Вера Петровна. Петербургский роман (Роман дочери Пушкина, написанный ею самой) - Пушкина-Меренберг Наталья Александровна
Владимир не поверил своим глазам, когда прочел это письмо, которое ожидал с лихорадочным нетерпением. Прежде чем убедиться, что глаза его не обманывают, и поверить в то, о чем в письме написано, он перечитал его много раз. Удар, который постиг его, был тем сильнее, что от отца он надеялся получить подтверждение неосновательности своих опасений. Теперь сомнений быть не могло, так как еще ни разу в жизни сын не мог позволить себе усомниться в правде отцовских слов.
Теперь, как ему казалось, он узнал, наконец, истинную причину того, почему Вера ни одним словом не реагировала на его намеки в отношении Бориса, почему она постоянно так легко и беспечно от них уходила; почему в последнее время так изменился тон ее писем.
И все-таки возможно ли, что Вера, его первая и единственная любовь, искренне им уважаемая, оказалась неверной? Была ли она в состоянии так быстро забыть прошлое и, с глаз долой — из сердца вон, полюбить другого? У Владимира голова шла кругом. Его сердце разрывали противоречивые чувства. В нем боролись вера, ненависть и любовь. Страдания были готовы довести его до точки кипения. Его последние надежды были подорваны словами старого графа, которые для сына были так же непреложны, как Евангелие.
У Владимира не оставалось сомнения в ее вине. Жить дальше в этом ложном положении он не мог. Наступил момент с Верой объясниться. Он считал себя обиженным, смертельно оскорбленным в самых святых чувствах. Он имел право предъявить обвинение и потребовать объяснений. Владимир написал Вере.
Глава двенадцатая
Сегодня Громовы раньше, чем обычно, пообедали, так как Мария Дмитриевна с Ольгой и Любочкой ехали в Оперу и после нее на званый вечер. Петр Модестович был по служебным делам у царя.
Вера еще не выходила в большой свет и нашла, что ей лучше остаться одной дома. Побыть одной несколько спокойных часов в своей уютно обставленной комнате было для ее нынешнего состояния тем приятнее, чем реже выпадало это одиночество. Поэтому, лишь только все уехали, она вернулась в свою комнату. Села у весело потрескивающего камина, чтобы за приятным чтением по возможности забыть печальные мысли, омрачавшие ей в последнее время душу.
Книга, которая привлекла ее внимание, должно быть, была действительно интересной, так как она читала ее с большим усердием. По временам она ее опускала и смотрела, задумавшись, на пылающий огонь. Но эти перерывы были коротки. Она снова бралась за книгу и углублялась в чтение, как будто боялась, что исчезнет очарование вызванных книгой образов. Храбрая девочка вела отважную борьбу.
Размышлениям Веры помешал приход горничной, которая передала своей госпоже письмо и тут же тихо удалилась.
Был час, когда доставлялась почта из-за границы, и Вера обычно получала письма от Владимира. Но уже долгое время письма от него не приходили. Поэтому в первый момент она не смела поверить в счастье исполненного желания. Она преодолела страх и, быстро оглядев почерк на конверте, убедилась, что письмо действительно от Владимира. Сердце ее ликовало. Она сломала печать и стремительно пробежала строчки, чтобы как можно быстрее утешиться в постигшем ее горе. Океан любви несла она навстречу своему нареченному. Вне себя от счастья чувствовала от этого так долго ожидавшегося письма подтверждения его памяти.
Но лишь начала она читать, как лицо ее побледнело и вся она задрожала как в лихорадке. Строчки прыгали перед глазами, будто в бешеном хороводе, и она с большим трудом закончила чтение. Письмо выпало из ее рук. Немой ужас застыл на бескровном лице.
