Без семьи (др. перевод) - Мало Гектор (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗

Мы вышли из деревни и сделали привал под первым же деревом. Арфу я прислонил к стволу, а сам растянулся на траве. Собаки и Проказник уселись напротив меня.

Я разрезал хлеб на маленькие кусочки и стал раздавать их по очереди. Проказник скоро наелся, а остальные только отчасти утолили голод.

Когда мы поели, я решил обратиться к моим товарищам с небольшой речью и объяснить им, в каком положении мы очутились.

– Дела наши плохи, друзья, – начал я. – Хозяин сидит в тюрьме, а денег у нас нет.

Услышав знакомое слово, Капи встал на задние лапы и стал ходить по кругу, как бы собирая деньги с «почтенной публики».

– Ты хочешь, чтобы мы давали представления? – сказал я. – Это хороший совет и, может быть, нам удастся заработать денег. Но предупреждаю вас заранее, что если сборы будут плохи, то нам придется поголодать. Надеюсь, что вы будете терпеливы и послушны, а я, со своей стороны, постараюсь сделать все, что могу.

Я, конечно, не стану утверждать, что мои спутники поняли эту речь. Но они видели, что Витали нет, и чувствовали, что произошло что-то серьезное. Они очень внимательно выслушали меня и, по-видимому, мое обращение польстило им.

Говоря это, я подразумеваю только собак. Проказник с большим интересом выслушал несколько первых слов, а потом вскарабкался на дерево и стал качаться, перепрыгивая с ветки на ветку. Если бы Капи отнесся так к моим словам, это, наверное, очень обидело бы меня. Но на обезьяну я не сердился. «Такова уж ее натура», – как говорил мой хозяин.

Немножко отдохнув, я решил идти дальше. Даже если мы, во избежание расходов, переночуем на открытом воздухе, то все-таки нужно заработать денег, чтобы позавтракать на следующий день.

Мы шли уже около часа, когда вдали показалась деревня. Она была маленькая и выглядела бедной, но я не рассчитывал на большие сборы. Мне хотелось добыть хоть немножко денег. Зато полицейских здесь наверняка нет.

Я сделал все нужные приготовления, и мы вошли в деревню, но теперь уже не так торжественно, как при Витали. Дудки у нас не было; впереди не выступал гордо высокий мужчина с выразительным лицом и длинными седыми волосами, а робко шел мальчик вовсе не внушительного вида, смотревший по сторонам не уверенно, а тревожно.

На нас не обращали никакого внимания. Люди оборачивались и сейчас же снова отворачивались. Никто не пошел за нами.

Остановившись на площади с фонтаном, окруженным платанами, я заиграл вальс. Музыка была веселая, но на сердце у меня было тяжело.

Я велел Зербино и Дольче вальсировать; они тотчас же послушались и закружились в такт. Но никто не подошел к нам, а, между тем, около дверей стояли женщины и, болтая между собой, вязали чулки.

Я продолжал играть; Зербино и Дольче вальсировали. Может быть, кто-нибудь и подойдет. Стоит только подойти одному, и соберутся другие; но к нам не только никто не подходил, на нас даже перестали смотреть. Было от чего прийти в отчаяние!

Вдруг какой-то маленький мальчик направился к нам. Слава Богу! За ним наверняка придет мать, к ней подойдет другая женщина – и соберется публика.

Но я ошибся. Мать не подошла к мальчику, а позвала его. Он послушно вернулся к ней. Может быть, здешние крестьяне не любят музыки? Очень возможно.

Я велел Зербино и Дольче перестать танцевать и запел неаполитанскую песенку. Когда я закончил первый куплет, какой-то человек в куртке и шляпе подошел к нам. Наконец-то! И я запел с еще большим воодушевлением.

– Эй! – крикнул он. – Что ты тут делаешь, негодяй?

Я замолчал и растерянно посмотрел на него.

– Что же ты не отвечаешь? – спросил он.

– Вы видите… я пою, – пробормотал я.

– А есть у тебя позволение петь на наших улицах?

– Нет.

– Так убирайся, если не хочешь попасть в суд.

– Но вы…

– Обращаясь ко мне, ты должен называть меня господином полевым сторожем… Ну, поворачивайся живо и марш отсюда! Здесь не место нищим.

