Как никогда. Одинокая женщина желает... - Порошина Марина Витальевна (список книг txt) 📗

Однако все обошлось, и на прощание от эльфа он получил не только номер телефона, но и адрес электронной почты, на который он ежедневно на протяжении вот уже пяти месяцев два раза в день посылал одно и то же сообщение: «I love you from the first look!» [10] Это был как бы пароль, а потом уже все остальное. Он все надеялся услышать отзыв, что-то вроде «I love you too», но… Ничего, у него упорный характер.

Про зимнее знакомство с Аланом Юлька сказала матери мимоходом, но та, погруженная в свои переживания, как в вату, возможно, ее и не расслышала. Покивала, улыбнулась, но не расслышала. Юлька жалела мать. Как несправедливо все устроено: отец ушел к своей парикмахерше, а ее Горюнов мается, все выбирая между ней, Юлькой, и женой. Да он и не мается в общем-то. Его все устраивает. Он любит и ее и жену. Это у нее и у его жены — по половинке, полмужа и поллюбовника. И им от этого плохо. А у него две женщины — и ему хорошо.

А этот вот даром ей не нужный англичанин так нелепо и неожиданно влюбился в нее. И готов — нет, не так, — он просто мечтает на ней жениться. Он уже учит русский язык. Его родители уже дали свое согласие, теперь Julia должна спросить у своей мамы, и тогда он приедет в сентябре, раньше не получится — дела. И они поженятся. А потом уедут в Женеву. Ей там понравится. О том, что Юлька может ему отказать, Алану и в голову не приходило — ведь ее же Бог послал, и у него «love from the first look».

– Так что, мам, давай, соглашайся, он, видимо, послушный мальчик и без твоего разрешения ему никак! — резюмировала дочь.

– Да как… — растерялась Ирина. — Ты мне не говорила ничего…

– Ты не слушала, — мягко возразила Юлька. — Я говорила, а ты не слушала. Ты тогда с отцом…

– Ты его… любишь? — споткнувшись на последнем слове, спросила Ирина.

– Ой, мам, вот только не надо мне про любовь, ладно? Я уже сколько скачу вокруг Горюнова со своей любовью? Хватит! Наскакалась. Пусть теперь меня любят. Как думаешь, где лучше быть любимой — в Женеве или все-таки в Лондоне?

– Юля, Юлечка, остановись! Ты же со зла все это говоришь. От отчаяния. А потом пожалеешь. Поговори со своим Горюновым еще раз.

– Чтобы он решил, что я его шантажирую? Нет уж, спасибо! Он обещал со мной в отпуск поехать, а на днях сказал: извини, в августе с женой еду, а два раза за лето не получится. И я тут как тут со своей Женевой. Женись на мне, а не то уеду — пожалеешь!

– Не с Женевой, а с Аланом. Он же человек.

– Человек, — согласилась Юлька. — И не противный. Смотрел на меня — аж жмурился от счастья. И звонит каждый день. Любит, говорит. Деньги у него есть. Жены и детей нет. Наши девчонки мечтают за иностранца выйти, а мне он сам на голову упал. Надо брать.

– Нельзя так, зайка, — вяло сопротивлялась Ирина.

– Нельзя так, как ты, — отрезала дочь. — Любила, служила, условия создавала — и где он? Теперь ему парикмахерша условия создает. А ты одна. Я его ненавижу! Я их всех ненавижу!

Ирина немедленно узнала в ее словах себя и испугалась этого отражения. Бедная девочка! Ей всего двадцать, она не должна уходить во взрослую жизнь с таким грузом. Это она, Ирина, справится, потому что она сильная и у нее есть жизненный опыт. Юлька — ребенок. Пусть ее любят. Она права. Пусть едет. Там ей будет легче забыть свое ворованное счастье с Горюновым. Она заслуживает лучшего.

– У меня одно условие, Юля, путь он приедет, и вы поженитесь здесь. Чтобы ты уехала туда женой, а не… подружкой. Мне так будет спокойнее.

