Глаз бури - Мурашова Екатерина Вадимовна (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗
– Сонька, милая моя, родная, хорошая! – тихо сказал Туманов. – Как же хорошо, что ты… Я теперь тебя не обижу, буду нежен до невозможности… А ты… ты, если чего захочешь, дай мне знать… хоть как…
– Туманов! Это неприлично! Я не могу о таком говорить…
– Научишься! – засопел Михаил, приступая к обещанному делу. – Ты у меня теперь всему научишься… И говорить…
Глава 32
В которой Лиза остерегает Софи, а Туманов рассказывает ей о своих проблемах
Софи не осталась в Доме Туманова. Об этом и речи не шло. И совместных квартир больше не снимали. Оба работали. Софи знала, что у Туманова какие-то неприятности с подрядами, с фабриками и еще где-то. Удивляться тому не приходилось, слишком многим его неожиданное возвышение стояло поперек горла. При встречах он не рассказывал о своих неприятностях ничего конкретного, но Софи на всякий случай каждый раз утешала его, уверяя, что он непременно справится и раздавит всех недругов в лепешку. Михаил каждый раз отвечал одно и тоже: «Раздавить нехитро. Понять бы, кого давить…»
Они виделись, когда могли. В учительском домике на узкой девичьей кровати Софи любовники решительно не помещались. Поскольку по полу дуло сквозняком, Туманов саморучно сколотил широкий деревянный топчан, и накрыл его привезенной из Гостиного Двора периной гагачьего пуха. Софи тонула в ней и смеялась, что ее комната стала теперь похожа на будуар шляпницы. Туманов горячо возражал.
Как и мечталось Софи, Туманов на равных играл с ее учениками в камешки, прятки и три стукалки. Однажды старшие мальчишки предложили играть на деньги, надеясь порастрясти веселого барина. Туманов невозмутимо согласился и через три часа упорной борьбы выиграл 57 копеек – все финансы, которые были у мальчишек в наличии. Школяры обескуражено повесили носы, признавая, что с таким мастерством они еще не встречались. Туманов посадил всех в трое саней и повез в Лугу, где до отвала угощал пряниками, чаем, киселем и баранками. Однако, копеек огольцам не вернул. «Когда мне было десять лет, я почти год жил игрой на улице, – объяснил он им их проигрыш. – Родителей, опекунов и других доходов у меня не было. Где ж вам теперь меня обыграть?» Софи смеялась, а кулацкие, кабацкие и крестьянские мальчишки и девчонки почтительно внимали. Необыкновенное теперешнее возвышение Туманова казалось им достойным всяческого уважения и внушало надежды. Даже копеек было не жаль. Дома они ничего конкретного не рассказывали, но одинаково решительно отстаивали в семейных беседах достоинство учительницы Софьи Павловны (слухи, понятное дело, ползали по деревне, как водяные ужи в урожайный на них год) и ее петербургского друга – щедрого, веселого и богатого человека.
При первой же возможности Софи возвратила долг Арсению Владимировичу. Тот лишь раз взглянул ей в глаза и удовлетворенно потер сухие ладони, все в синих венах и коричневых старческих пятнах.
– Что ж, я так понимаю, битва выиграна? Можно поздравить с победой?
– Еще как, Арсений Владимирович, еще как! А кабы не вы… – Софи с удовольствием чмокнула старика в пергаментную щеку. – Снаряды свистят на ми-бемоль!
– Что ж, рад, чертовски рад! Варенья возьмешь ли?
– Конечно, возьму! – засмеялась Софи. – У вашего Прохора удивительное варенье удается, где ни пробовала, ни у кого больше такого аромата нет.
– Дак как закипит, листья вишневые надо покласть, – проскрипел польщенный Прохор. – И сразу же шумовкой вынуть. В том весь секрет.
– Ну надо же, кто б мог подумать?! – искренне удивилась Софи. – Вишневые листья сохраняют клубничный аромат!
– Прохор, заверни барышне баночки, чтоб не побились! – распорядился Арсений Владимирович.
– Сей момент! – откликнулся Прохор и тут же хитро прищурился. – А баночки, после, как откушаете, извольте назад… Мы в них летом новое вареньице наварим…
– Конечно, верну баночки! – засмеялась Софи.
Хитрость Прохора была человеколюбива и шита белыми нитками – таким незамысловатым способом он обеспечивал своему хозяину еще один визит симпатичной барышни.
