Пороки и их поклонники - Устинова Татьяна Витальевна (хорошие книги бесплатные полностью .TXT, .FB2) 📗
– Правда? – наивно спросила она.
– Правда, – подтвердил Архипов.
Она стащила с узких плеч немудрящую кожаную тужурочку, оставшись в штуковине с горлом и без рукавов, а он, наоборот, нацепил свитер, брошенный вечером в кресло.
Свитер прикрыл его, как броня. Все прикрыл – не только голый живот, но и мысли, и смутное воспоминание о том, как она доставала ключи, а джинсовая ткань обтягивала длинную ногу.
Потирая ладошками худые предплечья, она обошла по кругу большое помещение, некоторое время порассматривала картины, и даже по ее спине Архипов видел, как все это ей неинтересно.
– Красиво.
– Не утруждайтесь, – посоветовал Архипов невозмутимо, – я вполне обойдусь без ваших комплиментов.
Она печально на него посмотрела и присела на высокий стул, где давеча сидел ее брат.
– Вы… скучаете по Лизавете Григорьевна?
– Не утруждайтесь, – сказала она тихо. – Я вполне обойдусь без вашего сочувствия.
Ого!
Вот тебе и медсестра из пятнадцатой горбольницы.
– Сливок налить?
– Что?
– Сливок в кофе налить?
– Да, спасибо.
Он поставил перед ней большущую чашку огненного кофе с круглой горкой снежных сливок и керамическую миску клубники – крупные, красные, блестящие, шершавые, холодные ягоды.
Она уставилась на клубнику, которая немедленно отразилась в темных золотистых глазах.
«Не стану на нее смотреть, – решил Архипов. – Ни за что не стану. Куда меня несет?!»
– Простите, что я вам так вчера нахамила, – покаянно произнесла она, и Архипов отнес это на счет клубники. – Я последнее время… не в себе.
Он кивнул и устроился напротив. Пришлось еще выискать положение, чтобы его ноги не касались ее джинсовых ног.
Она болтала ложкой в чашке, разваливая снежную гору, которая постепенно становилась коричневой.
Архипов отхлебнул кофе и посмотрел в окно.
Рабочий день начинается. Больше всего на свете он любил утро – начало рабочего дня.
– Маша.
Она вздрогнула и уронила ложку. Ложка зазвенела на мраморном прилавке.
– Маша, давайте вы быстренько обрисуете мне положение дел, – предложил Архипов, – и мы все решим. Потом разбудим вашего брата, и вы пойдете спать, а я на работу.
– О чем вы… говорите?
– Я говорю о ваших делах. – На «ваших» он поднажал. – Рассказывайте.
– Мне нечего рассказывать, Владимир Петрович.
Она напряглась так сильно, что дрогнула длинная джинсовая нога под столом. Архипов слегка отодвинулся вместе со своим стулом. От греха подальше.
– Не беспокойтесь, вы будете рассказывать по плану.
– По какому плану?!
– Пункт первый. Почему ваша тетушка так настойчиво меня убеждала, что у вас нет никаких родственников? Вы знаете, она даже заставила меня расписку написать, что я буду вам помогать и в случае чего не оставлю!
– И вы написали?!
– Ну конечно, – ответил Архипов с досадой, – от вашей тетушки отвязаться было невозможно! Кроме того, я думал, что вам пять лет.
– Почему? – удивилась она.
Он вздохнул.
– Потому что я не имел о вас никакого представления, вы уж извините. Больше того, ваш образ ни разу в жизни не потревожил мой сон. Я знал, что у Лизаветы есть какая-то приемная девчонка, и все. То есть у Лизаветы Григорьевны. Я думал, она волнуется, что вас сдадут в детдом.
Маша не отрываясь смотрела в свою чашку. Губы у нее кривились.
– Пункт второй. Что за люди валом валят в вашу квартиру? Откуда они взялись? Почему взялись только после смерти Лизаветы Григорьевны? Кстати, от чего она умерла?
– От сердца.
– У нее было больное сердце?
– Да. Всю жизнь.
– Пункт третий. Что за ересь про нож, предвестник смерти, кровавый дождь, ритуальный круг и все остальное? Если у нее всегда болело сердце, почему ей только на прошлой неделе пришла в голову мысль, что она может… умереть? Почему она так… несокрушимо в это поверила?
– На прошлой неделе, – как во сне повторила Маша, – на прошлой неделе она была жива. В понедельник на прошлой неделе она была со мной. А теперь ее нет.
