Возвращение астровитянки - Горькавый Ник (первая книга txt) 📗
— Придумайте что-нибудь свежее, острое, бодрящее любого человека!
— Например, туалетную бумагу с перцем?
Текстовик Венечка громко продекламировал:
— О, любимая! Как чудно золотятся на закате твои усы! Ксения зашипела рассерженной кошкой:
— Что это?
— Песнь мартовского кота.
— И где в нашей книге мартовский кот?
— Ну, я подумал, куда-нибудь можно вставить…
— Бездельник! Думал он! Иди и немедленно прогони по компьютеру имена вторых персонажей по параметрам потенциальной популярности и предожидания таргет-группы.
Игорь пробормотал:
— Жил-был человек по фамилии Зазубрин. А жена у него была — Зазубрина. И жили они не гладко, со скрипом…
Структуратор Матвей вышел из кабинета начальства, налил воды в пластиковый стакан и пожаловался в пространство:
— У меня невроз отложенной жизни.
— Отлаженной? — переспросила Ксения.
— Нет, это совсем другой невроз.
Матвей Биверенко, умный и немолодой циник, был структуратором, отслеживающим композиционную уравновешенность и соразмерность книжного текста. «Здесь нужен диалог с двумя шутками, а это описание должно быть сокращено в три раза». Нюх на книжную гармонию у Матвея был звериный, и текстовики с сюжетниками покорно его слушались.
Матвей часто недоговаривал фразу. «Оба толкования проливают». «Это не должно существенно». «Пусть это нас не!»
Но все его понимали.
Когда шеф Аркаша зарубал предложения Матвея, он цедил сквозь зубы: «Ладно, заползём с другого боку. Мы, змеи, люди не гордые…»
Венечка размахивал толстой старинной книгой:
— В словарях, ребята, есть своя большая поэзия! Слушайте: «Рот — полость между верхней и нижней челюстями, имеющая отверстие в нижней части лица». Какой могучий метод освежения текста! Берём штамп, вульгарщину: «Она, страстно мыча, прильнула к нему пылким ртом» — и переделываем: «Она поцеловала его пылким отверстием в нижней части лица». А он, естественно, обнял её «конечностями от плеча до пальцев», нежно прислонив к «верхней части передней стороны туловища». Какой творческий пласт пропадает!
Ксения пыталась вернуть Венечку в рабочее русло:
Я тебя спрашиваю, Венечка, что это такое: «Ночная птица с нечеловеческим терпением кричала под окном»?!
— Это лингвистический шедевр.
— Это лингвистическое слабоумие!
— Ах, не о том я сейчас думаю. Возможно ли счастье без национальной идеи? Вот в чём вопрос… Любая национальная идея должна учитывать интернациональность мира. Беда в том, что, чем меньше калибр, тем сильнее нужно бибикать и мигать огнями. Ведь коллективное — это всегда бессознательное.
— Ой, не говори красиво, а то я тебя не понимаю… — воскликнула Мара.
Сюжетники взяли в клещи лысого идейника за какие-то грехи синопсиса интеллектуальной фантастики, но идейник был опытен — он радостно скалился и ловко отбивался:
— Во-первых, интеллектуальная литература и литература для интеллектуалов — это две большие разницы. Во-вторых, не будем путать интеллектуальность с туманностью. Следы мозга запутывают лишь неуверенные в себе люди. Пора понять, что умные люди — не дураки. В-третьих, почему вы думаете, что прогресс в быту будет бесконечным и непредсказуемым? Тивизор, т-фон и автомобиль оптимальны в главном и меняются мало, потому что они физиологически детерминированы. Глаз, ухо и задница в будущем не изменятся.
К середине дня Ксения уже рычала как бенгальский тигр:
— Венечка, ты зря решил, что «сбрендил» — это отход от бренда! И когда ты допишешь сказку о военно-полевых мышах?
Матвей разъяснял Стасу:
— Теория относительности работает везде. Вот ты говоришь своей девушке: «Дорогая, вместо обещанного кольца с бриллиантом я дарю тебе на день рождения дохлую муху!»
— И она меня убивает на месте. Ловко, одним ударом.
— Но согласно теории относительности, твоя девушка очень обрадуется, если она — страстный энтомолог и гонялась за данной мухой всю жизнь.
