Впусти меня - Линдквист Йон Айвиде (читать книги полностью .txt) 📗

За стеной снова стало тихо. Лишь гулкий стук в ушах.

Он встал с кровати, подошел к столу и вытряхнул несколько ластиков из пластмассового стаканчика. Взяв стаканчик, он снова залез на кровать и приставил его к стене, прижавшись ухом к донышку.

До него доносился лишь непонятный грохот — вряд ли из соседней комнаты. Да что они там делают?! Он затаил дыхание. И вдруг — ба-бах!

Выстрел!

Отец отыскал пистолет, и... Нет, это входная дверь, хлопнувшая так, что задрожали стены.

Он спрыгнул с кровати и подошел к окну. Через несколько секунд из подъезда вышел мужчина. Отец Эли. В руках его была сумка. Быстрым, сердитым шагом он направился к арке и исчез.

Что делать? Пойти за ним? Зачем?

Он подумал и снова лег. У него просто разыгралась фантазия, не более того. Эли поругалась со своим отцом, Оскар тоже иногда ругался с мамой. Случалось даже, что мама вот так же хлопала дверью после какой-нибудь громкой ссоры.

Но не посреди ночи.

Мама иногда грозилась, что бросит Оскара, когда ему случалось всерьез провиниться, но Оскар знал, что она этого никогда не сделает, и она знала, что он это знает. А вот отец Эли, похоже, решил выполнить угрозу. Ушел посреди ночи, с сумкой, все дела...

Лежа в постели, Оскар прижался ладонями и лбом к стене.

Эли, Эли. Ты там? Он тебя обидел? Тебе плохо? Эли...

Раздался стук в дверь, Оскар вздрогнул. На какое-то безумное мгновение ему представилось, что это отец Эли пришел, чтобы с ним разобраться.

Но это была всего лишь мама. Она зашла в комнату на цыпочках.

— Оскар? Ты спишь?

— Мм...

— Я на минутку. Ну и соседи у нас. Ты слышал?

— Нет.

— Да как ты мог не слышать? Он так орал, а потом хлопнул дверью, как сумасшедший. Боже ты мой! Иногда я прямо радуюсь, что у самой мужа нет. Бедная женщина. Ты ее видел?

— Нет.

— Я тоже. Правда, я и его не видела. И жалюзи у них опущены целыми днями. Наверное, алкоголики.

— Ма!

— Что?

— Я спать хочу.

— Ой, прости, сынок, я просто так разволновалась... Спокойной ночи. Спи!

— Угу.

Мама вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Алкоголик? Да, вполне возможно.

Папа Оскара периодически уходил в запой, потому они с мамой и расстались. Выпив, он тоже иногда впадал в ярость. Руки он, конечно, не распускал, но мог орать до хрипоты, хлопать дверьми и бить все, что под руку попадется.

В каком-то смысле Оскару нравилась эта мысль. Печально, но что поделаешь. По крайней мере, тогда у них есть что-то общее — если отец Эли алкаш.

Оскар снова уткнулся головой в стену, приложив к ней ладони.

Эли, Эли... Я знаю, что ты там. Я помогу тебе. Я спасу тебя.

Эли...

Широко открытые глаза пялились в свод моста. Хокан стряхнул сухие листья, и его взгляду предстал розовый свитер Эли, брошенный на грудь мужика. Хокан поднял свитер, хотел поднести к носу, чтобы вдохнуть его запах, но, почувствовав что-то липкое, передумал.

Он кинул его обратно, вытащил фляжку и сделал три больших глотка. Огненные языки водки обожгли горло, перетекая в желудок. Листья зашуршали под его задницей, когда он опустился на каменные плиты и взглянул на тело.

Голова выглядела странно.

Он порылся в сумке, достал фонарик. Огляделся по сторонам, проверяя, не идет ли кто, и направил луч на лицо покойника. В свете фонаря оно казалось желтовато-белым, рот был приоткрыт, будто мужик собирался что-то сказать.

Хокан сглотнул. Одна мысль, что его возлюбленная подпустила к себе этого незнакомца ближе, чем когда-либо подпускала его самого, вызывала в нем отвращение. Рука снова нащупала фляжку, чтобы выжечь внезапную горечь, но он остановился.

