По воле судьбы - Маккалоу Колин (читать книги онлайн без TXT) 📗
— А не ошибка ли это? — спросил с беспокойством Требоний. — Ведь, отрезая Помпея от денег, мы могли бы надеяться на скорое завершение этой войны.
— Нет, это лишь затянуло бы ее, — возразил Цезарь. — Помпей все равно нашел бы деньги. Пусть уж лучше потратится лично. Все, что он продаст в Италии, к нему уже не вернется, как и к другим, вдохновленным его примером. Пусть истощат кошельки. Наш пиценский друг входит в двойку-тройку самых богатых людей в государстве. Агенобарб в этом смысле шестой или седьмой. Я хочу их обанкротить. Безденежные персоны сохраняют влияние, но власти уже не имеют.
— Ага, — сказал Децим Брут, — я вижу теперь, что ты и впрямь не намерен карать кого-то из них. То есть казнить, подвергать гонениям, отправлять в ссылку.
— Именно, Децим. Никто не скажет, что я чудовище, второй Сулла. В этой войне нет врагов Рима ни с одной, ни с другой стороны. Мы просто по-разному смотрим на его будущее. Я хочу, чтобы все мои теперешние оппоненты восстановили свое положение в обществе и без боязни продолжали высказывать свою точку зрения. Сулла зашел в тупик. Любому, кто хоть что-нибудь делает, разумная критика только полезна. Я не могу и представить себя в окружении подхалимов. Человека должны выводить в ряды первых не славословия, а дела.
— А мы разве не подхалимы? — спросил Децим Брут.
Это вызвало смех.
— Нет! Подхалимы не водят в бой легионы. Они полеживают на кушетках, потягивают вино и прикидывают, куда дунет ветер. Мои легаты не боятся высказываться, когда считают, что я не прав.
— Это трудно далось тебе, Цезарь? — спросил вдруг Требоний.
— Сделать то, что я сделал? Перейти Рубикон?
— Да. Мы все беспокоились за тебя.
— И трудно, и нет. Я не хочу войти в историю как завоеватель собственного отечества, ибо я веду эту войну за него. Я стоял перед выбором: или Рим, или вечная ссылка. И если бы я выбрал последнее, Галлия всего за три года ушла бы из-под римской руки. А Рим потерял бы контроль над всеми своими провинциями. Он и так его теряет. Давно пора запретить всяким Клавдиям и Корнелиям грабить подвластные Риму народы. А также ростовщикам вроде Брута, прикрывающим свои махинации флером сенаторской респектабельности. Я хочу провести ряд радикальных, но необходимых реформ, после чего пойду на парфян. В Экбатане находятся семь римских серебряных орлов и останки великого, неправильно понятого на родине римлянина. Они взывают к отмщению. Кроме того, — добавил Цезарь, — мы должны оплатить эту войну. Я не знаю, сколько она продлится. Разум говорит, что несколько месяцев, но интуиция шепчет, что дольше. Я ведь борюсь со скопищем рьяных, упертых и безмозглых глупцов. С ними будет не легче, чем с галлами, хотя, я надеюсь, все обойдется без большой крови.
— До сих пор ты был очень сдержан, — сказал Гай Требоний.
— Таковым я и намерен остаться, но позиций не сдам.
— У тебя вся казна, — сказал Децим Брут. — К чему беспокоиться об оплате кампании?
— Казна принадлежит народу Рима, а не Сенату. Мы воюем с сенаторской фракцией, а не с согражданами, которые не должны пострадать. Я занимаю деньги, а не беру. И буду продолжать делать займы. Грабеж соотечественников недопустим, а значит, трофеев у нас не будет. И следовательно, мне придется самому компенсировать долг, который растет и будет расти. Как это сделать? Держу пари, что Помпей сейчас выжимает из Востока все, что возможно, так что там я ничего не найду. Испания богата рудными залежами, а не деньгами, да и потом все доходы уходят к Помпею. А парфянское царство очень богато, и мы до сих пор ничего не могли с него получить. Но я получу. Обещаю.
— Я тебе помогу, — сказал Требоний.
— И я, — сказал Децим Брут.
— Но перед тем, — продолжил с улыбкой Цезарь, — мы должны решить вопрос с Массилией и с Испаниями.
— И с Помпеем, — добавил Требоний.