– Господи, Мишка, как мне просто с тобой теперь! – говорила Софи, удобно пристроив голову на широкой груди Туманова. – Как же мы раньше не догадались! Ты мне денег давал, я чувствовала себя обязанной, злилась на тебя, тебя подкалывала все время, чтоб себе доказать, что вот – свободна, могу… Зачем, если можно и вправду свободно? Я теперь совсем иначе тебя чувствую, когда… когда не думаю больше о том, что ты меня просто купил, как вещь…
– Софья! – Туманов приподнял голову. – Да я же не думал так никогда! Ты мне не веришь?
– Верю, Мишенька, теперь верю. Теперь мне тебе верить легко. И ласкать тебя легко и твои ласки принимать. А раньше… раньше я полагала, что должна… Раз ты меня содержишь…
– Вот дура-то! – с досадой воскликнул Туманов. – Что ж ты мне раньше не сказала-то?
– А как сказать? Ты-то что? Так же обозвал бы меня дурой и все. Разве не так?
– Пожалуй что, так, – подумав, согласился Туманов, и, перевернувшись, склонился над Софи, целуя ее плечи и грудь. – Синяки все, слава Богу, прошли…
– Можешь новых наделать, ежели захочешь, – безмятежно улыбнулась Софи.
– С ума сошла?! – смятенно воскликнул Туманов.
Лицо его от глупостей любви странно помолодело, речь в общении стала почти чистой. Хотя в последние моменты любви он часто выкрикивал площадные ругательства, а потом смущенно извинялся. Софи извинения принимала, не признаваясь ни себе, ни возлюбленному в том, что и словесная грубость Туманова в известные мгновения ей скорее приятна, чем оскорбительна. Однако, в нынешнем размягченном варианте манеры обычно грубого и жесткого Туманова иногда вдруг (вот как сейчас) напоминали ей что-то из прежней, неважной, но светской и чертовски куртуазной жизни. А может быть, это были вовсе не манеры, а что-то неуловимое в облике…
– Михаил, а ты точно уверен в том, что происхождением – простолюдин?
– Точно. А с чего ты… – мигом напрягся Туманов.
Софи успокаивающе погладила его плечи, поцеловала темно-коричневые соски.
– Да вот, шерсть у тебя на груди не растет, – весело сказала она. – Говорят, признак аристократизма.
– А, вот в чем дело! – облегченно рассмеялся Туманов. – Ну, таких аристократов я где только не видал! А вот мне другое интересно: где ж это в обществе порядочных девиц о таком «говорят», а?
– Так я тебе и рассказала! – усмехнулась Софи. – Знал бы ты…
– Ну, я могу догадываться…
Прикинув, Софи решила воспользоваться фривольным и легким настроением любовника и выяснить давно интересовавший ее вопрос.
– Михаил! Помнишь, давно-давно, ты говорил про лондонских проституток…
– Я? Говорил тебе?! Про лондонских проституток?!! – брови Туманова изумленно взлетели вверх. – Я что, был так пьян? Не в себе?
– Да нет, – Софи пожала плечами. – Пожалуй, не пьянее обычного… Ты еще боялся поступить со мной так же, как с ними… Теперь я, кажется, понимаю, о чем шла речь, – поддразнила она. Туманов опустил взгляд. – Ты еще говорил, что они – самый уважаемый тобою класс женщин. А вот Саджун… – лукаво улыбнулась Софи, пряча за лукавством неожиданно разбушевавшуюся ревность, физиологически выражавшую себя в рези под ложечкой. – А Саджун ты тоже брал, как лондонских портовых проституток?
– Саджун? – Туманов тепло и неожиданно мило улыбнулся, явно вспоминая о чем-то. Софи явственно ощутила на языке едкую горечь желудочного сока. – Теперь уж мы только друзья. Она сама так захотела. Давно. А раньше… Это Восток, Софья. Нам не понять. Она была такая… Короче, я ее никогда не брал. Она сама меня брала. Когда хотела и как хотела… Ее так воспитывали, а я – подчинялся. Она же старше меня…
– Тебе этого не хватает?
– Раньше – да. Долго. Теперь есть ты. Все забыл. Словно и не было ничего. Умом помню, а сердце… Как змея, когда кожу меняет. Но нутро… нутро-то у меня прежнее, гнилое… Как бабы говорят: рад бы в рай, да грехи не пускают… Боюсь я, Софья…