Юля дала согласие. Алан немедленно выслал какие-то бумаги, Юлька переводила, Маргарита вникала и говорила, что все будет в порядке. От помощи отца Юлька наотрез отказалась. Регистрация была назначена на восемнадцатое сентября. А первого сентября Ирина с дочерью отправились покупать свадебное платье. Поначалу Юлька была против, ей почему-то хотелось сделать все как можно незаметнее, будто не верила она в то, что свадьба настоящая. И Алану не верила, и себе не верила, и в любовь с первого взгляда тоже не верила. Впрочем, со второго тоже. Но Алан настаивал, обещал привезти родителей, познакомить их с русскими родственниками. В конце концов прислал деньги. «Не класть же их в карман — нехорошо», — резонно рассуждала Ирина.

День был выбран неудачно, это обе поняли сразу. Солнечный и теплый, совсем летний, он все же был как будто подернут грустной осенней паутинкой. По улице бежали из школы дети, вроде бы веселые и счастливые от встречи с одноклассниками, и все у них было новенькое — и туфли, и блузки, и жилетки, и портфели… а лето кончилось, впереди — уроки, оценки, серое утро, когда нет сил вылезти из-под одеяла. Красивые учительницы несли вороха букетов — царственных георгинов, сияющих астр, роскошных пионов, заносчивых роз. Сегодня был их праздник, и прохожие улыбались учительницам, но через день-два вся эта красота поблекнет и съежится, как скукожится и станет воспоминанием ощущение праздника. Им опять входить в класс, как с берега в холодную воду, учиться любить новых детей, прикипать к ним душой, а весной опять отпускать, улыбаясь и украдкой смахивая слезы.

К тому же Ирина вспомнила, как совсем недавно они с мужем привезли с дачи такой же букет розовых, сиреневых и белых астр (у Ирины такие не росли, купили у соседей), наутро Юлька отнесла их в школу, и кто знал, что это было не только последнее ее первое сентября, а последнее лето дочкиного детства.

В общем, настроение у Ирины было не очень, похожее на погоду на улице: вроде и солнышко, а в дымке. Мысли всякие… Юлька тоже была не в духе. Свадебное платье в непременных оборках, рюшах и блестках казалось ей глупым архаизмом, она всю жизнь ходила в джинсах, только по редким праздникам меняя их на джинсовую юбку. А что? Удобно и практично, а эта конструкция с обручами, корсетом, шнуровками и цветами была ей абсолютно чужда. Юлька заранее тосковала, предвидя, как на потеху публике она будет наступать на подол и беспрестанно поддергивать сползающий корсаж. Ни сесть, ни встать, да еще и фату на нее, как на чучело, напялят — господи, боже мой! Все это усугублялось тем, что романтическая составляющая в ее ближайших планах отсутствовала напрочь: ее любят — она позволяет себя любить. И окажись Алан не из Женевы, а из Верхней Синячихи, она бы за него замуж не пошла бы. Ни за какие коврижки.

Но деньги на платье были высланы, аренда ресторана оплачена, будут не только ее подружки, но и родители Алана и какие-то люди из консульства — негоже выглядеть замарашкой. Юлька сама это прекрасно понимала и поэтому покорно таскалась с матерью из магазина в магазин.

Наконец-то Ирина поняла, зачем на улице Луначарского, на одном пятачке, расположено сразу шесть свадебных салонов: «Гименей», «Юнона», «Флер д'оранж», «Александрия», «Свадебная мода» и с советских еще времен — «Салон для новобрачных». В него ездила еще сама Ирина, когда они с Валентином подали заявление в ЗАГС, и им выдали талоны в единственный в городе свадебный салон. По талонам можно было без давки и очередей купить простенькое польское белое платье, фату, белые туфли, костюм, рубашки и даже ботинки для жениха. После каждой покупки часть талона отрывали, чтобы уберечь несознательных граждан от соблазна купить две пары ботинок и загнать лишнюю по спекулятивной цене. Но граждане были тоже не лыком шиты, и Маргарита — вспомнила с улыбкой Ирина — подавала заявления в ЗАГС с двумя или тремя однокурсниками, чтобы получить заветный талон. Ответственные за порядок тоже не дремали: постельное белье полагалось выкупать только после регистрации брака при предъявлении паспорта со штампом.

И правильно — зачем, скажите на милость, молодым людям постельное белье до свадьбы?

Тогда, в те времена, и брали первое попавшееся, то, что давали. Нравится не нравится — дело второе, другого все равно до конца месяца не завезут, дома подгоним по фигуре или стельки подложим. Теперь стало еще хуже — приходилось выбирать. А как выбирать, если глаза разбегаются и мысли вслед за ними?