— Слово «страстный» мне нравится, но термин «энтомолог» настораживает…
— Это потому, что у тебя нет в запасе нужной дохлой мухи.
Аркаша обсуждал с Игорем щекотливый вопрос:
— Религия — дань неиссякаемой человеческой инфантильности, она позволяет взрослым людям побыть детьми при Небесном Отце, который простит грехи и даст установку на жизнь. Раньше Бог был молод и жесток. Он управлял примитивной жизнью древних людей, диктуя всё и вся — от материала подштанников до списка преступлений, караемых смертью. Впрочем, неправильные подштанники тоже карались смертью. В условиях сложного современного мира Всевышний стал терпим и аллегоричен. Что старенький Бог понимает в акциях, фьючерсах и апелляционных судах?
— Но вопросом о Боге мы расколем читательскую аудиторию!
— Однозначность восприятия литературного текста недостижима в принципе. Нет в природе абстрактного Читателя. Есть юные девушки в розовой росе и говорливые завсегдатаи вонючих пивных. Ажурная чаша для икебаны для кого-то предмет культа, а для кого-то лишь неисправный ночной горшок с дырками. У книжного героя эмоциональный спектр дискретный, а у читательской массы — непрерывный, поэтому не пытайся поймать всех читателей сразу, целься в конкретную группу.
Потом Игоря перехватила Ксения. На Игоря и прочих литбригадовцев Ксения смотрела всегда с пренебрежительным прищуром.
— Игорёк, делай что хочешь, но, если через неделю два авторских листа слюнями и кровью не закапаешь, — пеняй на себя!
И отвернулась, не дожидаясь ответа.
Ксению Игорь знал мало: на работе она была язвительной и нетерпеливой, а на бригадных вечеринках — самой трезвой и молчаливой. Игорю казалось, что вся их работа вызывает у Ксении невидимую, но издевательскую усмешку. «Не видит она в нас мужчин…» — вздохнул он.
Да, книжный сериал «Иван да Марья да Ирка» не является шедевром мировой литературы. И «Любовь рогатого ангела» не войдёт в анналы культуры — зато сто тысяч домохозяек эту книжицу прочитают и поплачут над грустной судьбой героини. Работа у нас такая.
Ксения, ты вчера родилась?
Конечно, в юности Игорь мечтал вовсе не о карьере текстовика литбригады. Он собирался стать поэтом или философом. Вернее, сразу и поэтом, и философом. Но после университета он долго не мог найти работу по душе, а потом подвернулась литбригада, и Игорь легко справился с заданием, втянулся. Деньги неплохие, и менять что-то — просто страшно. Если писать стихи или интеллектуальные эссе — кто это купит? И чем дальше, тем сложнее было Игорю решиться и сломать привычную жизнь, отказаться от кормящей его работы, не очень почтенной в его собственных глазах.
Игорь ехал домой на автопилоте в плотном потоке толкающихся кубиков и сердился на ироничную Ксению. И почему-то вспомнил свои первые стихи.
Дети живут в прозрачном пространстве счастливых ожиданий, взрослые — в тумане грустно-сладких воспоминаний.
Прошлое качается гирляндой клейких картинок, и эта зыбкая цепь неожиданно скрепляет жизнь в единое целое.
Вот одно из таких воспоминаний-звеньев.
Зима. Ему лет тринадцать. Он едет у задней двери в переполненном замёрзшем автобусе. В середине салона, у алюминиевого поручня, стоит девочка в пушистой шапке.
Внезапно их взгляды встретились и замерли. Незнакомые люди, тем более — стеснительные дети, редко смотрят в глаза друг другу. Но между ними лежало обширное безмолвное пространство над головами сидящих людей. И это пространство, разъединяя, позволило бесстрашно и бесстыдно соединиться взглядами.
Глаза её светились, как голубые звёзды, и она была, без сомнения, прекрасна под своей пушистой шапкой.
Они смотрели друг на друга, не отрываясь, весь длинный, короткий автобусный перегон.
Через десять секунд они стали не чужие, через минуту — влюблены.
Потом автобус остановился и открыл двери.
Мальчик медленно вышел на своей улице и, с горячо бьющимся сердцем, нерешительно затоптался на обледенелом тротуаре.
Девочка не вышла.
Автобус подождал-подождал, презрительно фыркнул и отчалил по неизменному маршруту.
