Русская идея от Николая I до Путина. Книга IV-2000-2016 - Янов Александр Львович (мир книг .TXT, .FB2) 📗
А вот вторая цитата. Другой представитель российских спецслужб, Владимир Путин, полтора столетия спустя негодовал: «Вы хотите, чтобы к концу моего президентства они сделали из меня то же самое, что сделали из Бориса Николаевича? Надо признать, наши телевизионщики славно потрудились, чтобы запечатлеть в сознании российского общества образ Ельцина как алкаша, клоуна, недееспособного недотепу». Говоря языком Дубельта, Ельцин забыл, что «у нас не Франция» и «правление у нас отеческое». Забыл — и позволил «таскать себя в грязи», а он, Путин, помнит — и не позволит (тут к месту эпизод с «Куклами»), Его наставник Иван Ильин тут как тут. Он облек обывательское негодование Путина в четкую идеологическую формулу: в отличие от «формальной демократии», Россией должны руководить «лучшие люди», и лучший из них — национальный лидер, Отец Отечества, можно ли «таскать его в грязи»? Не думайте, что формула — пустяк, психологически она первостепенно важна: она позволяет Цезарю по-прежнему ощущать себя демократом, пусть и в «обновленной демократии». Именно она, согласно Ильину, — будущее человечества. Она дает Цезарю возможность не только партнерствовать с демократическими лидерами, но и чувствовать свое превосходство над ними. Это и есть та «другая реальность», в которой, по мнению Ангелы Меркель, живет Путин.
Есть, однако, еще одна, историческая, сторона дела. Тут столкнулись два непримиримых представления не только о свободе слова и независимости прессы, но и о самой природе русской государственности. Глеб Павловский, ныне раскаявшийся spinmeister раннего Путина, признается, что его задача по восстановлению в стране «отеческого правления» сводилась, по сути, к тому, чтобы «разбудить в народе привычку к обожанию национального лидера». Иначе говоря, воскресить традиционную в России со времен самодержавной революции Ивана IV ауру первого лица.
Я говорю «воскресить» потому, что аура эта практически умирала. Ну, кто, спрашивается, обожал косноязычного Брежнева? И тем более Черненко? На мгновение подняла было голову полумертвая аура с гласностью Горбачева, но очень быстро опять скукожилась. Ельцин, как мы слышали от Путина, жизни ей тоже не добавил. «Таскали в грязи», как во Франции. И пальцем не пошевелил, чтобы напомнить журналистам, что он все-таки царь Борис. Задача перед Павловским стояла поэтому поистине прометеевская. Но Путин не поскупился. И нашлось в Москве достаточно молодых, талантливых, усвоивших западные полит-технологические приемы ребят, которые за большие деньги и из спортивного интереса взялись воскрешать архаическую традицию «обожания национального лидера». И воскресили.
Это, впрочем, пусть останется на их совести. Но что говорит это о заказчике? Разве не то, что, став президентом, он не пожалел усилий, чтобы НЕ СТАТЬ преемником Ельцина? Вот и весь его секрет.
Заключение
Но это все детали. Вернемся к главному: к истории вопроса, вынесенного в заголовок. В 2015 году исполнилось 160 лет со времени кончины Николая I, правление которого многие переживали как конец России. И собственной жизни тоже. Серьезные историки, гордость русской историографии Сергей Соловьев и Тимофей Грановский опасались не пережить этого царствования. Сергей Михайлович оставил нам такую запись: «Приехавши в церковь приносить присягу новому государю, я встретил на крыльце Грановского, первое мое слово ему было “умер”. Он отвечал: ‘Нет ничего удивительного, что он умер; удивительно, что мы еще живы”». Цензор и академик А. В. Никитенко подтверждает: «Люди стали опасаться за каждый день свой, думая, что он может оказаться последним в кругу друзей и родных».
Так выглядел первый в Новое время «конец России». И что же? Выжила. И впереди, как мы уже говорили, была Великая реформа. Она принесла стране многое, включая зачатки независимого суда и европейской государственности. Но предотвратить реставрацию национальной диктатуры не смогла.
