Пылкая дикарка. Книга 2 - Нильсэн Вирджиния (читать книги онлайн бесплатно серию книг txt) 📗
— Его мать? — пришел в ужас Алекс.
Мелодия быстро его обняла.
— О, дорогой, она так в этом раскаивалась. Вот почему кузина пошла в монастырь, понимаешь?
Алекс чувствовал, что она что-то ему не договаривает по поводу одинокой могилы Жана-Филиппа, но не стал задавать больше вопросов, чувствуя, как трудно было матери говорить. Этот случай вызвал тревогу у него в сознании и навсегда изменил его чувства к кузине Анжеле, которая фактически воспитала его мать.
Теперь отец предложил ему расспросить ее обо всем, а он все же не хотел этого делать.
Спустившись к завтраку в столовую, он, как это часто бывает по велению, увидел мать, в одиночестве сидевшую за столом.
— Отец поехал в город, а Тереза отправилась на утреннюю прогулку верхом. Она хотела разбудить тебя, чтобы ты составил ей компанию, но отец не позволил.
— Я ему за это весьма благодарен, — сказал он, поцеловав мать в щеку. — И я рад, что нам представилась возможность поговорить, маман.
— Я тоже, дорогой, я так по тебе скучала.
Алекс рассказал ей все о той девушке, которая называет себя Орелией Кроули, о своих двух встречах за последние два дня и, закончив рассказ, добавил:
— Папа сказал мне попросить тебя рассказать мне о твоем кузене Жане-Филиппе.
Мелодия после некоторого колебания спросила:
— У этой девушки есть примесь цветной крови?
— Это невозможно! Но... — Алекс вдруг почувствовал, как легкая судорога пробежала по его телу, — ты хочешь сказать, что твой кузен?.. — Губы его не слушались, и он не смог закончить фразу.
Мелодия кивнула. Пальцы ее сильно сжали ручку чашки. Она осторожно поставила ее на стол. Затем, сцепив руки, сказала:
— Я это узнала с тех пор, как родился ты и появились на свет твои сестры, что когда-нибудь мне придется рассказать историю могилы с мраморным надгробием в "Колдовстве". Вероятно, твой отец считает, что такой момент наступил.
Он видел, как она ломает себе пальцы.
— Ты однажды уже спрашивал меня об этом. Помнишь? Но ты еще был тогда совсем маленький. Я не могла заставить себя. Я рассказала обо всем только одной Антуанетте. Они с Робером должны были узнать всю правду до своего бракосочетания...
Заметив изумленное выражение у него на лице, она поспешила добавить:
— Нет, здесь нет ничего такого, что могло предотвратить их брак, Алекс! Я это сделала только потому, что когда-нибудь Роберу преподнесут искаженную версию того, что на самом деле произошло. Я хорошо знаю, что до сих пор по этому поводу распускаются сплетни, чтобы только меня побольнее ранить. Но все это домыслы, и очень немногие знают истину.
Она бросила на него такой печальный, безысходный взгляд, что он, протянув руки к ее пальцам, крепко их сжал.
— Какова же истина, маман?
— Я отчаянно сочувствую этой девушке, которая добивается имени своего отца, так как и я, как и она, незаконнорожденная. Но моя мать меня не оставила. Она вышла замуж за другого человека, который погиб при битве за Новый Орлеан, будучи уверенным, что я — его законная дочь.
Алекс никак не ожидал услышать такое. Он видел, как ей трудно, и воскликнул:
— Маман, дорогая, но какое это может иметь значение сейчас?
— Как это ни печально, но это сейчас на самом деле никакого значения не имеет, если не считать той великой трагедии, которую пришлось пережить дорогой моей кузине Анжеле. У нее была семья смешанной расы. Мать ее умерла после того, как им удалось избежать кровавых последствий невольничьего восстания в Санто-Доминго в 1791 году, а ее отец взял в качестве любовницы свою рабыню, которая спасла им всем жизнь. Ты, конечно, помнишь старушку Мими, да? Она была твоей и твоих сестер няней, когда вы еще были маленькими. Она была для меня, как и для кузины Анжелы, второй матерью, когда я жила у них в доме. Наш Оюма — сын Мими, он единокровный брат кузины Анжелы.
