Золотой тюльпан - Лейкер Розалинда (книги хорошего качества .TXT) 📗
— Я пришла сказать, что наконец-то поеду домой. И не только потому, что узнала дату свадьбы Греты, но есть кое-что еще. Сибилла пишет, что встретила, в конце концов, мужчину своей мечты и скоро обручится с ним. — Франческа вытащила из кошелька письмо. — Почитай сама.
Алетта прочитала, вздохнула и вернула листок сестре.
— Она пишет только о том, какой он богатый, какой красивый, какая у него прекрасная карета и о прочей подобной чепухе. Как будто это имеет какое-то значение! Она ни разу не упомянула, что любит его.
— Я тоже это заметила.
— Значит, ты поедешь домой, чтобы самой взглянуть на будущего зятя.
— Я хочу быть уверена, что она не делает ошибки.
— Если Сибилла уже приняла решение, ты ничего не сможешь сделать, даже если она собралась замуж за Людольфа ван Девентера.
— Боже упаси!
Франческа выглядела настолько ошеломленной, что Алетта рассмеялась.
— По крайней мере, этот Адриан ван Янс должен оказаться лучше его.
Франческа улыбнулась.
— Сибилла хочет, чтобы мы обе присутствовали на вечеринке в честь ее помолвки.
— Я читала. Наша сестра все еще ребенок. Она совсем такая, каким был отец до того, как в нем появилась эта непростительная черта. Сибилла считает, что о неприятностях можно легко забыть, если притвориться, будто их вообще не было, не важно, что остаются серьезные последствия. Она не дает ни малейшего намека на то, что отец как-то смягчился по отношению ко мне, да ничего не изменилось бы, если б она и заметила это. Мне кажется, что у этого ее молодого человека дружная семья, и ей хочется представить и нас такими же, невзирая на то, какие чувства мы с отцом испытываем друг к другу.
— Когда-то мы тоже были близки.
— Все кончилось после смерти мамы. Все пошло по-другому. Тебе придется ехать домой одной. Когда ты выезжаешь?
— На следующей неделе.
Они еще несколько минут постояли вдвоем, потом вернулась Гетруд, сгорая от нетерпения поскорее отправиться назад в Делфт. Алетта прошла в ворота, помахала им и медленно пошла к дому. Неудивительно, что она выглядит усталой. Константин сделал из нее противоядие от своей скуки, и ей приходилось терпеть его колкости и насмешки. Он никогда не улыбался, не считая циничных ухмылок, никогда не смеялся, не считая дикого хохота, но хуже всего были периоды его глубокой меланхолии. Удивительно, но он никогда не возмущался тем, что она ограничила выпивку, а иногда не допивал или вообще не брал второй стакан вина, но в отместку периодически напивался до безумия из источника, который Алетте не удалось обнаружить. Ключ от погреба был у нее, и так как Сара с Йозефом поклялись, что свои запасы он получает не от них, она могла только сделать вывод, что Константин прячет бутылки в потайном месте в своей комнате. Он получал истинное удовольствие и откровенно развлекался, наблюдая, как Алетта ищет тайник, простукивая обшивку и тщетно пытаясь сдвинуть с места резные украшения.
— Почему бы не поднять половицы? — насмехался он. — Или посмотреть наверху, — на пологе кровати?
Как-то раз, обнаружив его напившимся до бесчувствия и увидев пустые бутылки из-под голландского джина и бренди возле кушетки, Алетта принесла невысокую лестницу, осмотрела верхнюю резную перекладину, на которой крепился полог, но ничего не нашла. Она знала, что Константин — довольно активный человек. Хотя она ни разу не видела, как он передвигается из одного места в другое, но знала, что он многое делал для себя сам и по привязанной к кровати веревке мог самостоятельно забираться на нее. Чего он не мог делать, — это выходить на улицу, хотя в хорошие дни ему выносили на балкон стул.
Когда она вошла на кухню, колокольчик трезвонил, как бывало бесчисленное число раз за день. Гадая, что ему понадобилось сейчас, Алетта поднималась по лестнице. Константин находил особое удовольствие в том, что призывал ее наверх и велел принести ему книгу из библиотеки или давал еще какое-нибудь подобное поручение, а потом, когда она приносила то, что он просил, отсылал ее назад, за второй книгой или каким-то предметом. Она заменила Йозефа в качестве партнера Константина в картах и шахматах, так как иногда могла нанести ему поражение, и все это составляло часть непрерывной борьбы между ними. Ее победа придет в тот день, когда она увидит, что он снова начнет жить нормальной жизнью — выходить на улицу, развлекаться, принимать друзей. Возможно, тогда и ее разбитая жизнь вновь приобретет какой-то смысл. Открыв дверь, Алетта подошла к Константину.