Полевой сторож! С ним, наверное, так же опасно иметь дело, как и с полицейскими.

Я поспешил исполнить его приказание и торопливо пошел с площади.

Нищий! Какой же я нищий? Я не просил милостыню, а пел и играл; ведь это тоже работа.

Через пять минут я уже вышел из этой негостеприимной деревни. Собаки, опустив головы, грустно следовали за мной, понимая, должно быть, что случилось что-то неприятное.

Наступал вечер. Об ужине нечего было и думать, переночевать следовало на открытом воздухе, а оставшиеся три су приберечь на завтра. К счастью, погода была теплая. Нужно было только найти подходящее местечко, чтобы укрыться от ночной сырости.

За собак нечего было бояться, но я и Проказник могли простудиться. Что будет с моими артистами, если я заболею? И что будет со мной, если мне придется ухаживать за Проказником? Боялся я и волков – может быть, они водятся здесь, но еще страшнее волков мне казались ночные сторожа.

И я пошел вперед, осматриваясь по сторонам и ища приюта. Солнце зашло, а ничего подходящего все еще не находилось. Нужно было устроиться поскорее хоть как-нибудь.

Мы шли по лесу, в котором попадались полянки с поднимавшимися на них глыбами гранита. Место было печальное и пустынное, но нам не из чего было выбирать. И я решил переночевать на такой полянке.

Мы сошли с дороги и направились к камням. Пройдя несколько шагов, я увидел громадную гранитную глыбу с большим углублением внизу, в которое ветер нанес толстый слой хвои, и как бы с навесом наверху. Это было как раз то, что нам нужно: мягкая постель и крыша над головой. Не было у нас только хлеба, но с этим приходилось смириться.

Прежде чем лечь спать, я сказал Капи, чтобы он караулил. И этот славный пес не лег на хвою, а остался снаружи. Капи был отличный сторож, и я знал, что с ним я могу спать спокойно.

Я лег и, закутав Проказника в мою куртку, прижал его к себе; Зербино и Дольче улеглись у меня в ногах.

Однако несмотря на усталость, я долго не мог заснуть. Первый день пути был неудачным. Что же будет завтра? Я был голоден, мне хотелось пить, и у меня осталось только три су. Вдруг нам еще несколько дней не удастся дать представления? Неужели нам придется умереть с голоду где-нибудь на дороге или в лесу?

Думая так, я смотрел на звезды, сверкавшие на небе. Стояла глубокая тишина. Не слышно было ни шелеста веток, ни крика птиц, ни стука колес. Ах, какой я одинокий, какой несчастный!

Слезы навернулись на глаза, и я заплакал. Милая моя матушка Барберен! Милый Витали! Я лег ничком и плакал, плакал, закрыв лицо руками, не в силах сдержаться.

Вдруг теплое дыхание коснулось моего лица, и горячий язык лизнул мне щеку. Это был Капи. Он услышал, что я плачу, и пришел утешить меня, как приходил в первую ночь после того, как меня увели из дому.

И я опять обнял и поцеловал его, а он тихонько взвизгнул несколько раз, как будто тоже плакал вместе со мной.

Когда я проснулся, солнце стояло высоко на небе, Капи сидел и смотрел на меня, птицы весело распевали, а издали доносился звук колокола.

Наш утренний туалет продолжался недолго, и мы торопливо пошли в ту сторону, откуда слышался благовест [8]. Там было селение, значит, была и булочная. Мы вчера почти ничего не ели и были страшно голодны. Я решил истратить последние три су, а там будь что будет.

Войдя в деревню, мы отыскали булочную и купили хлеба. На свои жалкие остатки денег мы получили немного, ведь фунт хлеба стоит пять су. Поэтому с завтраком было покончено довольно быстро.

Теперь нужно было подумать о представлении. Я стал разыскивать подходящее для него место и робко вглядывался в лица здешних жителей. Встретят нас радушно или нет? Я шел задумавшись, как вдруг позади раздался крик. Я обернулся и увидел Зербино. Он бежал со всех ног, держа в зубах кусок мяса, а какая-то женщина гналась за ним. Нетрудно было понять, в чем дело: воспользовавшись моей рассеянностью, Зербино забежал в дом и утащил мясо.

– Воры! Воры! – кричала женщина. – Держите их всех!