Сердце, которое помнит - Зендкер Ян-Филипп (читать книги без регистрации .TXT) 📗
Подумав еще, я вспомнил про близнецов Ма Сан Йи и Маунг Тин Оо. Их мать умерла в родах. Отец снова женился, и у них есть хотя бы мачеха. Не скажу, что она слишком к ним добра, но она рядом.
О своей маме я знаю немного: только то, что она живет в Янгоне [1] и у нее не все в порядке со здоровьем. Но чем она больна, мне неизвестно.
Я понятия не имею о том, что маме нравится и что ее тревожит. Даже не знаю, любит она рис, как я, или лапшу, как ее брат.
Не знаю я и о том, крепко она спит по ночам или у нее бывает бессонница, как у дяди. Просыпается ли она по ночам и зовет меня только для того, чтобы убедиться, что меня нет рядом?
Я не знаю ее запаха. Не знаю, как звучит ее голос. Не знаю, похож я на нее или нет.
Даже не помню, когда мы с ней виделись в последний раз.
У дяди была ее фотография, которую он использовал в качестве закладки для книг. Мама, У Ба и я стоим на заснеженном крыльце, в шапках и рукавицах. Мама держит меня на руках – совсем еще маленького, завернутого в одеяло. Мы все старательно смотрим в объектив аппарата.
Однажды дядя забыл книгу на дворе. Хлынул дождь, насквозь промочивший страницы и снимок. С тех пор мама превратилась в очень красивое разноцветное пятно среди других пятен.
Чтобы прогнать эти мысли, я начал считать вслух. Есть у меня такая привычка. Если мне о чем-то не хочется думать, я просто начинаю считать. А если меня что-то тревожит или пугает, я начинаю считать то, на что падает взгляд. Например, плоды на дереве авокадо. Цветы на кусте гибискуса. Спицы на колесах моего велосипеда и даже ступеньки.
Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать…
Но сегодня мне никак не прогнать назойливые мысли.
Никак не перестать думать о маме.
Я ушел от кудахчущих кур в самый дальний угол двора и сел перед муравейником.
Тысячи муравьев ползли двумя черными колоннами вдоль кустов бугенвиллеи, направляясь к папайе. Там, по непонятной мне причине, они делали резкий поворот и уползали под изгородь в соседний двор.
Мне нравилось следить за муравьями. Они были живым доказательством того, что сила никак не связана с величиной тела. Муравьи перетаскивали листья, хвоинки и куски коры, которые были значительно тяжелее их.
Если на их пути я клал палки или камни, они останавливались на мгновение, прощупывали их своими крошечными ножками и усиками, а затем проходили над ними, под ними или обходили их, независимо от того, насколько высоким или широким было препятствие. Они обладали потрясающей целеустремленностью, и ничто не могло помешать им в достижении намеченной цели.
Эта мысль меня взбодрила.
Еще муравьи никогда не выказывали признаков страха. Можно подойти и топнуть ногами. Муравьи продолжат заниматься своим муравьиным делом. Не то что жуки, черви и мокрицы. Мокрицы невероятно трусливые твари: стоит мне поднять камень – тут же бросаются врассыпную.
Я сидел, смотрел на муравьев, вглядывался в их неутомимое движение, пока не потерял представление о времени.
Тревожные мысли постепенно ушли, я почувствовал себя лучше и вернулся в дом.
На ступеньках лежала пара дядиных рубашек, две мои зеленые школьные лоунджи [2] и кипа футболок. Рядом примостились грабли, которыми я собирался воевать с сорняками. Однако мне совсем не хотелось возиться со стиркой или копаться в огороде. Я поднялся в дом проведать У Ба.
Дядя все так же неподвижно лежал на кушетке. Одеяло сползло на пол. Я поднял его и сложил. Оно уже не хранило тепло дядиного тела.
Я не стал чинить колесо. Поставил запасное и поехал в город.
Сегодня был базарный день, а значит, на улицах прибавится людей, машин и мотоциклов. Надо смотреть в оба, а то мопед уже чуть не отбросил меня на обочину.