Шея.

Шею покойника ожерельем опоясывал широкий красный след. Хокан склонился над ним и разглядел рану от зубов Эли, там, где она пыталась добраться до артерии, —

Прикосновение ее губ к его шее, —

но это ожерелье...

Хокан выключил фонарь, сделал глубокий вдох и невольно откинулся назад, так что цемент узкой ниши моста царапнул его лысеющую макушку. Он стиснул зубы от острой боли.

Кожа на шее убитого лопнула... оттого, что ему свернули голову. На сто восемьдесят градусов. Шейные позвонки были сломаны.

Хокан закрыл глаза, делая глубокие вдохи, чтобы успокоиться, подавляя желание бежать отсюда, прочь от всего этого. За спиной — свод моста, под ним — холодный бетон. Слева и справа — аллея парка, где ходят люди, которые могут в любой момент вызвать полицию. А перед ним...

Это всего лишь мертвец.

Да. Но голова...

Его беспокоило, что голова больше ни на чем не держится. Она могла запрокинуться назад или вообще оторваться, если он поднимет тело. Он съежился, уткнувшись лицом в колени. И это сделала его возлюбленная. Голыми руками.

Представив себе хруст ломающейся шеи, он почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Нет, он не может прикоснуться к этому телу. Он просто останется здесь сидеть. Как Белаква [17] у подножия горы Чистилища, дожидаясь рассвета...

Из метро по направлению к мосту шли какие-то люди. Он зарылся в листья рядом с мертвецом, прижимаясь лбом к ледяному камню.

Зачем? Голову-то зачем?

Ах да, риск заражения. Нужно отрубить нервную систему. Тело должно быть в отключке. Она ему когда-то объясняла. Тогда он не понял. Зато теперь до него дошло.

Шаги приближались, голоса звучали все громче. Прохожие свернули к лестнице. Хокан снова сел, глядя на контуры мертвого лица с разинутым ртом. Значит, вот это тело могло бы встать, стряхнув с себя листья, если бы она его не... отключила?

У него вырвался визгливый смешок, который эхо сделало похожим на птичий щебет и разнесло под своды моста. Он хлопнул себя по губам так, что аж в голове зазвенело. Ну и зрелище. Покойник встает и, как сомнамбула, отряхивает сухие листья с куртки.

Как же поступить с телом?

Восемьдесят килограммов мускулов, жира и костей нужно было где-то спрятать. Раздробить. Расчленить. Закопать. Сжечь.

Крематорий.

Ага, конечно. Перетащить туда тело, забраться на территорию и сжечь тайком. Или просто оставить у дверей, как подкидыша, понадеявшись, что любовь работников крематория к своему делу окажется столь сильна, что они не станут звонить в полицию.

Нет. Оставалось одно. По ту сторону арки дорога уходила в лес, к больнице. К воде.

Он запихнул окровавленный розовый свитер под куртку покойника, повесил сумку через плечо и просунул одну руку под шею, а другую — под колени трупа. Спотыкаясь, он поднялся и встал. Голова мертвеца в самом деле запрокинулась назад, лязгнув челюстями.

Интересно, сколько до воды? Вроде несколько сот метров. А если кто-нибудь появится? Ну, значит, появится. Тогда все кончено. В каком-то смысле это было бы даже к лучшему.

Но никто не появился, и теперь, обливаясь потом, он полз по стволу плакучей ивы, нависшей над водой. Веревкой он привязал к ногам трупа два здоровенных камня.

Из другой веревки, подлиннее, он соорудил петлю, накинул ее на грудь мертвеца, подтащил тело на глубину и сдернул веревку.

Он немного посидел на дереве, болтая ногами над водой и глядя, как пузыри все реже и реже возмущают гладь черного зеркала.

Он сделал это.

Несмотря на холод, капли пота щипали глаза, тело ныло от напряжения — но он это сделал. Прямо под его ногами лежал мертвец, сокрытый от всего мира. Его больше не существовало. Последние пузыри исчезли, и не осталось ничего... ни одной улики, указывающей на то, что здесь лежит труп.

В воде отражались звезды.