Бита за Рим (Венец из трав) - Маккалоу Колин (мир книг TXT) 📗
Благородный человек, Гай Марий не испытал ничего, кроме радости, услышав о победе Суллы. Даже награждение венком из трав, единственной военной наградой, которая ускользнула от Гая Мария, старый полководец приветствовал без зависти или обиды.
— Что ты теперь скажешь о полководцах обучаемой разновидности? — спросил Сулла вызывающе.
— Я скажу, Луций Корнелий, что был неправ. О, не по поводу обучаемых полководцев! Нет, я был неправ, говоря, что у тебя нет врожденной военной жилки. Она у тебя есть, есть. Послать Гая Коскония морем в Апулию — это было вдохновение, и твоя операция была проведена так, как не смог бы провести ее ни один — даже прекрасно обученный! — человек, если он не прирожденный полководец, не военный до мозга костей.
Этот ответ должен был бы сделать Луция Корнелия Суллу абсолютно счастливым и полностью отомщенным. Но этого не произошло. Потому что Сулла понимал: Марий по-прежнему считает себя лучшим полководцем в мире и убежден, что подчинил бы Южную Италию быстрее, чем любой другой. «Что же я должен сделать, чтобы убедить этого старого упрямого осла, что он имеет дело с равным себе?» — кричал про себя Сулла, внешне не выдавая своих чувств. Он ощущал, как шевелятся его волосы, и смотрел на юного Цезаря, читая в его глазах понимание своего невысказанного вопроса.
— О чем ты думаешь, юный Цезарь? — спросил Сулла.
— Я восхищен, Луций Корнелий.
— Простоватый ответ.
— Зато искренний.
— Пойдем, молодой человек, я провожу тебя домой.
Сначала они шли молча: Сулла — в совершенно белой кандидатской тоге, мальчик — в детской тоге с пурпурной каймой, с амулетом на ремешке, надетым на шею для предохранения от зла. Сначала Сулла думал, что все кивки и улыбки встречных предназначены ему — ведь он сделался столь знаменитым, — пока вдруг не осознал, что многие из этих приветствий на самом деле относятся к мальчику.
— Откуда здесь все знают тебя, юный Цезарь?
— Это лишь отражение чужой славы, Луций Корнелий. Я ведь повсюду хожу с Гаем Марием, ты знаешь. Здесь, вблизи Форума, я — просто мальчик Гая Мария. Но как только мы войдем в Субуру, там люди знают именно меня.
— Твой отец дома?
— Нет, он все еще под Аскулом вместе с Публием Сульпицием и Гаем Бебием, — ответил мальчик.
— Теперь он скоро будет дома. Эта армия уже выступила в обратный путь.
— Да, я думаю, скоро.
— С радостью ждешь встречи с отцом?
— Конечно, — просто ответил юный Цезарь.
— Ты помнишь своего двоюродного брата, моего сына?
Лицо мальчика осветилось; теперь энтузиазм был неподдельным:
— Как я могу забыть его? Он был такой милый! Когда он умер, я написал о нем стихотворение.
— Что ты говоришь! Ты можешь прочитать его мне?
Цезарь покачал головой:
— Мне было нехорошо в те дни, и я не стану читать стихи, если ты не возражаешь. Когда-нибудь я напишу о нем получше и тогда сделаю копию для тебя.
Глупо было бередить старую рану, Сулла находил это неудобным в беседе с одиннадцатилетним мальчиком. Он замолчал, сдерживая слезы.
Аврелия, как всегда, была за своим рабочим столом — занималась делами, но сразу же вышла, как только ее управляющий Евтихий доложил госпоже, кто привел ее сына домой. Когда Аврелия и Сулла расположились в комнате для приема гостей, юный Цезарь остался с ними, внимательно приглядываясь к матери. «Что ему еще втемяшилось?» — подумал Сулла, раздраженный тем, что присутствие мальчика не позволяло ему спросить Аврелию о важных для него вещах. К счастью, она заметила недовольство гостя и скоро отослала сына, который покинул их с неохотой.
— Что это с ним? — спросил Сулла.
— Подозреваю, Гай Марий сказал что-нибудь такое, чтобы вызвать у Гая Юлия ошибочную мысль по поводу моей дружбы с тобой, Луций Корнелий, — спокойно отозвалась Аврелия.
— О боги! Вот старый негодяй! Как он смел!