Дядя рассказывал, что не так давно на улицах Кало вообще не было ни машин, ни мотоциклов. Люди передвигались пешком, на велосипедах и многочисленных повозках, запряженных лошадьми. Электричество тогда выключалось в девять часов вечера, и на город опускался блаженный покой. Те, кто побогаче, зажигали свечи. Те, кто победнее, просто ложились спать. И не было ни компьютеров, ни телефонов, ни иностранных туристов.
Мне такого не представить. Нынче все взрослые только и пялятся в мобильные телефоны. Чем бы они тогда заполняли время?
На базаре почти над всеми лотками натягивают брезент, чтобы дождем не намочило. Возле лотков не протолкнуться. Пахнет сушеной рыбой, кориандром и свежемолотым перцем чили. Торговцев мясом я всегда обхожу стороной. Не выношу зловония расчлененных мясных туш. Этот запах цепляется к моим ноздрям и держится часами.
Сегодня на базаре было полно людей разного возраста, но мне казалось, что я вижу только матерей с детьми. Торговки, которым было не с кем оставить малышей, брали их с собой на базар, и те ползали на животе среди гор моркови и картофеля. Покупательницы носили детей за спиной или держали на руках. Женщины хлопотали над детьми: кормили их, пели песенки и укачивали.
Я смотрел на них, и мне опять стало грустно. Я бесцельно бродил от лотка к лотку. Больше всего мне сейчас хотелось вернуться домой, к дяде, и улечься рядом с ним на кушетку. Но вчера он просил купить чая и пачку чирут [3]. Еще я купил яиц и овощей на обед, немного выпечки, а также два букета желтых и белых хризантем для домашнего алтаря. У торговки сластями я купил дяде два куска молочного кекса. Он меня об этом не просил, но я знал, как У Ба любит эти кексы. Погрузив купленное на багажник велосипеда, я поехал к Ко Айе Мину.
Его контора находится на боковой улице, неподалеку от рынка. Над дверью красуется вывеска: «Приключенческие туры с Аароном». Он называет себя Аароном, опасаясь, что иностранцам будет не запомнить его бирманское имя. Он работает гидом, то есть получает деньги за то, что водит людей по разным местам. Как-то я спросил его, что это за непонятная работа такая – водить иностранцев – и почему ему за нее платят. По-моему, таким делом надо заниматься бесплатно; просто чтобы с кем-нибудь подружиться. Или помочь тому, кто заблудился. Он ответил, что его работа называется «туризм», и добавил, что я, наверное, еще слишком мал и не понимаю особенностей взрослого мира.
Для меня и сейчас загадка: ну какие могут быть приключения, когда бродишь по Па-О, Карену, Дану или Палонгу? Так называются деревни вокруг Кало. Однако в сухой сезон сюда приезжают толпы иностранцев, и K° Айе Мин бывает очень занят. Он работает практически без выходных, и мы с ним почти не видимся. Зато в сезон дождей туристов немного. Тогда Ко Айе Мин просто сидит в своей конторе, и времени у него предостаточно. Мы играем в шахматы или говорим о футболе. Своих детей у него нет, поскольку он не женат. До недавнего времени у него была подруга, но не местная. Она жила где-то возле Манадалая. Знакомить родителей с Ко Айе Мином она не хотела и просто иногда приезжала в Кало. В такие дни K° Айе Мину становилось не до меня. Но я не жаловался. Надолго она не задерживалась, а с какого-то времени вообще перестала приезжать.
Ко Айе Мин мне как брат, хотя он намного старше. По-моему, ему лет тридцать. Но разница в возрасте нам не мешает. У нас хватает тем для разговора, а если мы не настроены говорить, как сегодня, можно просто молчать вместе.
Он точно знает, о чем можно меня спрашивать, а о чем нельзя. Думаю, есть люди, которые знают об этом сами, и им даже не надо говорить.
Ко Айе Мин ни разу не спросил меня о матери.
Он ни разу не упомянул про мой шрам.
Не то что ребята и учителя в школе. Мой шрам – темно-красного цвета, шириной со спичку. Он тянется от левого уголка рта почти до уха. У Ба думает, будто я редко его вижу, поскольку у нас дома нет зеркал. Дядя ошибается. Я вижу шрам каждый раз, когда кто-то смотрит на мое лицо.
