Глаз бури - Мурашова Екатерина Вадимовна (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗
– Но нельзя же так! – нервно потирая руки, воскликнула Мария Симеоновна. – Хоть вы мне объясните теперь, каким расположением эта молодежь живет! Венчались тайно, словно беглые какие, оставили письма, исчезли в ночь. Куда, как? Петя даже вещей с собой толком не взял. А Софи? Разве молодая женщина может путешествовать без чемоданов, в одной юбке и в одном, простите, белье?!
– Соне не привыкать, – язвительно напомнила Аннет.
– Господи, милочка, ну не в Сибирь же они отправились!
– А кстати, вполне возможно… – начал Гриша.
Наталия Андреевна достала откуда-то пузырек с солью и принялась шумно ее нюхать. Модест Алексеевич залпом выпил стакан вина. Ирен побледнела и умоляюще взглянула на Арсения Владимировича, который уже скушал свое мясо, и, казалось, пребывал в обычном для него трансе.
– Глупость какая! – раздраженно сказала Мария Симеоновна. – Взрослые люди, а как дети, ей-богу! И никто не знает…
– Ну почему же никто, душечка? – откликнулся Арсений Владимирович. – Я знаю.
– Вы знаете, где они?! – изумилась Мария Симеоновна. – Но отчего же молчали?!
– Просили не говорить, я и молчал. Что ж тут удивительного?
– Но где? Где?!! – истерически воскликнула Наталия Андреевна.
– Да у меня же на дачке. Дачники-то разъехались все, вот я молодежь и пустил. А отчего не пустить? Там хороший домик, две комнаты и верандочка. Печечка есть, плита. Садик имеется, только нынче от него радости мало. А в баньку я их к себе пускаю…
– Ну, Арсений Владимирович! – у Марии Симеоновны даже голос прервался.
Наталия Андреевна нюхала капли. Аннет смотрела прямо перед собой. Кошка, высунув из-под скатерти лапу, пыталась стащить кусок мяса из ее тарелки. Ирен сонно улыбалась. Гриша внизу, не попадая в рукава, натягивал университетскую шинель.
Глава 48
В которой Софи собирает желуди и вспоминает, а Петя беседует с Арсением Владимировичем о сущности любви. После этого герои начинают новую жизнь
Софи медленно бродила по облетевшему садику замысловатыми петлями, кутаясь в старое драповое пальто с битым молью воротником, принадлежавшее не то кому-то из съехавших дачников, не то Арсению Владимировичу. Тяжелый, сине-багровый закат предвещал ветер. Недавно выпавший снег полностью сошел, обнажив жалкую, побуревшую, бессильную жить изнанку опавших листьев. Растрепанная галка сидела на низком заборчике палисада и гортанно жаловалась на жизнь, кося на Софи круглым, отсвечивающим багрянцем глазом. Иногда Софи наклонялась и поднимала с земли упитанные, тугие желуди, покрытые сизоватым налетом. Желуди были влажными и холодили пальцы. Софи складывала добычу в карман. Когда карман ощутимо оттопырился, спросила себя: зачем? Откуда-то пришел ответ в виде воспоминания: Софи, Гриша и Сережа сидят на веранде и делают из желудей и палочек смешных лошадок и человечков. Руководит детьми мсье Рассен. Эжен выходит наружу, срывает с березы несколько почти прозрачных лоскутов бересты, возвращается и говорит: «Сейчас я научу вас делать мушкетеров. Вот это будут плащи…»
Дети играют с желудями и делают из них фигурки… Окстись! Эти желуди не будут лежать пять лет и ждать, пока твой ребенок подрастет настолько, чтобы с ними играть… НО отчего-то выбрасывать желуди все равно не хотелось, они согрелись в кармане и стали какими-то почти живыми, похожими на маленьких гладких зверюшек. Опустив руку в карман, Софи перебирала их в пальцах и опять вспоминала. Бессвязно, не соблюдая последовательности и промежутков…
Громыхание грозы, стук веток и все тех же желудей по крыше повозки. Черная тень в сполохах молний, бешеный блеск белков в скошенных глазах…
Искаженное страданием, залитое кровью лицо. «Кто ты такая? Ты здесь одна? Черт, черт, черт!»