Вот что написал Владимир после получения совета от отца:
«Дорогая Вера! Уже долгое время ко мне приходят разными путями достоверные известия о новом особом положении, которое Борис Иванович Беклешов занимает в Вашей семье, о вашем кокетстве с ним, которое приняло такие формы, что стало известно и посторонним людям, и, наконец, о предстоящем вашем обручении с ним, что уже стало предметом разговоров в городе. Вы пренебрегли моими частыми замечаниями по этому поводу, сделанными в мягкой и деликатной форме, и игнорировали их с холодным пренебрежением. Но разве так поступают обрученные? Имеете ли вы право своим молчанием возбуждать в моем сердце подозрение? Тот, кто действительно любит и чувствует себя невиновным, не пожалеет усилий и слов, чтобы успокоить любимого человека и убедить его в неосновательности его подозрений. Я должен, к сожалению, верить моим родителям, которые сказали мне: Вере Петровне неизвестно чувство любви, вместо любви у нее одно кокетство. Если бы вы действительно любили меня, пылко и сердечно, любили бы меня так, как я представлю себе любовь, вы бы никогда не дали повода для малейших подозрений, вы бы не оставили меня так долго без единого слова успокоения, без единого слова любви и не подвергли мукам ревности. Но вы не знаете, что такое любовь, вы меня никогда не любили!
Прежде чем мы продолжим обмен письмами, я ожидаю от вас объяснений в оправдание Вашего поведения. Я не хочу, чтобы надо мной смеялись, как над ребенком, и не собираюсь жертвовать для кокетки своим счастьем и сердечным покоем. Ваш несчастный Владимир».
Много времени прошло, прежде чем Вера могла собраться с мыслями и ясно понять смысл жестоких слов. Они, проникнув в ее доверчивое сердце, оглушили ее и лишили самообладания. Был ли это тот самый Владимир, которому она поклонялась, которого уважала? Как он мог написать такое письмо? Неужели его доверие к ее любви было построено на зыбком песке и злые сплетни могли его поколебать? Какое право он имел упрекать ее, в то время как его собственная жизнь (как она ошибочно предполагала) заслуживает не меньше упреков.
Она не знала за собой никакой вины. И поэтому вдвойне мучительно сознавала всю несправедливость обвинений. И она, больно раненная этими несправедливыми упреками, должна еще извиняться, оправдываться?
Ее женская гордость была возмущена, нравственное достоинство оскорблено. И все это уступило место отчаянию. В юном сердце смешались ужасные, сбивающие с толку чувства. В этот момент она его и любила и ненавидела. Как он мог, как смел бросить ей такие обвинения?
Неподвижно сидела она у камина и пристально смотрела на гаснущий огонь. Время от времени он еще вспыхивал. А потом потух. И только слабое тление еще напоминало о нем. Не было ли это символом ее любви, ее счастья?
Ничто не нарушало окружавшей ее тишины. Только монотонное тиканье больших стенных часов из Шварцвальда. Но она его не слышала. Не слышала и кукушку, не устававшую отсчитывать часы. Сколько времени она просидела так, как во сне, она не знала. Она потеряла счет времени. Боль и отчаяние перешли в летаргический сон, и у нее не было ни воли, ни сил пробудиться. Она боялась пробуждения.
Но вот при входе послышались шаги. Она узнала голос Ольги, говорившей у самой ее двери:
— Уже поздно. Вера, конечно, спит. Не будем ее будить. Спокойной ночи, Любочка!
— Спи спокойно, Ольга.
Две двери открылись и так же тихо закрылись. Снова наступила тишина.
Вера опасалась, что Ольга может все-таки зайти. Любой ценой она хотела скрыть от сестры свою ужасную тайну и опасалась, что у нее не хватит для этого сил.
Слова Ольги Вера слышала, будто сквозь сон. Слышала, как она ушла к себе и, слава Богу, избежала с ней встречи.
Но долго быть одной она не могла. Вскоре она услышала, как дверь ее комнаты отворилась. В дверях стояла Любочка в ночном платье. То, что увидела Любочка, заставило ее остаться стоять на пороге комнаты. Верный инстинкт, что происходит что-то важное, привел сюда мнимую подругу в этот ночной час.
Вера поднялась при ее появлении. Обеими руками провела по лицу, как будто хотела стереть ужасное воспоминание. Ее взгляд, как притянутый магнитом, упал на несчастное письмо, лежавшее у ее ног, и этот взгляд воскресил в ее сознании все, что случилось.
— Ах, Любочка! Я ужасно несчастна!
И это был первый стон ее измученного сердца. Обессиленная, подавленная, Вера упала обратно в кресло.
