Без семьи (др. перевод) - Мало Гектор (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
Услышав эти крики и чувствуя себя виновным или по крайней мере ответственным за проступок собаки, я тоже пустился бежать. Ведь если эта женщина потребует у меня денег за мясо, мне нечем будет заплатить ей. Тогда наверняка и меня посадят в тюрьму.
Видя, что я бегу, Капи и Дольче бросились за мной, а Проказник, сидевший у меня на плече, обхватил мне шею руками, чтобы не упасть.
Догнать нас было трудно, но можно было преградить нам дорогу, что, по-видимому, и хотели сделать три человека, бежавшие нам навстречу. Но, к счастью, рядом была поперечная улица, и я бросился туда в сопровождении собак. Мы бежали сломя голову и скоро очутились в поле. Но я не остановился до тех пор, пока не свалился от усталости.
Тогда я огляделся по сторонам. Деревня была далеко, и никто не гнался за нами. Капи и Дольче сидели, высунув языки; Зербино виднелся вдалеке – он, должно быть, остановился, чтобы съесть мясо.
Я позвал его, но он, зная, что заслуживает наказания, повернулся и бросился не ко мне, а от меня. Я понимал, что пес утащил мясо потому, что был очень голоден, но все-таки не следовало оставлять его поступок безнаказанным. Если я сделаю это, то будет нарушена вся дисциплина в моей труппе; в какой-нибудь другой деревне Дольче последует примеру Зербино, а потом и Капи не устоит против искушения.
– Приведи Зербино! – сказал я Капи.
Он тотчас же побежал за ним, но, как мне показалось, не очень охотно, и по тому, как он взглянул на меня, я понял, что ему было бы приятнее защищать Зербино, чем ловить его.
Теперь нужно было ждать возвращения Капи, а он не мог вернуться быстро – ведь Зербино наверняка заупрямится и не сразу пойдет за ним. Но я был рад, что можно отдохнуть, мои ноги дрожали от усталости.
Да и куда спешить, если мне нечего делать? А деревня была далеко, теперь уже можно не бояться преследования.
Местность здесь была очень красивая: деревья, зеленые луга, по которым протекал ручеек, и широкий канал неподалеку. И я с удовольствием отдыхал, поджидая собак.
Прошло больше часа, и я уже начал тревожиться, когда наконец явился Капи, но один.
– А где же Зербино? – спросил я.
Капи лег и сконфуженно взглянул на меня. Тут я заметил, что одно ухо у него в крови. Зербино, должно быть, не захотел послушаться его; они подрались, и Капи, очень неохотно взявший на себя роль жандарма, не слишком упорно защищался и позволил Зербино победить себя.
Ругать его за это я не мог. Да и не было у меня никакого желания бранить других, когда у самого было так тяжело на душе.
Так как Зербино не захотел прийти с Капи, нужно было подождать его. Я знал, что через некоторое время он одумается и сам явится ко мне с повинной.
Я опять лег под дерево и надел на Проказника цепочку, опасаясь, как бы и он не убежал за Зербино. Капи и Дольче тоже улеглись.
Прошло еще полчаса, а Зербино все не приходил. Я закрыл глаза и незаметно заснул.
Когда я проснулся, солнце стояло у меня над головой. Но я знал и без солнца, что времени прошло много: об этом доложил мне желудок. Собаки и обезьяна тоже старались показать мне, что они голодны, собаки – жалобными взглядами, Проказник – гримасами.
А Зербино все не было. Я звал его, свистел – ничто не помогало. Наевшись, он, должно быть, улегся где-нибудь под кустом и заснул.
Я очутился в затруднительном положении. Если я пойду дальше, Зербино может потеряться. Если буду ждать его, нам не удастся заработать даже нескольких су и хоть немного поесть. Я опять послал Капп за Зербино, но он скоро вернулся один, сделав вид, что не нашел его.
Что мне было делать? Конечно, Зербино был виноват, но нельзя же было бросить его. Да и что скажет Витали, если одна из его собак пропадет?
Нет, нужно подождать еще немного. Только следует заняться чем-нибудь, чтобы не так чувствовать голод. Витали рассказывал мне, что во время похода, когда солдаты сильно устают от долгого пути, всегда начинает играть музыка, и тогда они забывают свою усталость и идут бодрее.