«Если бы мне велели застрелиться…»
«Бей, бей еще! Заслужил…»
Большое, забавно бесстыжее тело, растянувшееся на кровати и покрытое шрамами и иными отметинами прошлой жизни. Она лижет толстые синие вены на его запястьях, языком трогает колючие, обгрызенные заусенцы на толстых пальцах. «Целуй еще, ласонька, красотка моя, так приятно…»
Запах истекающих пыльцой трав, ощущение тепла и опоры за спиной. Кружева цветов, пронизанные солнечными лучами. «Не повторяй мне имя той, которой память мука жизни…»
Одинокий путник посреди ночного дождя…
Софи медленно поднялась по трем темным ступеням, зашла в дом, не раздеваясь, присела у стола. Взглянула на раскрытый блокнот, машинально взяла в руку карандаш…
– Арсений Владимирович! Вы не спите еще? Простите, что так поздно, не сообразное время для визита… – Петя крутил в руках шляпу и выглядел в своих мягких кудрях почти мальчишкой.
– Полноте, Пьер, зайдите, не стойте в дверях! Я все равно ночь не сплю, старость… Бывает, после обеда прикорну часика два-три, да перед рассветом пару часов. Вот и весь мой сон. Иногда думаю: в молодости я все спешил, не хватало времени ни на что, а спать – восемь часов – каждый день вынь да положь. В чем же нынче промысел Божий, что мне такая роскошь отпущена, как вы полагаете?
– Может быть, для размышлений? – предположил Петя, раздеваясь и усаживаясь в покойное, продавленное кресло у темного окна. Лампа на письменном столе очерчивала желтый световой круг, захватывающий Петины колени и правый локоть. Все остальное оставалось в тени.
– Да кому нужны размышления старого сморчка? – совершенно не горько вопросил Арсений Владимирович. – Вы, голубчик, ежели чаю или кофе хотите, так уж сами себе поспособствуйте. Вон там все потребное есть – сахар, сливки, печенье. Вино даже, если пожелаете. Прохор спать ушел, не станем будить. Тоже, чай, не мальчик…
– Разумеется, разумеется, Арсений Владимирович. Я все возьму сам. А вам что-то подать?
– Нет, голубчик, мне есть не хочется совсем. Давно. Ежели б не Прохор, так, должно и не вспомнил бы… Что ж у вас? Все ли ладно идет?
– Да я и сам не разберу, – вздохнул Петя. – Не понять мне. Опыта, может, не хватает. Вот к вам пришел.
– Пришли, что ж… В том спросу нет. Рассказывайте тогда.
– Что ж рассказывать? Неловко. Меня всегда учили: сор из избы не выносить. Народная мудрость…
– Поверьте моему опыту, голубчик: половину, не меньше, так называемой народной мудрости легко можно как раз за порог и вымести. Вреда не станет. Жизнь вперед идет, все развивается, это ж тоже учесть надо…
– Какой вы все-таки прогрессивный, Арсений Владимирович! – усмехнулся Петя. – В ваши-то годы… Прямо завидки берут!
– Так я потому и дожил до таких лет, когда все мои однокашники уж давно в земле сгнили, и на Страшный суд не пойми что звать будут… Никогда назад не оглядывался, а все вперед смотрел!
– Так правильно, вы полагаете? Не оглядываться назад?
– Я полагаю, да. Все равно прошлое нам не подвластно.
– Но как же забыть?
– Время, голубчик. Страшная штука с моей-то колокольни, но для вас – целительная, вроде змеиного яда в небольших дозах… Софье Павловне отдохнуть надо, отойти от всего, себя поберечь, дитя…
– НО это же Софи, Арсений Владимирович! Она не хочет ждать, она практически переселилась в город, наезжает сюда, как на дачу, открыла там какую-то школу обучения грамотности для взрослых фабричных теток, наняла кого-то сидеть с их детьми…
– Либерализмус? – с удовольствием воскликнул Арсений Владимирович. Изрядно!
– Если бы! – вздохнул Петя. – Она вернула на фабрику всех, уволенных по политическим мотивам, но выгнала нерадивых и пьяниц, оставив их семьи без гроша. Заменила половину мастеров и на два из освободившихся мест назначила грамотных молодых женщин. Другие работницы, и тем более работники отказываются им подчиняться. Возвратившиеся бунтари мутят воду. Фабрика кипит. К тому же, как всегда в мутной воде, – ползут всякие мистические слухи. Якобы Софи говорит голосом и словами Туманова, знает то, что ей знать никак не положено, и невозможно, и все такое… И может быть, хозяин вовсе не уехал и не погиб, а… В общем, вы понимаете – обычная народная сказка про белого бычка…