— Оюма, — тихо повторил Алекс.
— Оюма был свободным цветным, которого нанял его отец управляющим сахарными плантациями и надзирателем за процессом измельчения сахарного тростника и платил ему хорошие деньги.
...Для Алекса, когда он был ребенком, этот крупный человек был всегда чуть ли не идолом, — он и до сих пор с уважением к нему относился. Выходит, Оюма был тоже членом их семьи? Он вдруг почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Но он знал, что еще не все сказано...
Он весь похолодел.
— Ну а кузен Жан-Филипп? — Он не узнал своего голоса. Казалось, он доносился издалека.
— Он был мой единокровный брат, — сказала Мелодия. — Я сама узнала правду в ту ночь, когда он выяснил, что он — не белый и не сын кузины Анжелы, и что был воспитан в полном неведении. Он был сыном дочери Мими и моего настоящего отца, маркиза, мужа кузины Анжелы, а Оюма, которого он однажды исхлестал кнутом, приходится ему дядей. Он понял, что он не сможет унаследовать имение "Колдовство", которое мы с ним так любили. Он... он... — Сделав паузу, она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.
— Все это очень трудно рассказывать тебе, сын мой. Он просил моей руки. Но когда ему было отказано, он решил завладеть имуществом силой. Вот почему кузина Анжела его застрелила.
— Боже мой! — выдохнул Алекс.
— Я привела тебя в состояние шока, Алекс. Мне очень жаль, что я оказалась безжалостной к твоим чувствам, но даже теперь я не в состоянии... не в состоянии этого вынести...
Из открытых на галерею окон они услыхали звонкий голос Терезы. Мелодия вышла из-за стола.
— Я сейчас с ней не могу разговаривать, — сказала она. — Алекс, я об этом больше никогда ничего не скажу, так что не спрашивай меня больше. — И быстрым шагом вышла из столовой.
Алекс сидел, как в тумане, охваченный неверием и смешанными чувствами. Мать Оюмы, Мими, любила его и его сестер, как своих родных детей. Но теперь она умерла, обрела давно заслуженный покой, когда он учился в Гарварде. Она была равноправным членом их семьи. Она добилась своего места, принадлежащего ей по праву рождения.
"Мне очень хотелось бы увидеться с живой Мими".
— Что это ты здесь сидишь, а кофе стынет? — весело спросила его Тереза. — Если бы ты не был таким соней, то мог бы утром покататься верхом вместе со мной. — Она налила себе кофе.
— Лучше бы я поехал с тобой, — простонал Алекс.
— Представляю, как болит у тебя голова, — сказала она, не понимая его истинного состояния. — С кем это ты бражничал ночью?
5
— Месье Жардэн! — горячо воскликнула Орелия. — А мы вас не ждали!
Прошло уже два месяца с тех пор, когда он посадил ее с мадам Дюкло на пароход в Новом Орлеане и попросил капитана оказывать им все знаки внимания. Вот он стоял в гостиной пансиона в своем элегантном темном сюртуке и белом жилете, которые резко контрастировали с потрепанной, стершейся камчатой тканью, покрывающей изящные французские стулья, и выцветшим бархатом попахивающих плесенью оконных штор.
Его улыбку Орелия запомнила, когда беседовала с ним через зарешеченное отверстие в стене монастырской комнаты для приема гостей, — тогда она видела лишь его изогнутые губы и прекрасные белоснежные зубы. Теперь она могла видеть и его глаза темного дымчатого цвета с фиолетовыми пятнышками под ними. Что это, — следы его разгульной жизни? В этих глазах было что-то такое, что заставляло ее чувствовать себя женщиной, и в то же время они вызывали в ней неловкость.
Они с мадам Дюкло переглянулись. Орелия перехватила этот взгляд, но не поняла его значения. Ей показалось, что им известно что-то такое, чего она не знает, и сердце ее учащенно и нетерпеливо забилось.
Она протянула руку, и месье Жардэн, взяв ее в свою, поднес к губам натренированным жестом, который ей хотя и понравился, но все же смутил.
— Я приехал, чтобы лично убедиться в том, какой прогресс достигнут у вас в этом деле с семейством Кроули.
