Форд Генри: Важнейшая проблема мира. том 2 - Форд Генри (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Публикация от 23 июля 1921 г.
78. ИУДЕЙ ВИДИТ СВОЙ НАРОД ТАК, КАК ВИДЯТ ЕГО ДРУГИЕ
78. ИУДЕЙ ВИДИТ СВОЙ НАРОД ТАК, КАК ВИДЯТ ЕГО ДРУГИЕ
На этой неделе мы представляем комментарий еще одного иудея о его расе и ради добра по отношению к этой расе. Берт Леви высказал это перед Иудейским Женским Советом и ложами ордена Б'най Б'рит, и это поможет читателям этого материала понять некоторые более достоверные, хотя и незначительные, влияния, которые действуют среди американского иудейства. Он откровенно раскрывает каждый очевидный недостаток, и можно надеяться, что в один прекрасный день с откровенным пером он заглянет глубже. Г-н Леви выбрал нижеследующий заголовок:
ВО ИМЯ ДОБРА К ЭТОЙ РАСЕ
Я пришел из далекой страны, молодой иудей с печальными глазами, бледным лицом, поэтически настроенный, с невысказанной любовью моего народа, горящей в моей груди. От польско-русских родителей в мой характер перешла неопределимая печаль (врожденная, вероятно, от преследований, которым подвергались мой отец и моя мать), которая оставила во мне высокую напряженность и чувствительность к антисемитским высказываниям моих одноклассников.
Предаваясь праздным мечтам под влиянием какого-либо старого брошенного древка или копаясь в заброшенных отвалах небольшого шахтерского городка моей юности, я составлял представление о том новом мире, о котором я так часто читал, о той великой стране, в которой не существовало никаких предрассудков против моей расы - о Новом Иерусалиме.
Робко прижимая к своей груди некоторые позаимствованные американские книги или журналы, я искал тень и предавался мечтам над страницами, содержащими множество иудейских лиц, и с гордостью и благодарностью читал о высоких местах, занимаемых представителями моего народа в музыке, искусстве, литературе и на сцене. История этого нового Сиона была наполнена иудейскими именами и добрыми делами иудеев, и желание быть среди великих представителей моего народа охватывало меня. Между моим дорогим отцом и мною существовала связь любви, слишком святой, чтобы выразить ее словами, когда я смотрел на его дорогое лицо в последний раз в этом мире и сказал ему печальное «прощай» перед моим отъездом в Новый Иерусалим. Он прижал меня к своей груди и прошептал:
«Не забывай, что ты иудей, и если тебе потребуется сочувствие, любовь или помощь, иди к своей расе и покажи свое Арба Канфот». (Согласно Пятой книге Старого Завета, том XXII, стр. 12, иудеи обязаны носить особый орнамент на четырех углах своих жилетов, и этот завет соблюдается до настоящего времени, они носят особый жилет со специальными нашивками с таким орнаментом, скрываемыми, как правило, под обычной одеждой.)
Я пронес слова моего отца через океан в моем сердце и в моей памяти, а его затуманенные слезами глаза и сила объятия его больших любящих рук никогда не покидали меня; в действительности иногда это чувство настолько сильно, что мне трудно поверить, что он не рядом со мной и говорит мне, несмотря на многие разочарования, что в конце концов иудеи остаются моими братьями и сестрами.
Словами нельзя описать мои чувства, когда передо мной раскрылись красоты Нового Мира. В прекрасном контрасте по отношению к меланхолии моей собственной страны оказались радостные цвета Самоа с его благодарной памятью о Роберте Луисе Стивенсоне, поднявшегося как сказка из глубин Тихого океана, чтобы позволить мне увидеть мою мечту об Америке как о Новом Иерусалиме.
О, эти прекрасные дни и прекрасные ночи в этом необъятном голубом пространстве, в котором Бог и Его звезды казались такими близкими, что приходило хорошее решение с каждым движением великого двигателя, расположенного далеко внизу. В одну из таких ночей я сидел, слушая, как кто-то играл в музыкальном салоне, и я был внутренне благодарен Создателю за то, что в мире был Пуччини, который дал нам «Богему». И мы были там, за тысячи миль от любого места, расслабившись под хорошо освещенным Луной небом, слушая меланхолические мелодии, которые Пуччини создал для Мими. Едва ли слышался какой-либо звук, кроме мягкого шелеста волн, разбивавшихся о борт корабля, пока не произошло легкое движение палубы вверх в носовой части, что заинтересовало слушателей. Один из пассажиров, выпускник Гарвардского университета, возвратившись, заметил: «О, это только какой-то проклятый иудей. Он упал и довольно сильно ушибся».