Прекрасная Аврелия весело рассмеялась:
— Время, когда меня могли беспокоить подобные пустяки, прошло, — ответила она. — Я знаю наверняка: когда мой дядя Публий Рутилий написал Гаю Марию из Малой Азии и сообщил, что его племянница развелась со своим мужем после рождения рыжеволосого сына, Юлия и Гай Марий пришли к заключению, что эта племянница — я, а ребенок рожден от тебя.
Теперь уже рассмеялся Сулла:
— Неужели они так мало тебя знают? Твои укрепления преодолеть труднее, чем стены Нолы.
— Это верно. И ты сам имел случай убедиться.
— Я мужчина, такой же, как всякий другой.
— Не скажи. Тебе бы следовало привязать пучок сена к этому рогу.
Подслушивая из своего укромного места над фальшивым подвесным потолком кабинета, юный Цезарь испытал огромное облегчение: его мать, несмотря ни на что, была добродетельной женщиной. Но затем эта мысль была изгнана из его сознания другой, с которой труднее было справиться: почему она никогда не показывала ему этой стороны своей жизни? Она сидела там, смеясь, отдыхая, увлеченная игривым поддразниванием, — юный Цезарь был уже достаточно взрослым, чтобы понимать подобные вещи. И матери нравится этот отталкивающий человек! Она говорит ему такие вещи! Они свидетельствуют о старой и прочной дружбе. Возможно, она и не была любовницей Суллы, но между ними определенно существовала тесная связь, которой не было между нею и ее мужем, его отцом. Раздраженно смахивая слезы, юный Цезарь лежал вытянувшись в своем укрытии. Ему с трудом удавалось сохранять беспристрастность. «Забудь, что это твоя мать, Гай Юлий Цезарь Младший! Забудь о том отвращении, которое у тебя вызывает ее друг Сулла! Слушай их и учись».
— Ты очень скоро будешь консулом, — говорила Аврелия.
— В пятьдесят два года. Позже, чем Гай Марий.
— И уже стал дедушкой! Ты видел малышку?
— О, прошу тебя, Аврелия! Рано или поздно я, наверное, возьму Элию под ручку, пойду в дом Квинта Помпея, поприсутствую там на обеде и пощекочу ребенка под подбородком. Но почему меня должно интересовать рождение дочери у моей дочери до такой степени, чтобы кидаться поглядеть на эту малявку?
— Маленькая Помпея совершенная красавица.
— Тогда она может вызвать такие же ужасные бедствия, как Елена Троянская!
— Не говори так. Я всегда считала, что бедная Елена прожила в высшей степени несчастную жизнь. Движимое имущество. Игрушка для постели, — решительно заявила Аврелия.
— Женщины и есть движимое имущество, — улыбнулся Сулла.
— Я — нет! У меня есть своя собственность и свои дела.
Сулла сменил тон:
— Осада Аскула окончена. На днях Гай Юлий прибудет домой. И что тогда будут значить эти храбрые речи?
— Не надо, Луций Корнелий! Хотя я его очень люблю, я с ужасом жду момента, когда он войдет в дверь. Мой супруг отыщет упущения во всем, начиная с детей и кончая моей ролью хозяйки. А я буду отчаянно пытаться угодить ему — до тех пор, пока он не отдаст какое-нибудь распоряжение, которое я не смогу поддержать!
— И тогда, моя бедная Аврелия, ты скажешь ему, что он неправ, и начнутся неприятности, — мягко проговорил Сулла.
— А ты женился бы на мне? — свирепо спросила она.
— Только если бы ты была последней женщиной, оставшейся в живых, Аврелия.
— Однако Гай Юлий женился на мне.
— Ну, этого я никак не пойму.
— О, прекрати, ты становишься дерзким! — остановила она его.
— Тогда переменим тему, — предложил Сулла и отклонился назад, опершись на обе руки. — Как поживает вдова Скавра?
Ее фиолетовые глаза блеснули:
— Ecastor! Все еще интересуешься?
— Определенно.
— Полагаю, она находится под опекой относительно молодого человека — брата Ливия Друза, Мамерка Эмилия Лепида Ливиана.
— Я знаю его. Он помогает Квинту Лутацию в Капуе, а до того сражался в Геркулануме вместе с Титом Дидием; он пошел в Луканию с братьями Габиниями. Мамерк — из крепких парней, из тех, кого все считают солью земли. — Сулла сел, неожиданно став похожим на кота, завидевшего жертву. — Так вот откуда дует ветер? И что же, она собирается замуж за Лепида Ливиана?