– Пункт четвертый, последний. Он состоит из подпунктов «а» и «б». «А» – почему ваш брат приехал именно сейчас? Вы что, сообщили ему о смерти тети?
– Нет!
– «Б», – невозмутимо продолжил Архипов, – у кого есть ключ от вашей квартиры? Кто мог ее открыть? Замок не взломан. Вы сейчас легко и непринужденно ее закрыли. Значит, она была открыта ключом. В вашей квартире есть ценности?
– Я не знаю, – пробормотала она. – я ничего не знаю. Это тетина квартира, а не моя.
– Сколько лет вы жили вместе с тетей?
– Пятнадцать.
– Всего ничего, – подытожил Архипов. – И не знаете, есть ли в квартире ценности?
– Не знаю, – ожесточенно сказала она. – Конечно, что-то есть. Например, старинная посуда. Хрусталь. Картины.
– Репина Ильи Ефимовича?
– Почему… Репина?
– А чьи?
– Тетиного мужа.
– Это не в счет, – заявил Архипов, – тетиного мужа красть не стоит. Стоит красть как раз Илью Ефимовича. Или у мужа была фамилия Малевич, а не Тюрин?
– У мужа была фамилия Огус. Тюрина только я.
– Конечно, не так красиво, как Огус, но тоже вполне ничего, – оценил Архипов. – Рассказывайте, Маша.
Она обняла чашку ладонями и сильно сгорбилась. Ладони были длинные и узкие, кожа шершавой и грубой даже на вид.
«Не стану смотреть, – мрачно повторил себе Архипов. – Не стану. Ни за что».
– Начинайте с родственников, которых у вас как будто нет, а на самом деле великое множество. В городе Сенеже.
– Мне было девять лет, когда тетя взяла меня к себе. Я не помню никаких родственников.
– Маша!
Она упрямо посмотрела на Архипова.
– Я не хочу никаких родственников, – повторила она с тихим упорством. – У меня была тетя. Больше никого.
– Тетя – сестра вашего отца?
Она снова взялась мешать ложкой в чашке. Архипов следил за ложкой – чтобы не смотреть на нее.
– Лизавета Григорьевна – первая жена моего отца.
Архипов присвистнул.
– Что вы свистите, а сами ничего не знаете! – в сердцах воскликнула Маша Тюрина и перестала водить ложкой в чашке.
– Я потому и спрашиваю, что не знаю!
– Да зачем вам это?!
«Да, – подумал Архипов, – действительно, зачем?
Затем, что я благородный Робин Гуд и всегда выполняю свои обещания, или затем, что она мне… что я ее…»
Ерунда какая-то.
– Сегодня всю ночь, – сказал Архипов сварливо, – я занимался вашими делами. Вашей квартирой, вашей дверью, вашим братом. Мне хотелось бы получить… компенсацию.
– Какую компенсацию? – перепугалась Маша.
Интересно, что она подумала?!
– Удовлетворите мое любопытство, – предложил Архипов, – и я от вас отстану. Расскажите мне, только без вранья, что такое с вами происходит, о чем таком страшном вы говорили по телефону, что за история с бывшей женой отца и прочими родственниками.
– Лизавета Григорьевна – первая жена моего отца, – быстро сказала Маша. – Потом они разошлись, и он женился на моей матери. Моя мать сбежала, когда мне было семь. Отец женился на матери Макса, а потом умер, попал под поезд. На похороны приехала тетя, то есть его первая жена, и забрала меня в Москву.
– Зачем?
– Я никому не была нужна, – отчеканила Маша, – лишний рот. Куда одинокой женщине с двумя детьми! Макс был маленький совсем, годик или около того. Я помню, что он был толстый и все время хохотал. Хватал себя за пятку и хохотал.
«Толстый, – подумал Архипов. – Толстый и хохотал».
– Галя хотела, чтобы меня забрали в детдом. Я хорошо это помню. Только я больше всего на свете боялась детдома. Он у нас рядом, я часто видела… детдомовских. Знаете, если в городе что-то стрясалось, первым делом говорили: это небось детдомовские.
– Галя – это…?
– Галя – это мать Макса. Третья жена отца. От детдома меня спасла тетя. Просто взяла и увезла. И привезла в Москву. Я… каждую ночь боялась, что меня заберут обратно! Я до сих пор просыпаюсь от малейшего шороха, мне кажется, что это идут за мной.