— Ну разумеется, — сказал Цезарь.
Очень хорошо укрепленная и обороноспособная, дополнительно вдохновленная прибытием Агенобарба, Массилия легко выдерживала сухопутную блокаду Цезаря. Зернохранилища осажденного города были полны, скоропортящиеся продукты доставлялись по морю, а другие греческие колонии вдоль побережья Провинции были так уверены в неспособности Цезаря победить, что поспешили снабдить Массилию всем необходимым.
— Интересно, почему все тут думают, что я не могу победить такого усталого старого человека, как Помпей? — спросил Цезарь Требония в конце мая.
— Греки никогда не умели верно оценивать качества полководцев, — ответил Требоний. — Тебя они не знают. А о Помпее, усмирившем пиратов, тут ходят легенды. Все побережье рукоплескало ему.
— Но я завоевал Длинноволосую Галлию. Это отсюда не так далеко.
— Да, Цезарь, но они — греки! Греки никогда не сражались с варварами, предпочитая селиться на побережье, а не соваться в дикую глушь. Их островные колонии таковы же.
— Ну что ж, скоро они поймут, что поставили не на тех, — раздраженно сказал Цезарь. — Утром я отправляюсь в Нарбон. Децим уже возвращается с флотом. Он отвечает за море, но ты отвечаешь за все. Действуй жестко, без снисхождения. Массилия должна быть усмирена.
— Сколько со мной останется легионов?
— Двенадцатый и тринадцатый. Мамурра сообщил мне, что набран новый шестой в Италийской Галлии. Я велел ему прислать этих ребят сюда. Натаскай их, дай поучаствовать в битве. Лучше с греками, а не с римлянами. Хотя фактически это одно из моих преимуществ.
— Что именно? — недоуменно спросил Требоний.
— Все мои люди в основном италийские галлы и очень многие — с того берега Пада. Солдаты Помпея — сплошь италийцы, если не брать в расчет пятнадцатый легион. Италийцы свысока смотрят на италийских галлов, а италийские галлы платят им тем же. Никакой братской любви.
— Если вдуматься, это очень хорошо.
Луций Цезарь уже считал Нарбон своим домом. Когда кузен Гай прибыл к нему во главе четырех легионов, он увидел, что его родич устроился очень неплохо: три любовницы, несколько замечательных поваров и вдобавок любовь всего Нарбона.
— Кавалерия прибыла? — спросил Цезарь, с видимым удовольствием пробуя разнообразную снедь. — О, я совсем позабыл, как нежна и вкусна тут кефаль!
— Это, — похвастался Луций Цезарь, — потому, что я велел зажарить ее по-галльски. В сливочном, а не в растительном масле. Растительное сильно пахнет. А сливочное нам поставляют венеты.
— Ты стал сибаритом.
— Но сохранил форму.
— Это семейное. У нас толстых нет. Что с кавалерией?
— Все три тысячи здесь. Я разместил их на южных пастбищах. На твоем пути, так сказать.
— Фабий, наверное, сидит в Иллерде?
— С седьмым и четырнадцатым, да. Я послал с ним несколько тысяч местных гарнизонных солдат, но буду тебе благодарен, если ты мне их вернешь. Они неплохие ребята, но не сравнятся с твоими бойцами.
— Афраний и Петрей все еще стоят напротив него?
— По ту сторону реки Сикорис, с пятью легионами. А еще два их легиона отсиживаются в Дальней Испании с Варроном. — Луций Цезарь усмехнулся. — Варрон не так уверен, как прочие, что ты проиграешь, и особой активности не развивает. Он в Кордубе.
— Далековато от Иллерды.
— Вот именно. Попробуй устриц.
— Нет. Я предпочитаю кефаль. Твой повар заботливо вынул из нее кости.
— Из этой рыбки их легко вынимать. — Луций Цезарь посмотрел на Цезаря. — Ты, возможно, не знаешь, что Помпей сделал у своих испанских легионеров заем. Они отдали ему все, что имели, и согласились ждать денег, пока тебя не побьют.
— Ага! Помпей уже побирается.
— И поделом. Раз забыл про казну.
Плечи Цезаря затряслись от беззвучного смеха.
— Он теперь этого никогда не забудет.
— Я слышал, мой сын у него.
— Боюсь, что да.