Это антисемитское высказывание в такую ночь было подобно грязному пятну на прекрасной картине, и, учитывая его источник, я почувствовал глубокую печаль. Поскольку я был еще одним иудеем в первой каюте, я прошел в помещение, где оказывали помощь пострадавшему, и увидел, что он добросердечный пожилой человек, который, как я впоследствии узнал, прожил большую жизнь, оказывал благотворительность своим согражданам, мужчинам и женщинам, независимо от их веры. Он возвращался, чтобы провести остаток своих дней в Иерусалиме (его Иерусалим - это не тот Иерусалим, о котором я мечтал), где он снова мог бы прикоснуться к любимым камням стены печали.
Что-то было в лице этого старого человека, это «что-то» было и в лице моего отца, моего брата, это «что-то» есть в лице каждого иудея, влекло меня к нему, как влекло меня к иудеям всегда, и я проводил многие часы у его постели, собирая интеллектуальные крупицы мудрости, которые он переводил сТалмуда. Яхотел бы, чтобы бывший студент Гарвардского университета знал бы, что морщины на лице старого человека являются ни чем иным, но патетическими метками об убийствах его друзей и родственников, которые он видел в родной стране и за которых он молился ежедневно, чтобы изжить эти ужасные воспоминания.
Позже выпускник Шрвардского университета попросил меня присоединиться к игре. Я напомнил ему, что я тоже «проклятый иудей».
«Извините, - сказал он, -я знаю, на что вы намекаете, - это была неудачная оговорка, которую я допустил прошлым вечером, просто манера говорить, уверяю вас».
Я нашел в нем приятного партнера, и вскоре в удобном уголке курилки мы стали крепкими друзьями, и я пытался убедить его думать лучше о нашем народе.
«Мне хотелось бы услышать ваше мнение о ваших друзьях иудеях после того, как вы провели, скажем, двенадцать месяцев в Америке», - сказал он.
С тех пор я прошел вдоль и поперек по крупным городам Америки, и вся моя душа кричала моим собратьям-иудеям: «Попридержите себя!»
В тот день, когда я прибыл в Нью-Йорк, я узнал, что мой самый дорогой друг, мой отец, ушел в мир иной, и, естественно, моей первой мыслью было произнести Кад-диш, молитву иудейской литургии, произносимую сиротами за благополучие душ их ушедших родителей, нечто похожее на католическую мессу. Каждый мужчина иудейских кровей в определенные моменты своей жизни произносит эту прекрасную молитву. И совершенно неважно, как далеко он находится от конца и насколько он отрицает веру, наступает время, когда иудей осознает себя и произносит молитву Каддиш.
Публичный молельщик среди иудеев может быть привлечен только в присутствии десяти мужчин в возрасте, превышающем возраст религиозной зрелости, и такую группу называют миньян. Безусловно, в этом великом городе, как я подумал, мне было бы легко собрать миньян; поэтому я пошел по линии наименьшего сопротивления, как незнакомец в незнакомой стране, и искал иудейские имена, наиболее известные публике. Я обратился в контору в северной части города с фамилией великого иудея над дверью. Это был великий человек, о котором я читал с такой гордостью в маленьком шахтерском городке на другом конце мира. Да! То же иудейское лицо было изображено на громадной фотографии в вестибюле, которое я видел в журнале, и я так приятно почувствовал себя как дома.
Полный надежд, я прошел в его контору, и привратник спросил меня о моей цели посещения. Я объяснил, -привратник был иудеем, - что мне хотелось бы прочесть молитву Каддиш в честь моего отца и что я хочу составить миньян. С хитрой усмешкой он направил меня к нескольким иудеям-клеркам и работникам конторы, каждый из которых улыбался, усмехался и отпускал шуточки грубоватого свойства. Затем меня наградили гримасами в присутствии крупного мужчины.