Второй «конец России» был связан с воцарением большевиков (или. в другой интерпретации, с Великой социалистической революцией). Он тоже оставил нам великолепные эпитафии. Замечательный поэт Максимилиан Волошин откликнулся, конечно, стихами:
С Россией кончено. На последах
Ее мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали.
Замызгали на грязных площадях.
Знаменитый философ и публицист Василий Розанов, хоть и отметился в прозе, был не менее красноречив: «Русь слиняла в два дня. самое большее в три. Что же осталось-то? Странным образом, ничего». И обратите внимание: каждый раз, после каждого «конца», как и сейчас, люди в России были убеждены, что именно в их время «конец» уже окончательный. Иначе позволил бы себе разве Иван Бунин сказать о бесконечно дорогом ему Отечестве страшные слова: «И как же надоела миру эта подлая, жадная, нелепая сволочь Русь»?
И что же? Снова выжила Россия. И не только в смысле, что в августе 1991-го советская власть так же, как Русь в 1917-м, «слиняла в два дня, самое большее в три», но и в том, что оставила по себе и гласность, и Федерацию, и Ельцина как гаранта свободы ВЫБОРА, неслыханного за все полутысячелетие русской государственности.
Предотвратить реставрацию национальной диктатуры, однако. не смог и этот «спектакль». Прежде всего, из-за «самой жестокой ошибки Ельцина», как назвал свою книгу Олег Мороз. Снова наследовал реформатору еще один Александр III, идейный преемник Дубельта с его «отеческим правлением», а на этот раз еще и Ильина с его «национальной диктатурой». И достался России новый Цезарь. С настроением «третьего конца» в придачу.
Прежде чем проститься, я хотел бы, чтобы читатель не упустил из виду важное: после каждого из перечисленных «концов» Россия вставала со смертного своего ложа все ближе к свободе выбора. А в остальном решать читателю: я ли прав в ответе на вынесенный в заголовок вопрос или Радзиховский? Или, быть может, Фурман?
Глава б
«КОНСЕРВАТИВНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ»?
Получил я неожиданно сильную поддержку с двух прямо противоположных сторон. Оказалось, что так же, как и я (в смысле, что постпутинская Россия ничего общего не будет иметь с нынешней, цезаристской), считают еще два серьезных мыслителя. Я имею в виду, с одной стороны, крупнейшего из британских историков современной России Бобо Ло («Russia and the World Disorder», 2015) и, с другой, уже известного нам Александра Дугина, самого продвинутого из идеологов Русской идеи («Автономность интеллектуалов» /dynacon.ru / content/ articles/ 6349). То, что их суждения о будущем России полярны, само собой разумеется.
Бобо Ло Ален де Бенуа
Концепция м-ра Ло слишком, на мой вкус, рационалистична, несмотря на то, что из известных мне иностранных авторов он единственный, кто говорит о серьезном влиянии на Путина традиционных идей (слишком многие склоняются к несколько вульгарному постулату Карен Давиша «Путин вор») и даже
о прямой его ссылке на идеи Ивана Ильина и Константина Леонтьева. М-р Ло исходит из того, что как только «Россия окажется способной определиться как современная держава (тойегп роууег), она еще может стать одним из сильных игроков в мировой политике XXI века». Иначе говоря, Россию он не хоронит.
Конечно, за этим следует обязательная оговорка, что переформированную, немодернизированную ожидает ее судьба Испании, великой державы XVI века, умудрившейся на протяжении одного столетия превратиться в европейское захолустье (backwater). Захочет такого исхода тщеславная русская элита? М-р Ло в это не верит. И история на его стороне. Короче, хотя детали его концепции (в которых нам придется разбираться в следующих главах) и сложны, сама концепция проста: чтобы вернуться в семью европейских народов, от России требуется «всего лишь» избавиться от цезаризма (со всем вытекающим из него мракобесием), стать modern power. То бишь он связывает возрождение России, как мы увидим, с «новой либеральной волной».
