Бабкин заварил чай и принес в гостиную.
Она покосилась на чайник со страхом, будто ей предложили яд, а не черный рассыпной с бергамотом. Дрожащими руками достала из сумки фотографию и протянула Сергею. Он бросил взгляд на снимок, прежде чем передать его Илюшину. Молодой парень лет тридцати с приятным невыразительным лицом; худощав, сутул, под глазами круги. Офисный трудяга, должно быть.
– Татьяна, расскажите все с самого начала, – попросил Макар.
Сергей придвинул стул и начал записывать.
– Моего брата зовут Никита, Никита Сафонов. Ему двадцать семь, я на восемь лет старше. Родителей нет: папа нас бросил, мы его толком и не помним, а мамы не стало, когда Никита еще учился. Мы с братом… – она запнулась, – мы очень близки. Конечно, я не могла заменить ему маму, но всегда его поддерживала. Потом вышла замуж и уехала во Владимир, у мужа там бизнес.
– Какой? – спросил Сергей.
– Строительный.
– Вы уехали, а ваш брат остался в Москве?
Она кивнула.
– Дела у Никиты шли не слишком хорошо. Последние три месяца его как будто сглазили. Ни одной сделки, ни одного хорошего клиента, одни «туристы»… На их сленге так называют людей, которые приходят посмотреть квартиру, подробно расспрашивают о ней, а потом исчезают навсегда.
– Он риелтор?
– Да, хотя закончил юридический. Из-за его нынешней работы все и случилось.
Порошина говорила медленно, вопросительно взглядывая то на Бабкина, то на Илюшина, точно сверяясь с их лицами, в правильном ли направлении движется ее рассказ.
– Что случилось? – мягко спросил Илюшин. – По телефону вы сказали, что он исчез.
– Это очень странная история. Неделю назад брат приехал ко мне поздно вечером и рассказал, что ему пришлось занять чужой коттедж. Дом принадлежал одному из его клиентов. Никита давно не мог его никому сдать, и когда у него закончились деньги, решил, что сам будет там жить, пока не найдет нормальную работу.
Бабкин и Макар переглянулись. «А что, так можно было?» – отразилось на лице Сергея.
– В тот вечер он впервые спустился в подвал и обнаружил там фотографии своих бывших однокурсников, – волнуясь, продолжала Порошина. – Четыре снимка висели на стене. Эти люди давно умерли.
