Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - Эрлер Ольга (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗

— Детка, — с легкой руки Александра его ближайшее окружение звало ее так, — уж ты постарайся, он одну тебя переносит. Уж ты посредницей как-нибудь, — уговаривали они ее.

Наступил момент, когда Александр нарушил свое молчание, и она в тишине и темноте шатра услышала его изменившийся, чужой голос: «Таис…»

— Да, жизнь моя.

— Гефестион. Его больше нет. А я его так люблю. Это возмездие за мои тяжкие грехи, это моя кара… Они отняли его у меня. Они знают, как прикончить меня. Они знают, где моя ахиллесова пята. Я не смог его защитить.

— Ты ни в чем не виноват, Александр. Я не знаю, кто, но только не ты!

— Это ужасно, да? — с каким-то удивлением спросил он.

— Да, милый, это чудовищно…

Покидая темную палатку царя, Таис на время возвращалась в мир; варила ему еду в надежде, что он что-то съест, выслушивала срочные донесения бесхозных македонцев, давала волю своему отчаянию наедине с верной Геро.

Проходя тополиной аллеей по мокрым, пахнущим горечью опавшим листьям, она с удивлением думала, что пару декад назад, нет, ровно две декады назад — они все втроем сидели в сказочном лесу, в блаженном состоянии, спокойные и благополучные, рычали друг на друга газелями, и ничего, ничего не предвещало такой ужасной и скорой развязки.

Александр приказал казнить врача, залечившего Гефестиона, и это не вызвало осуждения. По всей стране был объявлен траур — затихла музыка, погасли священные огни. Такие меры предпринимались только по смерти великого царя — но никто не возмутился. В Египет, в оазис Шивы был отправлен гонец с вопросом, как почитать Гефестиона. Через несколько месяцев пришел ответ — как героя. В Александрии Египетской был выстроен храм Гефестиону, и никто не посчитал это святотатством. Никто не стал вместо него хилиархом-везирем. Не было достойных на его должность, И на его место в жизни и душе Александра. Он оказался незаменимым — осталась зияющая, незаживающая рана… Потому что со смертью Гефестиона Александр не прекратил его любить. Эта потеря не унесла из сердца любовь, но она унесла из него жизнь.

Мир перестал существовать для него: армия, его народ, его империя, его планы, его дела — все потеряло значение, в том числе и «его маленькая девочка». Мир перевернулся и рухнул, полетел в Тартар. Оказалось, что именно Гефестион был той точкой опоры, вокруг которой держался мир Александра. «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир», — сказал один из умных мужей. Все развалилось в одночасье, потому что из единственно возможного порядка выпало самое главное звено — Гефестион. И этот порядок никому не восстановить. Или все же Александру? Сможет ли он, захочет ли?

Неожиданно свалившееся горе поначалу разбудило в людях лучшие качества — сострадание, сочувствие, и они на время поднялись над собственной эгоистичной сутью. Но постепенно чужое несчастье и необходимость наблюдать страдание стали тяготить их. Хотелось, чтобы все скорее вернулось в привычное русло, не тревожило их совести и осознания собственного непроходимого эгоизма.

Александр был один. «Друзья мои! Нет на свете друзей», — ах, как прав оказался Аристотель.

Может быть, и хорошо, что он не замечал ничего кругом. Может быть, он сознательно избегал общества других, зная неискренность их чувств, особенно в такую болезненную минуту. В любом случае, он поступал правильно, всю жизнь тщательно скрывая свою личную жизнь от других. Он называл это таинством любви. «Таинство, вслушайся в это слово, Таис. Другим там нечего делать, это дело только двоих. Самое важное должно оставаться самым сокровенным».

«О, Афина! Дай мне свою мудрость!» — молила Таис. Мозги, казалось, плавились и распадались на атомы Демокрита от бесплодных мыслей и вопросов — почему, и что теперь делать. Не было сил. «Где найти просветление? Под какую сикомору сесть?» — думала Таис, глядя на дрожащие желтые листья тополей, под которыми она в забытьи остановилась.