Гетруд и Клара, а также все дети Вермеров пришли провожать Франческу, уезжающюю дилижансом в Амстердам. Она махала рукой, пока они не скрылись из вида. Потом устроилась удобнее, приготовившись к путешествию. Она едет домой! К родным и друзьям! К Питеру и свободе! Возбуждение опьяняло ее.
Ян разрешил ей взять домой свою последнюю картину, чтобы показать отцу, что было очень любезно с его стороны, так как он мог продать ее на следующий день после окончания. Все работы девушки находили покупателей, а ее цветочная композиция, которую она завершила с появлением первых тюльпанов у фрау Тин, принесла довольно крупную сумму. Франческу это радовало. Она знала, что Ян, имея так много детей на содержании, чаще находился в долгах, чем без них. Он наконец-то окончил и продал изящный портрет Катарины, сидевшей с пером и бумагой за столом, — на зеленовато-желтом лифе сверкала брошь, в уши были вставлены ее любимые жемчужины, а хорошенький, отделанный кружевом чепец, скрывал волосы. «Женщина, пишущая письма, и ее служанка» — выбор названия был очевиден, так как Элизабет стояла за спиной Катарины, скрестив на груди руки, явно ожидая, когда письмо будет дописано, чтобы отнести его. Сейчас Ян писал портрет местной женщины: она должна была стоять в гостиной, у верджинала, положив руки на клавиатуру.
— Я собираюсь сменить картину на стене в гостиной. Мне это нужно для работы, — сказал Ян Франческе, получив заказ. Она знала, как тщательно он подбирал всегда необходимый фон, так как впоследствии каждая деталь вносила свою лепту в передачу содержания законченного произведения.
Франческа помогла ему снять большое полотно Теодора ван Бабурена под названием «Сводня», которое было бы совершенно не к месту. Потом они вместе заменили его картиной с противоположной стены; на ней был изображен Купидон, державший открытку с надписью, что любить следует только одного человека. Так как все знали, что дама на портрете состоит в счастливом браке и верна своему мужу, данное полотно вполне подходило, чтобы изобразить его на стене позади женщины.
Ян уже задумал портрет, составляющий пару, хотя это не означало, что продаваться они тоже будут парой. Так как один изображал чистую любовь, Ян решил, что было бы интересно передать в такой же едва уловимой манере любовь нечестивую.
— Натурщица, играющая на верджинале на парном портрете, будет в роскошном платье, — сказал он Франческе, а также Катарине, тоже находившейся в тот момент в мастерской. — Я вижу ее в темно-синем шелке, и в юбке насыщенного желтого цвета.
Катарина незаметно подмигнула Франческе. Они обе знали, что в гардеробе Катарины есть именно такое платье, и Ян хочет позаимствовать его для своей модели. Так как натурщицей станет, вероятнее всего, их дочь Мария, иногда позирующая отцу, не возникнет никаких проблем.
— На стене позади натурщицы, — продолжал Ян, — я повешу «Сводню» ван Бабурена и, в противоположность прозрачному дневному свету, заливающему первый портрет, я приглушу свет и добавлю теней. Внешне это будет просто еще один портрет — превосходно выполненный — красивой женщины за музыкальным инструментом, но совершенно с иным подтекстом.
Франческа, сидя у окна дилижанса, с удовольствием рассматривала пейзаж с его аккуратными сельскими домиками и лужайками, на которых овцы, коровы и лошади составляли друг другу компанию. Живые изгороди были не нужны, потому что узкие каналы со сверкающей на солнце водой отделяли одно поле от другого. Время от времени дорога подступала довольно близко к очередной ветряной мельнице, и Франческа различала характерное «звуки» огромных крыльев, пока они величественно вращались, перемалывая зерно или осушая почву. Она чувствовала, как сердце волнуется от любви к Голландии, а потом точно так же оно вол ювалось при мысли о Питере, когда в поле зрения появились ослепительные тюльпановые поля. Были также места, где головки уже срезали со стеблей, а на каналах повсюду виднелись баржи, увозившие разноцветные тюльпаны, сверкавшие на солнце, словно драгоценные камни, на продажу. Еще одно достойное внимания зрелище представляли собой дверные проемы, окна, кареты и телеги, и даже сами баржи, украшенные гирляндами из тюльпанов повсюду, где дети или терпеливые взрослые нашли время сплести их.