Я решил последовать их примеру: взял арфу и, повернувшись спиной к каналу, заиграл вальс.
Мои артисты, по-видимому, не имели ни малейшего желания танцевать, им было бы гораздо приятнее съесть кусок хлеба. Но мало-помалу они оживились, музыка подействовала на них, собаки начали вальсировать, и мы на минуту забыли о голоде.
Вдруг позади меня детский голос крикнул:
– Браво! Браво!
Я быстро обернулся. На канале носом к берегу стояла лодка; на противоположном берегу остановились две лошади, которые тащили ее.
Такой лодки я еще никогда не видел. Это был настоящий плавучий дом. На низкой палубе было устроено что-то вроде галереи с окнами, а впереди была веранда, увитая вьющимися растениями. На этой веранде стояла молодая дама с красивым задумчивым лицом и лежал мальчик. Он-то, наверное, и закричал: «Браво!»
Я приподнял шляпу, чтобы поблагодарить его.
– Вы играете для своего удовольствия? – спросила дама; судя по выговору, она была иностранкой.
– Я играю, чтобы заставить поработать моих собак, – ответил я, – и… немного развлечься.
Мальчик сделал ей знак, и она нагнулась к нему.
– Не поиграете ли вы еще? – спросила она, подняв голову.
Поиграю ли? Еще бы нет! Я был так рад, что у меня наконец нашлась публика.
– Вы желаете, чтобы собаки потанцевали, или лучше представить какую-нибудь пьесу?
– Ах, пожалуйста, пьесу! – воскликнул мальчик.
– Нет, это слишком затянется, – возразила дама.
– А танцы слишком коротки, – заметил мальчик.
– После танцев, – сказал я, – собаки могут, если пожелает почтенная публика, проделать разные забавные штуки, как в парижских цирках.
Эту фразу обычно говорил Витали, и я постарался произнести ее с достоинством. Я был очень доволен, что нам не придется играть пьесу: это было бы затруднительно без Зербино и без костюмов.
Итак, я снова заиграл на арфе, и Каин, обхватив передними лапами Дольче, принялся вальсировать с ней; потом Проказник немножко протанцевал один, а затем собаки проделали все свои штуки. Мы не чувствовали усталости: мои артисты как будто понимали, что получат за свои труды обед, и старались изо всех сил.
Вдруг из-за дерева появился Зербино и, как ни в чем не бывало, принял участие в представлении.
Играя на арфе и наблюдая за артистами, я время от времени поглядывал на мальчика. Он, по-видимому, смотрел на нас с большим удовольствием, но не трогался с места. Он продолжал лежать неподвижно и только поднимал руки, чтобы аплодировать нам.
Лодка стояла близко от берега, и я мог хорошо рассмотреть мальчика. У него были светлые волосы и бледное лицо – такое бледное, что сквозь тонкую кожу просвечивали синие жилки. Он глядел кротко и грустно и, по-видимому, был болен.
– Сколько следует заплатить вам за представление? – спросила дама.
– Это зависит от того, сумели ли мы угодить почтенной публике, – ответил я, как обычно отвечал Витали.
– Так нужно заплатить больше, мама, – сказал мальчик и прибавил несколько слов на незнакомом мне языке.
– Артуру хочется взглянуть на ваших артистов поближе, – сказала дама.
Я сделал знак Капи, и он прыгнул в лодку.
– А другие? – крикнул Артур.
Зербино и Дольче последовали примеру Капи.
– А обезьянка?
Проказник мог, конечно, прыгнуть в лодку, но я не был уверен в нем. Он был очень шаловлив, и я боялся отпустить его одного.
– Разве эта обезьянка злая? – спросила дама.
– Нет, но она иногда бывает непослушна, и я боюсь, что она станет дурно вести себя без меня.
– Так приходите и вы.
Она сказала несколько слов человеку, стоявшему у руля, и он, взойдя на нос лодки, перекинул на берег доску.
По этому мостику я и вошел в лодку, с арфой за плечами и Проказником на руках.
– Обезьянка! Обезьянка! – кричал Артур.