Снова и снова видя полные страдания, потухшие и потому такие чужие глаза Александра, его апатию, летаргию, Таис оставляла безуспешные попытки убедить его в том, что он всем нужен, что он должен терпеть жить, и не погребать себя заживо, и не казнить себя ни за что. Что это не понравилось бы и Гефестиону. Ей оставалось только плакать от бессилия и осознания, что она ничего не понимает в жизни — ни смысла ее, ни бессмысленности.

— Ты не слышишь меня, — сетовала она, — ты не видишь меня… Я думала, вместе мы сможем легче пережить эти черные времена, вместе… но ты забыл меня… Я тебе не нужна.

…Вот она и произнесла самое главное и поразилась себе. Вот, оказывается, в чем дело. В ней! Значит, она ничем не лучше других и не имеет никакого морального права их осуждать. Ее не устраивает, что Александр забыл ее, имел несчастье углубиться в свое горе, тогда как он так необходим ей. Чтобы чувствовать себя хорошо, ей необходимо чувствовать себя любимой. Гефестион переступил через себя ради того, чтобы Александр смог стать счастливым с Таис. А она не в состоянии забыть о своих потребностях даже сейчас. Где же твое благородство, милая девочка, бескорыстие, где любовь?!

Значит, это и о ней сказал поэт? (Менандр)…

— Ты ничего не понимаешь, — донесся до нее из далеких миров голос Александра, — ты единственное, что держит меня на земле.

Таис бросилась на колени перед ним, и они долго смотрели друг другу в глаза, не произнося ни слова. Так раньше бывало у Александра с Гефестионом — они могли часами молча смотреть друг на друга, и никто не мог понять, что это значило. Сейчас же Таис что-то поняла: это был особый разговор, обмен мыслями на другом уровне, которого она еще не достигла.

— Меня и Гефестион ругает, — сказал Александр пугающую фразу, — но я стараюсь, имей терпение, Таис.

Обритый в знак траура, похудевший и измученный, он выглядел сиротливо и неприкаянно, ее любимый. Все стало другим. Наивная ты и глупая душа. Все изменилось, и ничего не будет так, как было раньше. «Раньше» — нет, и не было никогда. Очнись, тебе же было сказано, что «это конец». Что же ты пытаешься обмануть себя?

Постепенно Александр стал пускать к себе гетайров. Предварительно долго советуясь, они пытались что-то предложить или выдвинуть какие-то доводы в защиту чего-то, сами не зная чего, потому что не привыкли думать ни о чем. Ведь обо всем всегда думал Александр. Состояние сломленного царя, переставшего «функционировать», тяготило всех. Ситуация вакуума, застоя, отсутствия конкретных дел угнетала их, праздность вызывала скуку.

Евмен внес предложение, чтобы гетайры пожертвовали свое оружие для погребального костра Гефестиону. Идея погребения нездоровым образом овладела помутившимся сознанием Александра. Он планировал построить в Вавилоне гигантское погребальное сооружение и устроить небывалую тризну. Совершенно помпезным и чудовищным должен стать памятник Гефестиону. Размерами он будет соперничать с пирамидами, а убранством — превзойдет все существующее. Такое проявление гигантизма совершенно противоречило вкусу, которым Александр обладал раньше. Таис объясняла его нелепые планы желанием в гигантских архитектурных формах выразить свою огромную скорбь. «Если ему так будет легче — пусть. Лучше сумасшедшие планы, чем беспробудная тоска в глазах». [51]

Птолемей предложил наказать разбойничье племя коссиев за их набеги на соседей, жалобы которых он намеренно сгустил. Птолемей надеялся, что звук бряцающего оружия и будоражащий запах крови приведут Александра в чувства, взбодрят его и отвлекут от скорби. «Охота на него всегда хорошо влияла, пусть поохотится», — цинично добавил он в кругу гетайров. Александр согласился.